Уложив мaльчика, Настя села на кровать. Лучина, да свечка у иконки слабо освещали комнату.
Опустела зараз деревня Заёбкино — думала свою думу Настя.
Почитай всех мужиков да парней угнали на фронт воевать треклятого херманца. Прошёл почитай год, а от Федота, мужа мово, с фронту не пришло ни словечка. Жив ли, нет ли – хто знает?
Ладныть вот хоть тятеньку, Степана Андреича, не забрали – косолап с малых годков! Повязло мне – а то чё бы мы без него делали? Свёкор-то – кормилец вить наш! И свекровушка, Серафима Ивановна, тоже любит дюже меня. А мине-то што от того?
Всё одно осталась одна-одинёшенька! А 
с Федотом-то и не любилась почти, и ласки то его не распробовала. Только вот ту едину ноченьку апосля свадьбы и буду поминать! Наутре-то уж забрали…
По щеке девушки потекла одинокая слеза…
Тотчас она вдруг встрепенулась, улыбнулась, протёрла кулачками глаза.
— Не-е, — всё одно ить есть счастье на свете! Мой енто Ванечка! И не думала, не чаяла, что понесу апосля той-то ноченьки единственной, а бог-то ить есть! Родила мальца-то здоровенького, да вона какого писаного красавца!
Настя встала в горнице на колени и начала отбивать поклоны, да молиться за здравие Федота, да Вани.
Сзади подошёл тесть и смотря на сгорбленную спину снохи, её широкий зад, подумал:
— Вот ведь баба мается! Сына-то нету и топтать-то тебя некому! А ведь хороша, чертовка и в кости-то широка! Так и хочется рукой по заду-то поддать…
Наконец произнёс:
— Молисся Настёна?
— Молюся тятенька! – был тихий ответ.
— Ну от молитвы-то твоей у мальца во рту скуснее не будя! Кормить-то кады станешь?
— Спит он тятенька, малой совсем! Скоро годок только будет…
В соседней спаленке закричал ребёнок.
— Бегу Ванечка, бегу родимый! – метнулась Настя в комнату. Тесть – за ней.
Сноха взяла на руки мaльчика, села на свою кровать, покачала, пытаясь успокоить и скосила глаза на свёкра.
— А ты корми, корми доча, не стесняйся! Не чужие вить мы, едина семья…
Насте было немного не по себе от присутствия мужчины, но она вздохнула и откинула ворот сорочки. Вынула тяжёлую, полную от молока, грудь и поднесла алый сосок к губам мaльчика. Тот капризничал, крутил личиком и ни в какую не брал сосок в рот.
Свёкор вожделенно смотрел на грудь дочки и проглатывал подступающую слюну.
— Вот ведь озорник, – думал он – и в рот-то не хочет брать! Вон ведь сиськи-то у нашей Настьки какие налитые! А я бы не отказался, взял бы да пососал, да помял их как следует!..
От приятных мыслей под портками свёкра набух член.
— Помочь табе, доченька? – потянулся он жадными руками к вываленной груди.
— Ни, ни-и, тятенька! – увернулась от рук Настя – сама я!
Мальчик наконец поймал алыми губками крупный сосок и начал жадно сосать.
Свёкор недовольно крякнул:
— Ну ты того доча, зови! Подмогу! Одна теперича вить мы семья…
Заскучала Настёна! Грустная по дому ходит. Ничего-то ей не в радость!
Пожалела девушку Серафима Ивановна:
— Доченька, ты бы вечерочком по деревне-то прогулялася. Пошто взаперти сидеть? С подруженьками бы словом перемолвилась. На душе бы и полегчало! А с мальцом-то я посижу…
Повеселела сразу Настя:
— Ладныть, маменька! А тятя не заругает?
— Не заругает. А ежели что, — я на защиту встану!
В дом вошёл свёкор.
— Тятенька, меня маменька на улицу отпустила. Можно?
— Поди, поди… Вспомни девичество. Да мотри, не шали! Парней стерегись!
— Да какие парни, тятенька? Всех ить позабрали. Остались мальцы только по 15 годков.
Пришла сноха домой по утренней зорьке, когда в доме все спали. Довольная, уставшая и сразу в кровать!
— Ах ты паскудница! Ах ты блудница! – разбудил Настю грозный крик свёкра, и тот сдёрнув с неё одеяло, намахнулся плетью. Голые ноги девушки и тёмный низ живота, мелькнувшие под сорочкой, заставили его на миг остановиться. Подумал:
— Вот ить бестия! Тако богатство и ударить-то жалко!
— Андреич, Андреич! Ты почто на дочку накинулся? – прибежала на защиты свекровь.
— Почто? Будет табе – почто, когда в подоле принесёт! Матвеич сказывал, видел он вчерась нашу Наську, как она с хлопцами-то миловалась!
Свекровь растерянно встала.
— Ну, глаголь, было чаво, ай напраслину возводят?! Запорю – сука!!!
Настя в одной ночнушке упала в ноги хозяина дома:
— Не было ничо, тятенька! Напраслину возводят на меня!
— Так ужо и не было? – с издёвкой, чуть сбавив обороты, спросил свёкор – а чё было?! Садись ка да сказывай!
Оба сели.
— Ну с подружками посидели, семечки полузгали…
— Ну-у-у!..
— Хлопцы подошли. Ну те, чё на отшибе живут…
— Далее сказывай!
— Поговорили малость…
— Я пошто из тебя клещами вытягивать должон? Сказывай как было без запинки!!!
— Попозжей Митрий Удальцов меня провожать пошёл. Одной-то боязно! – оправдывалась Настя. — Присели на нашу лавочку. Опосля поцеловал он меня разок. Не-е-е, тятя, — два разка!
Настя замолчала.
— А ты иди отсель! Старая – а туда-а же! – отдал команду свёкор свекрови. Та перекрестилась и отправилась в горницу, что-то про себя бормоча.
— И-и-и? – допрашивал свёкор.
Настя стушевалась. А что ж делать-то?
— Ты мотри, Настасья, ежели укроешь чего – гром нябесный тя трижды покарает! – пригрозил свёкор.
— И стал у меня по грудям рукой водить – разом выдохнув, призналась она.
У свёкра под портками нарисовался приличный бугор.
— По сарафану стал? Али внутря залез? – уточнял он.
— Внутря… За ворот залез и ну тама лазить, да мять!
— А ты значитца терпела? – спрашивал и потирал бугор Степан Андреич.
— Пихала!
— Чаво?
— Руку яво! – пояснила сноха.
— И с сосками он игрался?
— Шшупал, да пальцами мял!
— А под подол руками лазил? – задал, мучивший его вопрос свёкор.
— Ни-и-и! Не далася я, убяжала…
— И усё?
— И усё!
Помолчали. С трудом справляясь с восставшим членом, свёкор встал:
— Тяжкий грех ты свершила, доча, — блудство! Епитимью на 40 днёв на тябя накладываю! Замаливай грех свой у Спасителя, да поклоны бей! И из дома — НИ-НИ!
Ночью, вновь представляя рассказанную ему картину, Степан Андреич отыгрался на Серафиме Ивановне. Повернул жену на бок, да засадил под толстый её зад по самое нехочу! Помял расплывшиеся груди, представляя перед собой Настёну, да спустил внутрь с протяжным стоном.
— Тише ты, старый! Доча за стеной! – прошептала в ночи женщина – эк-к нашло на тябя ноне!
Наступила зима. Жалуется мужу Серафима Ивановна:
— Андреич! Слыхал ночью, как Настенька слезами-то обливается?
— Не ве-е-даю… А чаво обливается-то?
— А тово! Мужика-то нету, а молода! И нам-то чаво делать?
Замолчали оба.
Деньки в декабре стояли морозные и в субботу, после утрени, свёкор затопил баню. И не смеркалось ещё, — а баня уж готова. Сильно протапливать не стали, дров-то маловато заготовили! Тепло – и ладно!
— Ну ты, иди, Настенька! Мальца-то помоешь, а через часок и я подойду – заберу яго, — наказывала свекровь девушке.
Настя укутала мaльчика и отправилась в баню.
Через час Серафима Ивановна подошла к мужу:
— Иди, Андреич за мальцом, час ужо доходит!
— А ты чаво?
— Приболела я малость, плячо болит, отымается… Ты ужо сходи!
— Схожу, раз такое дело…
Свёкор зашёл в предбанник, и морозный воздух резво рванул внутрь. Предбанник тут же наполнился паром.
— Доча! За Иваном я пришёл, готовь мальца-то!
Из бани раздался испуганный голос Насти:
— Тятенька, а маменька де?
— Приболела маменька. А те не всё одно?
Из бани раздался плачь малыша.
— Тятенька, подай одёжу-то, Ванюшку укутаю.
Свёкор взял с лавки предбанника пелёнки и одеяльце:
— Дяржи!
Приоткрылась дверь бани, и голая Настя протянула руку в предбанник. Свет из оконца слабо освещал девушку, но присмотревшись свёкор увидел ладную фигуру снохи. Другой рукой девушка прикрывала тёмный низ живота. Её полные, чуть отвисшие груди блестели от воды, разойдясь у живота по козьи в стороны, торча и маня крупными сосками. Свёкор так засмотрелся, что не мог оторвать взгляд от такой возбуждающей картины, и наконец подал ей одежду. Дверь к его неудовольствию закрылась.
Настя умело укутала мaльчика, и снова открыв дверь, чуть вышла, подавая его свёкру:
— Тятенька, дяржи!
Свёкор засуетился, обхватывая ребёнка, и его рука снизу, скользя по одеяльцу, приподняла грудь снохи. Тело мужчины, как будто пронзило иглами, и сладкая истома отозвалась в паху. Его мощный член тут же встал под портками.
Настя хотела побыстрее отстраниться, но побоялась выронить из рук мaльчика.
— Ты дяржи, дяржи! Я обхвачусь половчее – слегка хрипловатым голосом сказал свёкор.
Он начал шевелить руками, попутно щупая груди снохи. Они были так приятны на ощупь, что руки не хотелось убирать вовсе.
Настя заволновалась:
— Ну тятенька, взял?
Пришлось оторваться от сладких грудей снохи:
-Дяржу! – ответил свёкор и понёс мaльчика в дом.
Серафима Ивановна, прожив немало с мужем, сразу поняла его возбуждённое состояние и увидела бугор под портками.
— Давай, давай мальчонку – сказала она, принимая Ваню. – А сам-то шёл бы в баню, да потёр спину Настасье!
Андреич оторопело уставился на жену, вытращив глаза. А она продолжала:
— Да и утешь её заодно! Ну, как ты енто могёшь… Да и я отдохну – уморил ты мене напрочь. Не молода ить! А ей ить надыть!..
— Дык не послушается она меня – не жона ведь! – смекая что к чему, ответил он.
— А ты нажми! Мужа-то нету, а ты ить един хозяин в избе! Значица так и быть должно!.. – учила Ивановна.
Потоптался у порога, крякнул:
— Ну ежели тако дело! – и отправился на помывку.
Быстро разделся в предбаннике, путаясь от нетерпения в портках. Настя услышала шум:
— Маменька, ты енто?
— 
Енто я, доча! – заявил свёкор, широко раскрывая дверь и голым входя в баню к Насте.
— Ой, тятенька, чавой т Вы? – прикрылась Настя тазом.
— Не бойсь, Настасья, не чужие вить мы! Единой семьёй живём. Спину давай табе потру, подмогну. Маменька-то ить захворала …
— Да я бы сама как нибудь!..
Пряча тело спереди от свёкра, Настя присела на лавку. Свёкор взял обмылок и присев сзади, начал водить им по спине девушки, заодно общупывая её тело. Опустив глаза он увидел её довольно широкие половинки таза, белеющие в сумеречном свете бани. Руки его стали подрагивать от возбуждения.
— А ты не стясняйсь доча… свои мы! – бормотал он – подними кась руки, помылю там.
Девушка послушно приподняла локти в стороны. Свёкор, с трудом удерживая обмылок, дрожащими руками обхватил груди девушки и стал их, намыливая, мять:
— Ох и грудя же у табя велики, Настёна, не ухватить! Вот ноне помну их табе, да помою! А как же без ентого? Вона они у табя какие мягкие… Неча их недоросли то тискать! Уж лучше я… И табе спокойней… — как молитву, бубнил свёкор.
— Грех вить енто, тятенька! – сиплым голосом сказала Настя, — не должон ить ты мине грудя-то шшупать! Ладно ли енто?
— Не грех то, доча! – наставлял он её, как послушную овцу, продолжая мять груди. – Федот-то твой воюет херманца, а я таперя значица за мужа табе буду! Аль супротив што имеешь, сказывай?
— Не ведаю, тятенька…
— Вот и ладныть, доча…
Он выронил уже ненужный обмылок и вовсю щупал, полные молока, груди снохи. Ничего приятней он уже не чувствовал давно. Иногда он пропускал между пальцами, ставшие набухшими от его ласк, вытянувшиеся соски и слегка пожимал их. Его немаленький член уже вовсю торчал вверх и хотелось немедленно всего и сразу!
Приятный массаж тела совсем разморил девушку, и ей почему-то стало совсем не стыдно свёкра. Он скользил руками по её красивым плечам, грудям, животу, но залезть в её тёмный волосатый треугольник отчего-то не хватало духу.
— Ну вставай доча, подмоги и мине помыться – хриплым голосом сказал свёкор.
Настя встала, безбоязненно повернулась к нему и увидела его восставшую дубину, которую обрамляли густые, тёмные волосы. От неожиданной картины она открыла ротик и замерла. Свёкр же, не видя её изумления, уселся на лавку.
— Тятя, а чавой т у табя так вверх шибко торчит? Как палка прямо кака …
— Дык а ты у Федота рази не зрила такую?
— Ни-и-и…
— Грехом эта штуковина прозывается или хуем. Вот как он узрил табя, красу нашу, так зараз и восстал! По нраву ты ему значица пришлася!
— А потрогать ево можно?
— Чаво ж, трогай за ради христа! А мине приятно шибко будет…
— Ой ли?
Девушка изумлённо присела на колени и осторожно дотронулась пальчиком до красной залупы свёкра:
— Как гриб какой!
— Чаво ж ты пальчиком? Не бойсь, не укусит. Ты яво всей ладошкой обхвати, да подёргай вверьх-вниз, вверьх-вниз…
Настя послушно обхватила толстый орган тятеньки и стала его подрачивать своей нежной ладошкой.
— А твёрдый ить какой! Ужасть! – не переставала удивляться она.
От её движений полные груди возбуждающе раскачивались, дополняя, приятную для глаз свёкра, картину. От ласки снохи он стал слегка постанывать.
— Ня больно табе, тятенька? – участливо спросила она.
— Любо! Ой, как любо, доча! Ты-то моя заботливая!
Неожиданно, в руке снохи, орган напрягся и выстрелил ей в лицо мутной, липкой струёй!
— О-о-о – спуская, застонал Андреич.
Настя не поняв, что произошло, отпустила обмякший орган и присела на лавку напротив. Но свёкру явно было этого мало:
— А ты чаго доча отошла? Устала можа?
— Ни-и-и…
— Дак помой молодца-то мово, виш как он скукожился!..
Настя послушно присела возле свёкра, взяла обмылок и стала намыливать ему член. Тот начал откликаться на ласку, вновь набухая в руке у девушки.
— Тятенька, мотри, сызнова встаёть! — радостно сказала Настя.
— Зрю, зрю доча! — довольно откликнулся Андреич.
А ты бы ево ротиком своим обхватила, да пососала… Вот ить радость-то старику бы доставила!
— А так рази можно? Я верно ртом-то и не обхвачу яво, — вона какой толстый!
— А ты спытай, моя голубка, можа и получится…
Настя пошире раскрыла ротик и с трудом обхватила торчащий хуй свёкра.
— Ты-то моя умница! А таперича головкой вверьх-вниз, вверьх-вниз… Как ручкой делала – поучал Андреич – и язычком-то по нему пройдися…
Настя послушно мотала головкой между ног свёкра, стараясь ему угодить. Ей и самой уже понравился этот процесс, и между ног приятно засвербило. Услышав про язычок, она принялась обрабатывать уздечку на залупе тятеньки, но тот, почувствовав очередное приближение оргазма, убрал головку снохи.
— Не так што-то, тятя? – обеспокоилась девушка.
— Усё так, доченька! Но надыть ведь и табе приятное сделать?
— А можно рази?
— Нужно, моя ты ненаглядная! Таперь я един мужик в избе, меня и держися! Давай-ка приляг на полог, да ноженьки раскрой поширше…
Послушная девушка легла спиной на полог, который был ей как раз на уровне живота. Андреич с торчащим, раскачивающимся членом подошёл со стороны ног Насти, где между стеной и пологом было небольшое пространство. Затем задрал ноги девушки вверх, слегка развёл их, и до упора засадил хуй в её тесную пещерку. Пизда Настеньки тихонько хлюпнула, принимая в себя его толстое орудие.
— Ой! – извиняюще вскрикнула она.
— Ничо доча, ничо!.. Щас полегше пойдёт. Эт поначалу так, с непривычки. Пиздёнка-то у табя неразработанная, потому и больно! Попривыкнешь… — успокоил её свёкор.
Андреич не спешил, давая Насте привыкнуть к его мощному органу. После двух-трёх качков Настенька дала сок, и ей немного полегчало. Она стала слегка постанывать, чувствуя подошедшее наслаждение. Свёкор стал потихоньку набирать обороты и засаживать снохе по самое нехочу, шлёпая тяжёлыми яйцами по её заду.
Девушка загорелась, личико её раскраснелось. Полные груди её от движений свёкра бесстыдно развалились и призывно покачивались, как спелые караваи. Вспомнив молодость, Андреич заработал, как отбойный молоток, насаживая девушку на кукан и потягивая её за груди на себя. Девушка развела ноги в стороны, и согнув их в коленях, поставила на полог.
Настя, поддавшись охватившим её чувствам, стала инстинктивно подмахивать своему новоиспечённому ёбарю, дёргая, как могла, навстречу широким тазом. Вдруг девушка тоненько завыла, а затем вскрикнув:
– А-а-а!… – зашлась в оргазме.
Следом свёкор засадил поглубже в её жаркую пещерку, рыкнул, и мощно там спустил!
Чуть постояв и отойдя от спуска, свёкор извлёк, на свет божий, свой слабеющий агрегат и довольно похлопал им по чуть раскрытой, натруженной пизде снохи:
— Уморила ты меня, Настасья! Ажно вспотел весь!.. Ляпота!!! Любо ли табе было, доча?
— Любо, тятенька!.. Будто на небеси побывала! – не отойдя ещё от возбуждения, ответила девушка.
Затем Андреич обхватил пятернёй между её ляшек кудрявые волосики, помял их не спеша и изрёк:
— Вот ты какая у меня, сношенька! По нраву, по нраву ты мене пришлася!!!
Раскрасневшееся, немного смущённое личико Насти и без слов говорило, что она тоже довольна произошедшим.
— Виш как у нас ладно с тобой получилося! – продолжал свёкор – так и далее вместях жить будем!
Настя стыдливо потупила взгляд.
Отдохнули. Опять помыли друг друга. Свёкор помял груди, да низ живота девушки, а та помыла его труженика. Но на этот раз потенциал Андреича был исчерпан.
— Грех ить мы сотворили, тятенька! – озабоченно нарушила тишину Настя.
— То не грех, доченька! Родные вить мы! А на улице щупаться – вот то ГРЕХ!
— Тятенька, боязно мне, не понесу? – осторожно спросила Настя своего ебаря-свёкра.
— Не должно! Грудями ведь кормишь ишшо, голубка моя! А и понесёшь, — не бяда, едина вить мы семья! Ты главное, доча, меня держися! – наставлял хозяин дома.
В избу зашли вместе, — красные, да распаренные.
— Чавой-т долго вы мылися! – смешливо констатировала Ивановна.
Настя под взглядом свекрови стыдливо опустила глаза.
— Дык мы пока то, да сё… — глядя в потолок невозмутимо ответил Андреич.
— Ну и ладныть, ну и на здоровье! – поддержала их свекровь и заторопилась – ну и я соберуся, да пойду… Тоже сполоснуться надобно.
Настя по простецки расширила глаза:
— Маменька, табе ужо полегчало рази?
— Ужо полегчало, полегчало… — с хитринкой в глазах ответила свекровь.
***
В воскресенье 
Степан Андреевич съездил на дровнях на ярмарку, и привёз подарков. Ивановне – новое коромысло (от авт: таскать вёдра). Пришлось разориться – старое-то треснуло! А любимой сношеньке Настеньке – платок расписной, да кренделей маковых. То-то обрадовались бабы!
Так и жили – не тужили! Свёкор, уже две бани подряд, ходил за Ванечкой, а затем «помогал помыться» снохе. Дома-то не мог решиться окучивать сношеньку при живой-то жене!
А тут вдруг беда за бедой! Зима-то холодная, а дрова вдруг закончились, как не старался экономить. Совсем без бани остались! Стали кое-как в избёнке в тазу обмываться. Собрался Андреич хворосту из лесу привести – да лошадь захромала, чуть себя держит!
— Вот ведь етит твою, — жизня! – пригорюнился старый. Чтобы сбросить печаль, да заодно спущёнку свою, – стал снова потрахивать Ивановну. Деваться-то некуда!
— Да не то-о-о енто! – думал Андреич, ворочаясь на супружеской кровати и вспоминая прелести снохи и сравнивая её молодое тело с рыхлым, совсем раздобревшим телом жены.
А тут и супруга вдруг действительно свалилась. Приболела всерьёз, а чем? Бог знает!
Охает, да охает, да с постели встаёт лишь по нужде…
Закручинился хозяин – настала у него чёрная полоса! Ебать-то совсем некого!
А Настя-то уж такая заботливая! Всё бегает, да прыгает вокруг маменьки, да угодить ей старается!
Однажды попросила Ивановна:
— Доча, Настенька! Ты б замесило тесто, да спякла пярог…
— Эт я счас, маменька! – отвечает девушка.
Как только подошла опара, стала Настя тесто замешивать. Только склонилась над столом, а сексуально озабоченный свёкор сзади – тут как тут! Обхватил жадными клешнями девушку за груди, да давай их мять.
— Тятенька, пусти! Маменька тута… — жарко зашептала девушка. Руки у неё все в тесте, и оттолкнуть-то боязно!
— Ничо-о, голубка моя! Сама знаш, в постели она! Не узрит… — в ответ горячо прошептал свёкор.
Толстый член его, отреагировав, встал под порками колом. Мочи терпеть у Андреича больше не было.
— Ты, доча, ножки-то расставь, да наклонися поболе! – шаря под подолом, наставлял хозяин.
Настя чуть всхлипнула и покорно наклонилась станом над кухонным столом.
Задрав до пояса её одежду, он вытащил своего страдальца, и торопливо стал приставлять под её ягодицы, пытаясь найти вход. Накопившаяся сперма уже вовсю давила внизу живота.
— Токо бы донести! Токо бы успеть!.. – молился про себя Андреич.
Наконец влажная щелка снохи была найдена и свёкор, не раздумывая ни секунды, мощно в неё вошёл.
— Ох! – чуть слышно пискнула девушка, неожиданно вытянув руки вперёд, и чуть ли не легла на стол. Солоничка полетела на пол, попутно громко ударив по пустому ведру.
— Чаво тама у табя, Настенька? –раздался из другой комнаты голос свекрови.
— Пустое, маменька! –набравшись сил, ответила Настя – солоничка упала!
— О-хо-хо! – заохала с кровати Ивановна – быть таперя беде, быть беде!.. А ты девонька, брось её по щяпотке три раза через лево плячо! Бяда-то и отступить…
— Ладныть!..
Свёкор, не обращая внимания на разговор женщин, по молодецки активно навздрючивал сноху. Стол, на который она опиралась телом, скрипел и стонал от потуг Андреича. Он нащупал под одеждой Насти её голые груди, и жадно мял их сдобное тело, шепча на ухо:
— Я счас, Настенька! Я по быстрому, моя голубка! Чуток потерпи…
Услышав скрип, опять забеспокоилась Ивановна:
— Чаво шумлишь то так, Настёна?
Свёкор чуть приостановился, дав сказать Насте очередное:
— Да месю, месю я, маменька! Вы не слухайте меня…
— Ох, ты моя находчивая! Ох, ты моя девонька! – нашёптывал сзади довольный свёкор.
Вдруг он, не сдержавшись, громко охнул, спуская в сладкую щелку снохи:
— О-о-х!
Горячая сперма, так давно ждавшая выхода, рванула, орошая и заполняя её внутренности.
— Чаво Андреич? – услышав, опять озаботилась хозяйка – сызнова плячо прихватило?
— Прихватило! Погода вона портится! Быть вьюге… — облегчённо ответил он, вынимая хуй и заправляя его в порки.
***
— Усё стонешь, да стонешь! Никако покою нетути от тябя! – ворчал Андреич на жену, и набравшись мужества, продолжил — поди вона почивать в святёлку Настёны!
-А Настеньку тада куды? – спросила, не понимая задумку мужа, Ивановна.
— Куды, куды… Сюды!!! А ты заместо её, стало быть, ежели чадо голос подасть, побаюкай… Усё одно не спишь! — пояснил Андреич.
Такого поворота событий хозяйка никак не ожидала! Поворчала, повздыхала:
— Вона ить жизня! От ить старый кобелюка! Я им пособила, а он вона как… Срамота-то какая!.. – думала свою думу на новом месте Ивановна, — а Настёна ить безвинна! Што скажеть старый, то она и сполнит. И радеть таперя вместях будуть!!!
А куды дяваться?
Свёкор приобнял покорную сноху за плечи, и возбуждённый, от удачной для него рокировки женщин, повёл её в семейную спаленку. Затем, раздевшись до исподнего, сел на кровать:
— Настён, сымай ночнушку-то, в избе натоплено! А ежели замёрзнешь, тады я сугрею… — сказал он и рассмеялся своей площадной шутке.
Девушка помедлила, но не видя другого выхода, сбросила с плеч сорочку. Свеча на столе и лампадка возле Спасителя слабо освещали спальню. Свёкор откровенно наслаждался открывшейся ему картине. Тело молодой женщины было почти девичьим и только, полные от молока, груди говорили о другом.
Член свёкра почуяв, как волк, свежее мясцо вызывающе встал, вылазя из прорехи исподнего белья.
— Глянь, Настёна, почуял супостат молоду сноху! – порадовался Андреич, указывая глазами на торчащий вверх член. – Нукось приголубь, родимая, шалопая-то!
Настя покорно присела возле свёкра, обхватила маленькой ладошкой его толстый хуй, не в силах свести вместе пальцы, и стала его тихонько подрачивать. Затем, под чутким руководством свёкра, она стала целовать его крупную, багровую головку, лаская её язычком.
— Ох ты искусница! Ох ты мастерица! – охал и гладил по головке девушку довольный свёкор. – Ну будя, будя!.. Таперя грудями озорника мово обхвати пошибче, да поиграй ими туды-сюды… Давай подмогу, грудя табе подяржу…
Андреич обхватил своими граблями сиськи Насти, сжал ими свой торчащий член, и склонённая над ним девушка, стала двигать своим станом, обслуживая старого развратника. Нежное тело грудей безумно приятно обжимало его член, и он явно наслаждался происходящим представлением.
— Ну будя голубка, будя!.. Таперя моя очередь. Приляжь ко на кровать… — руководил и далее Андреич.
Настя легла на спину и стыдливо свела свои ножки вместе, прикрыв рукой низ живота.
— Ты, Настёна, ножки-то раздвинь, да пошибче! Я таперя табя холить буду.
И увидев её недоверчивый взгляд, пожёстче добавил:
— И не супротивься! Делай, как велено!
Настя согнула ноги в коленях и развела их в стороны.
— От ить искусительница! От ить срамница! – довольно вещал свёкор – и как ить тута устоишь?! Тако добро пропадает!
Он встал на колени у невысокой кровати и впился жарким засосом в её половинки сладких губ между раскинутых бёдер.
— О-о-х! – вскрикнула Настя. Невольная судорога пробежала по её роскошному телу.
Андреич посасывал и полизывал, как молодой кобель её щелку, тихонько покусывал набухающий клитор, и не забывал комментировать происходящее:
— Вона как губёхи-то распустилися у моей голубки, ажно навыворот! Ох и скусно у тя под подолом, скоромница ты наша! Так бы и не отрывалси!
Закусив губы до крови, Настя стонала и металась по кровати, как птичка, попавшаяся в силки.
— Верно маменька-то слышит… Срамота-то какая!.. А приятно ить как шибко, ажно мочи нету! – думала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать.
Старый развратник явно знал толк в пиздах, и останавливаться не собирался.
— Ну усё, чую сок дала сношенька! – наконец отступился он, — таперя и порадеть вместях могём!
Сняв исподнее, Андреич взобрался на сноху. Его торчащий член и сам, без провожатых, нашёл себе дорогу. Колечко её влагалища судорожно обхватило его и попыталось было воспротивиться такому бесцеремонному вторжению, но было обмануто. Член предательски разделся и мягко скользнул в глубины Настиной расщелины.
Почуяв под собой молодуху, Андреич как будто помолодел лет на двадцать! Набрав обороты, он стал задавать такого шороху в теле девушки, что та, уже не помня себя, закричала от избытка чувств! Она обхватила ногами тело свёкра, подбрасывая широкий таз навстречу его мощным движениям. Её тонкие коготки до крови впились в спину свёкра, голова моталась по подушке из стороны в сторону, путая раскиданные волосы. Наконец она охнула, вздрогнула всем телом и сладкая истома поглотила её сознание.
Свёкр, почувствовав оргазм снохи, и дружеское пожатие хуя её влагалищем, совсем пошёл вразнос. Он засадил поглубже и заревев на весь дом, мощно спустил в её нежные глубины, переполошив Ивановну и Ванечку.
О-о-х! От ить жизня! – проскрипела за стеной старуха, укачивая мaльчика, — а коль Фядот придет с фронту… И што тады будя?..
Прошло полгода активной сексуальной жизни Андреича. Он как будто вдруг разом помолодел лет на 10, занимаясь сексом с молодой, сдобной снохой и жил за двумя жёнами, как у христа за пазухой.
Настя тоже была довольна ласками хозяина, и порой задумываясь, — не понимала, как же она раньше жила, не чуя в себе по ночам хуй свёкра. Этот упругий орган стал ей просто жизненно необходим!
Но вскоре подступающая старость стала давать о себе знать, и старик решил, что пора как-то разнообразить секс, чтобы вновь поднять свой боевой дух!
В субботу поутру Андреич затопил баню. На дворе стоял июнь, и протапливать её жарко 
он не стал. После обеда Настя уложила Ванюшку спать.
— Сбирайся, старая, в баню! – отдал приказ хозяин Ивановне – Готова ужо…
— Дак верно ты поначалу, батюшка… — и чуть помедлив, добавила – с Натёной… А я ужо опосля! Как доселе мылися…
— Грю – вместях пойдём! От ить бестолочь! – повысил голос Андреич.
— Дак страмно то вить!.. Эко! Умыслил. Как же – вместях-то? Окстись! – вытаращила глаза на мужа женщина.
— Ты чаво, супротив глаголешь, толстопятая?! Ополоумела? Да я на табя епитимью на 40 днев наложу! Будешь поклоны отбивать! Спина-то ищщо саднит?
— Саднит батюшка! – жалостливо ответила Ивановна.
— Вот и мозгуй таперича!.
— Сусе Христе! Сусе Христе!.. – перекрестилась женщина, но смирилась с неизбежным и стала собирать банные принадлежности.
Андреич в предбаннике разгонишался, и живо, по-молодецки, сгорая от нетерпения, рванул в баню. Следом за ним, покачивая полными грудями и сверкая белыми, упругими ягодицами, юркнула сноха.
Чуть позже пришла и Ивановна. Сняв исподнее, она степенно вошла в натопленное помещение.
Тело хозяйки ещё помнило былую молодость и выглядело довольно интересно.
Тяжелые груди, отвисшие почти до пупа, впечатляюще раскачивались при ходьбе, краснея крупными, околососковыми, расплывшимися кругами. Полноватая талия незаметно переходила в широкий таз, по центру которого, в слабом освещении бани, темнел широкий треугольник густых волос. Эта мощная женская конституция заканчивалась широкими, сходившимися вверху, бёдрами.
Войдя внутрь, Ивановна вдруг замерла, увидев бесстыдную сцену.
На лавке, широко раздвинув ноги, сидел Андреич. А у его ног, стояла на коленях Настя, не спеша гоняя кулачком по его просыпающемуся, толстому хую.
— Свят, свят!.. – истово закрестилась испуганная женщина. — Срамота то кака! Грех-то, осподи! Шо ж ты, енто срамница, творишь?
— Никшни, холера! – прикрикнул Андреич на жену. – Ополоумела?! Зри таперя на балгостницу, да вразумляйся, неуч! А то турну тя из дому – вот и вся недолга!. .
Ивановна враз притихла и присела на лавку напротив, исполняя наказ хозяина. Подумала:
— Срамно, аль нет – а деваться-то некуда! Един вить хозяин в доме!
— А ты, Настасья, не слухай стару грымзу! Таперича грудями спытай мово шалопая! Шибко мине енто по нраву! – скомандовал старый развратник.
— Ладныть! — угодливо согласилась Настенька.
Настя проворно обхватила своими полными дойками крупную елду свёкра, и сжав их вместе, стала нежно подрачивать. Блестящее, от пота, тело снохи гибко выгиналось, помогая грудям скользить по багровой залупе.
— Ладно ли табе, тятенька? – обеспокоенно промолвила Настя.
— Любо, моя ласточка! Шибко любо!
Крупные, как вишни, соски молодой женщины набычились от возбуждения, нацелившись на потное тело Андреича.
— Ну будя, будя… — остановил расшалившуюся сноху свёкор — Таперя наместо грудей ротком побалуй мово Ваньку-встаньку …
Настя как будто только и ждала этой команды! Чувствовалось, что ей, как и Андреичу очень нравилась подобная процедура.
Она пошире раскрыла свое хлебало и с трудом заглотила немалый хуй хозяина.
У Серафимы Ивановны, наблюдавшей за этой интимной сценой, даже раскрылся рот от удивления!
— Чтобы вот эдак брать ротом мужнин хрен! – подумала женщина — О таком она даже слыхом не слыхивала, видом не видывала…
А разгоряченная Настя, не обращая никакого внимания на окружающих, творила ртом чудеса, скользя пухлыми губками по стволу Андреича. Её неутомимый язычок вытворял сложные «Па» вокруг его твердой залупы.
Угодливая сношенька уже поднабралась опыта и прекрасно знала, как завести старика! Нежными пальчиками она перебирала его волосатые яйца, порой покачивая их на ладошке и словно взвешивая, как на весах.
Пускала в ход Настя и зубки тоже, слегка покусывая напрягшийся ствол, отчего Андреич слегка вздрагивал, и нежно гладил труженицу по головке.
Почувствовав в своём конце подступающее, щекочущее напряжение и не желая прямо тут же кончить, свёкор вынужден был отстранить прелестную головку молодой женщины.
Та было обидчиво надула губки, но стерпела.
— Ну, старая, зрила? – спросил Андреич жену, раскачивая насосанным членом.
— Зрила, батюшка! Зрила… Да токо срамно то!
— Тфу ты, поганка! Сызнова супротивишься… Таперя сама спытай мово молодца!
Сначала женщина задубела, не понимая, что же хочет от неё старый хрыч…
— Грудями, грю, обхвати яво, да понежь… — пояснил супруг. — От ить бестолочь!
Поняв наконец, что же хочет от неё старый пердун, Ивановна встала на колени и стала истово креститься на мужа:
— Пречистая богородица! Услышь мою молитву. Помилуй мя, грешную и да прости грехи мои тяжкие…
— От ить собака, от ить сатано! – заругался Андреич — Долго ль я ждать табе буду?! Ополоумела старая – в бане молиться!..
Ивановна наконец поняла, что одной лишь молитвой тут не отделаться, и покорно подползла на коленях к благоверному.
С трудом приподняв руками свои объемные груди, она попыталась обхватить мужское достоинство супруга, но это никак у неё не получалось. Подрагивающие, как студень, они периодически вываливались у неё из ладоней, падая вниз и звонко шлёпая по мокрому телу.
Услужливая Настя попыталась было помочь свекрови, но это не так-то просто было сделать!
— Ротом примай! 
– скомандовал супруг Ивановне, уже начав выходить из себя.
— Неможно ротом-то, батюшка, свет Андреич! Грех ить то!.. Неможно то, неможно! – продолжала упираться набожная супруга.
— От ить поганка окаянная! Заладила сызнова… Штоб те треснуть!!!
В конце концов Андреич плюнул от злости, и схватив Ивановну за голову, попытался одеть её ртом на свой слабеющий член.
Но тут тоже возникли непредвиденные проблемы – рот супруги никак не хотел раскрываться пошире и мелко подрагивал от натуги. Её отвисшие груди покачивались, порой скользя сосками по старому, дырявому полу бани, но результат по прежнему был нулевым!
Настя, поняв, что с минуты на минуту разверзнутся хляби небесные от ругательств свёкра, отстранила женщину, спросив его с улыбкой:
— Тятенька, дозволь мине наместо маменьки табе пособить?
— Дозволяя-я-яю… — махнул рукой, вконец расстроенный, Андреич.
Через считанную минуту у умелой снохи дело пошло на лад, и слабеющий хуй свёкра восстал из пепла, вновь обретя былую силу.
Настроение у Андреича тоже поднялось, и он в полной мере оценил труд Насти:
— От ить умница-разумница! От ить умелица!.. Ложися ка голубка на полог! Таперича радеть с тобой станем…
Андреич хотел было выпиннуть из бани постылую супружницу, но всё же надеялся, что она ещё может пригодиться для его дальнейших любовных выкрутасов.
Настя привычно легла на спину на полог, согнула ножки в коленях и широко их раздвинула.
— Подь сюды, старая калоша! Вона зри ка на благостную! – показал пальцем на распростёртую сноху, Андреич, при этом неспешно подрачивая рукой своё мужское достоинство…
Ивановна встала с лавки и подошла к снохе.
— Зришь?!
— Зрю, батюшка!
— Ить писаная краса, наша Настёна! – вынес неоспоримый вердикт хозяин.
Супруга посмотрела на раскинутые бёдра снохи, между которыми алели её раскрытые половые губы, обрамленные темными кудряшками волос.
— Знамо, краса! – подтвердила, согласная на всё, Ивановна.
— Тады цалуй в губёхи благостную! – отдал приказ супруг.
— Совсем вить умом тронулся, сатано! – подумала женщина, но подталкиваемая в спину мужем, покорно припала губами к влагалищу снохи.
— Жарче, жарче цалуй, ехидна! – нажал на голову Ивановны супруг – И штоб я то зрил!
Женщина старалась, как могла, потягивая губами скользкие губенки снохи. На вкус она показались ей чуть солоноватыми и к её удивлению, эта процедура ей даже понравилась…
— Таперя покопайся языком вверьху… Чуешь, ровно грибок махонький тама у Настёны?
— Угу! – не отрываясь, прогудела супруга.
— Таперя мотри на мине!
Ивановна послушно повернула голову.
— Вот ента хреновина секелем, либо, по мудрёному, КЛИПТЕРОМ прозваетьси! От ево значитца, и надыть завсегда приголубливать! Шибко енто благостной по нутру!. ..
— Батюшка, свет Андреич! А чой-то он тама взрос у Настеньки? – уставилась на старика Ивановна, в непонятках широко округлив глаза.
— Ох, ить дубина ты стоеросовая! Да у всех баб он тама водится!!! – продолжал тот поучать супругу.
— И у мяня тама водится така штуковина? – спросила всезнающего старика Ивановна.
— У мян-я-я! – передразнил тот. — Эвон, сравни-ила!..
Да у тябя тама губищи, шо твои оладьи… да дыра с вядро! Хрен чаво сыщешь!.. Руку сунумши – не учуешь!
Ивановна обидчиво поджала губу, но дерзить в ответ не стала.
— Ну ладныть, чаво попусту глаголить! Зачинай услаждать голубку нашу! – отдал приказ хозяин.
Супруга раздвинула алые створки щелки и снова припала губами к пизде сношеньки, став уделять больше внимания её ВЕРХНЕЙ части.
Андреич решил попусту время не терять, устав надрачивать член, и стал пристраиваться к широкому тазу супруги.
— Ты станок-то, жонка, покруче задери! Засажу табе малость…
Та угодливо выпятила жопу и супруг, раздвинув «оладьи», нырнул в «дыру» Ивановны. Этот интимный путь его хером был уже проделан тысячи раз, и поэтому особого счастья Андреичу не принёс. Гоняя его для профоры «туды-сюды», старик зорко наблюдал за сношенькой.
Ивановна стала скользить своим шершавым язычком по, упруго выпячивающемуся, «клиптеру» Настеньки, отчего та тоненько завыла от, нахлынувшего на неё, желания, и задёргала широко расставленными бёдрами.
Андреич тут же извлекся и буркнул жене:
— Ну будя, будя подлюка! Присосалась яко клещ… Зри, потекла ужо благостная! Таперича подмогни мине малость хуй внутря сунуть…
Ивановна уступила место мужу и тот по молодецки поднял локтями ноги Насти, пристраиваясь у самых «ворот рая».
Супруга взялась за конец мужа, и направила его в мокрую вагину снохи, при этом слегка поправляя её раскрытые губёхи. Багровая залупа уперлась в ярко-алый вход.
— Суй батюшка! – позволила себе скомандовать, первый раз в жизни, Ивановна.
Андреич дернул тазом, и его торчащий член скользнул в жаркую пещерку Настены. Молодое влагалище плотно охватило крупный хуй старика.
Настенька разом всхлипнула от охватившего её чувства глубокого проникновения и закатила глазки.
— От рай-то иде!.. А не у табе в пизде!!! – разгорячено сообщил Андреич жене.
Он стал от души засаживать сношеньке, как будто трахая ее впервые в жизни. Понимало настроение, да и хуй тоже, то обстоятельство, что рядом присутствовала его супруга и, вероятно, втайне радовалась его успехам. Ну а как же иначе?
Настя уже вовсю стонала, двигая попой по пологу, и старалась ловить, ныряющий в щелку, болт. Андреич обхватил широкий таз сношеньки, и при погружении тянул его на себя. Решительный момент приближался с каждой секундой!
Решив сегодня перекрыть всё свои предыдущие рекорды, он отдал команду Ивановне слегка покопаться у него пальцем в жопе, и приголубить его яйца, что и было ею тут же успешно проделано, но… в своеобразной манере.
Хозяюшка ткнула в анус мужа указательный палец и одновременно зажала рукой яйца. «Батюшка» вскрикнул, и его застоявшаяся сперма вдруг хлынула бурлящим потоком в самые недра Настеньки, заставив ее закричать в экстазе, и на миг улететь на небеса…
***
Поеблись, помылись, подмылись и отправились в избу отдыхать.
Хозяину подобная процедура пришлась по нраву и он глубокомысленно изрек:
— Таперя и опосля мыться вместях станем!.. Едина вить мы семья!
Три года пролетело, как один миг! Староверческая деревня Заёбкино жила своей размеренной, неспешной жизнью.
По пыльной, деревенской дороге шел мордастый, плечистый солдат, с рыжей бородкой, прихрамывая на левую ногу.
— Никак Фядот?! – изумленно уставился на него Матвеич.
— Он самый! – ответил мужчина.
Соседи обнялись.
Не дожидаясь дальнейших расспросов, Федот продолжил:
– Вчистую списали!.. Подранило малость… Да давеча «белый билет» прописали из-за умственной ущербности.
— Во-она как!..
— Да-а… Ну недосуг мине ноне, Матвеич! Пойду… Дома поди заждалися… 
Опосля потолкуем! – сказал солдат и повернувшись, продолжил свой нелегкий путь.
— Заждали-и-ся… — протянул вслед Матвеич и сочувственно покачал седой головой.
***
Встреча семьей фронтовика прошла напряженно.
Андреич оторопело уставился на, невесть откуда, свалившегося сына, а Настя вдруг выронила из рук солоничку, которая щедро посыпала, недавно выскобленные ею, полы.
И только Серафима Ивановна без промедления кинулась со слезами на грудь сына.
— Леший тя принёс, окаянный! — подумал хозяин, но овладев собой, сдержанно обнял сына, поняв, что в доме отныне наступают трудные времена.
Настенька наконец опомнилась, подошла к мужу и ткнувшись лицом в его соленую гимнастерку, всплакнула.
Вдруг в избу с улицы вбежал мaльчик лет 3-х с русыми, как у Федота, волосиками и уставился испуганными глазками на незнакомого дядю.
— Ванечка! Подь сюды! Тятя вот твой возвернулся… — позвала его Настя.
Следом вошла, смешно передвигая ножками, девочка. На головке у неё был повязан простенький платочек. На вид ей было годика 2, не более.
— А енто ж чья така красавица? – спросил Федот, умиленно глядя на малышку.
Всё замерли…
— Чья ж ишшо?! Наша, стал быть! – отважно просветил сына Андреич.
Ивановна стала усиленно вытирать платочком, вновь набежавшую, слезу….
— Как так наша? – оторопело уставился на отца Федот.
— Стал быть, моя с Настасьей! Вся в миня уродилась, слава Христе – пояснил Андреич. — Ко мне прислон дяржала, пока ты херманца воявал! Как и должно, стал быть, по нашей вере… А вера наша самая праведная!
— Вот енто дела-а!.. – растерянно протянул фронтовик и бессильно опустился на лавку. – Как же мы, папаня, таперя Настену дялить-то станем?.. Муж-то ить Я! – сказал он, жадно окинув взглядом ладную телом, чуть раздобревшую супругу.
— А неча её дялить! – гаркнул, топнув лаптем по скрипучему полу, хозяин – И таперича ко мне прислон дяржать будя! А не по ндраву, — вона бог, а вона порог!..
— Ан не быть тому! – вскинулся с лавки сын – Моя жона!!!
— Ладныть… Ладныть вам, кочеты! — встряла в спор Ивановна и, как третейская судья, добавила – Вмястях Настёна таперича с вами жить будя!..
Андреич грозно посмотрел на жену, нахмурив густые брови, но спорить не стал.
Подумалось:
— Чисто насовсем бы, треклятый, Наську не отнял! Попривык ить я к ладному телу голубки-то!.. Хоть ить на сменку её пользовать станем! Усё полегше…
Настя зябко вздрогнула всем телом, и боязно обхватила пышные груди локтями, пытаясь сжаться в комочек, и затем провалиться прямо в преисподнюю за всё свои грехи!..
Угомонились… Примолкли, каждый думая об одном:
— От ить жизня!..
***
«Молодым» на лето, по причине малой площади дома, решили выделить отдельное, просторное помещение – хлев!
— Пущай милуются вместях с курями! – подумал злопамятный старик.
Делать нечего! С милой и в шалаше – рай!
Пока не завечерело, Федот соорудил по соседству с насестом семейный лежак, щедро навалив туда сена.
Покумекал:
— Слухать квохчущих курей всё ж приятней, чем мычащих и жующих тёлок за стеной…
Мужик топтался возле лежака, с нетерпением поджидая ядрёную супругу.
Настенька пришла к мужу на ночлег в исподнем, неся в руке керосиновую лампу и помня строгий наказ тятеньки:
— Не спалите хлев с поганцем! Шоб яму треснуть!..
Федот тут же сгробастал Настю в охапку.
— Полегше, Фядот Степаныч, ровно медведь! — попыталась отстранить его молодая женщина.
— Истосковалси! Люба ты мине, горлица! — нашептывал муж, жарко прижавшись к женушке.
— Уж не чаяла и свидеться! Мыслила – порешили табя…
— В лазарете лежмя лежал… — горячо отвечал Федот, между тем обхватив, через сорочку, тёплую, спелую грудь жены, которую стал жарко мять.
— Ручищи у тябя, ровно клешни! Полегше тискай, а то ан ворочуся в избу…
Супруг чуть сбавил хватку.
— Ладныть вот, хоть тятенька нежил, пока табя ни было… — продолжала Настя.
— Срамота то, кумекаю! Паскудство, грю, одно!.. – посуровел муж.
Но разбираться с женой детально было недосуг… Болт упрямо вставал под штаниной и рвался в бой!
— Дак по нашей вере — благодать, тятенька грил!.. – оправдывалась Настенька.
Не желая больше тянуть время, здоровяк Федот завалил Настю в мягкое сено, попутно задрав, почти до шеи, сорочку. Спелые, как дыни, груди призывно развалились по голому телу, белея в слабом свете лампы, и маня их попробовать на вкус…
Мужик глянул вниз и почти обезумел от страсти, увидев между полноватых бедер жены её роскошное, кудрявое богатство. Не помня себя, он собрал своими широкими ладонями нежное тело грудей и сведя вместе, стал целовать и покусывать вмиг вытянувшиеся соски супруги.
Настя томно застонала, и обхватив голову мужа, посильнее прижала к себе. Её стала колотить сладкая дрожь возбуждения от ласк, доселе почти незнакомого, мужчины.
Не в силах больше сдерживаться, Федот накрыл своим широким телом, Настеньку, уже раздвинувшую ноги и готовую принять его в себя. Затем чуть поднаправил свой немалый, голодный болт и резко вошел в теплую пещерку жены.
Сочащееся влагалище женушки жалобно хлюпнуло и по самый корень заглотило мужнин конец.
Вскрик Насти перепугал, пристроившихся на ночь, курей, и они недовольно заквохтали.
В хлеву раздалось:
— А-а-х-х!… Ко, ко, ко….
Порядок в хлеву наконец навел петух, сказав свое грозное:
— Куда-а, куда, куда!..
Сквозь сладкую пелену затуманенного мозга, Насте послышалось:
— Туда-а, туда, туда!..
— Ох, любо! Ох и хмельно мине! Кочет… и тот смекает! Туда-а, да-а-а…. Токо туда-а, Федя… Ишшо… Шибче! – шептала, как в бреду, Настя.
Его здоровый член пpоник непривычно глубоко для Насти, и победителем упеpся в лихоpадочно подрагивающий зев матки, вызвав у неё протяжный, завораживающий стон.
Федот, имея жену, тоже стонал от избытка чувств… Но чувства его были двойственные. С одной стороны он вдоволь наскучался по бабе на фронте, а с другой – его пожирала ревность, что годами до него, тут вовсю хозяйничал хуй тятеньки!
Он засаживал жене по самые яйца, наслаждаясь процессом, и словно пытаясь выместить, таким образом на ней, всю свою накопившуюся, за день, злобу…
Настя, подстраиваясь под мужа, умело подмахивала ему, встречая пиздой резкие и глубокие движения его члена. Она, напротив, еблась так, словно пыталась вымолить у мужа прощение, за всё свои вольные и невольные грехи.
Пизда жалобно чафкала, пытаясь дополнительно выделить, и без того заливающий ее, сок.
Куры порой раздраженно квохтали, а за стеной мычали телята, никак не желающие смириться с изменениями, произошедшими в их царстве-государстве…
***
Не находящий себе покоя, Андреич, встал с палатей, стоящих за печью и осторожно направился к двери.
— Ты ента куды? – тихонько раздался голос Ивановны с палатей.
— Никшни старая… До ветру!.. – раздалось в ответ.
Подглядывающий в щель хлева, Андреич, возбудился не на шутку, увидев совокупление сына со снохой.
— Заездит Настюху! Право слово заебёт, благостную! От ить супостат, от ить поганец!… Кабы харю мому сынку набок свернуть! От ить славно б стало! – думал старик – Ан силища в ём, обормоте, эвон какая! Жоманет, каналья, по мусалам и – и поминай как звали…
***
Но тут вдруг «благостная не сдюжила» и взвизгнув тоненьким голоском, поймала оргазм, забившись под мужем в мощном экстазе…
Федот, уже будучи на самом краю, громко рыкнул при этом, и догнал супружницу.
Мощная струя семени, так непомерно долго ждавшая выхода, как разрушающий всё на своем пути, поток, хлынула в пизду Настеньки, заливая всё ее потаённые местечки…
***
Андреич, чуток запыхавшись, вбежал в избу с раскачивающимся хуем. Не раздумывая более, он прилёг на палати, задрал сорочку и засадил елду под широкие ягодицы Ивановны. Та даже ото сна и опомниться не успела!
— Эк, тебя сызнова разобрало, батюшка!
А Андреич, лишь двинув тазом пару раз, уже облегчённо застонал…
— Тихо, старый, тихо! Малые спять…
В избе наступила тишина, а за окном сверкнула молния, и чуть спустя раздался гром – предвестники летней грозы.
Свят, свят, свят! – истово перекрестилась испуганная Ивановна…
Молодые изрядно вспотели от любви нежданной, негаданной.
Полежали немного рядышком и утихомирились их насытившиеся сердца.
— Не пойдешь более к хрычу старому в постелю! Будя! Ты мужнина жона! – подал голос Федот.
— Не можно так, не можно! Он вить духовник наш, прародитель твой! Што скажет, то и должно! Как по нашей, значица, вере… Мы ить с маменькой молимся на Спасителя, да на тятеньку.. – поясняла Настенька.
— На нево-то за каким лешим?!
— Тятенька так сказывал!..
— От ить темнота-то! Усё одно, — сверну рога чёрту старому!!! — грозился Федот.
***
Следующие 
3 дня Андреич принципиально не подходил ночью к хлеву и жене, заготавливая сперму, и готовясь переплюнуть «сынка-поганца» в предстоящем совокуплении со снохой.
Федот же днём отъедался «апосля лазарету» за троих, а затем прикорнув на лавке возле порога и завалив рыжую голову на бревенчатую стену, задавал храпака на всю избу.
Когда надоедало и это, он вооружался дрыном, и гонял по двору ворон и голубей.
— И впрямь умом тронулся! – думал старик.
— Шоб те лопнуть, окаянный! – орал с крыльца Андреич. – Дрова не колоты, трава не кошена, а он, нетопырь, за воронами гоняется!..
— Отчепись, паскудник грю! – орал в ответ сынок. – А то я те, нечистый, рога-то живо пообломаю!..
Но дальше слов дело не доходило.
Как завечерело, Андреич оповестил домашних, что настал его день «радеть» со сношенькой. Федот надулся, побагровел, но возразить было нечего. Уговор, есть уговор!
— Кабыть с избы не вытурил! – думал он.
Настенька поклонилась в пояс хозяину:
— Как молвишь, батюшка, свет Андреич!
Федот отправился на ночевку в хлев, а жену старик загнал на печь, чтоб не мешала ему развлекаться со снохой.
Широко развалившись на полатях, старикан наблюдал за тем, как Настенька снимает исподнее. В слабом свете лучины он увидел её, тянущее к себе, как магнит, белое, роскошное тело. Женщина отбросила сорочку, качнув в сумерках своими полными грудями, и прилегла рядом на полати.
Её маленькая ручка привычно обхватила хер старика, став его легонько подрачивать. Андреич жадно обхватил тёплую грудь Настеньки, став её тискать и играться с набухающим соском.
Конец Андреича немедленно отреагировал на женскую ласку, напружинившись и приняв боевую стойку.
Опытная Настя тихонько слезла с полатей на пол, и обхватила ртом напрягшийся орган свекра.
Вдруг в дверь неожиданно и некстати заколотили…
— Отворяй, нечестивец! Отдавай мине жену, супостат!.. – заорал со двора Федот.
— Щас я тя вразумлю, стервеца! – крикнул в ответ «батюшка», но вставать и портить себе кайф никак не хотелось… — Ивановна! Поди, утихомирь обормота! – отдал он приказ жене.
Та, как была в исподнем, с трудом спустилась с печи и бормоча молитву, отправилась успокаивать сына.
***
Читая сыну лекцию о праведной вере, они вошли в хлев, и женщина прилегла на лежак. Прижав голову сына к своей обширной груди, она стала его успокаивать:
— Смириться надоть, дитятко! Тятенька твой царь и бог в избе… Вера наша така!
А в это время у «дитятки», почувствовав под лицом полную грудь маменьки, стал просыпаться хуй, неумолимо наливаясь силой и нетерпением. Сынок обхватил лапищами её, развалившиеся под сорочкой, груди и стал их бесстыдно мять…
— Федя, дитятко! Ты чавойт? Ты чаво замыслил-то? – обеспокоилась Ивановна.
— Ща, маманя, мы С ТОБО-ОЮ порадеем! Тятенька-то могёт с моей жаной любиться! А я почём не могу? – горячо заговорил сын.
— Грех вить енто, сына… Срамно то! – тяжело задышала Ивановна, пытаясь сопротивляться.
— Благодать енто, а не грех! Так папаня сказывал… как по вашей, значица, вере! – навалившись широким телом на маманю, и шаря под сорочкой по ее пизде, отвечал сынок.
Он засунул палец во влагалище и стал им трахать Ивановну. Сначала медленно, потом быстрее… И вот уже два пальца сынка стали скользить в её пизде. Федот стал разбирался с её набухающим секелем, лазя пальцами в засочившейся норе…
Ивановна, поняв, что её пизде однозначно пришел пиздец, поддалась молодому напору и чуток раздвинула широкие ляжки. Федя, решив, что дело пошло на лад, — одним махом задрал подол мамаши до самых грудей.
— Осподи! Грехи наши тяжкие… — только и успела сказать Ивановна, как тугой хер сыночка залупившись, скользнул глубоко внутрь.
— Ох, сына, глубоко-то ить як! – вскрикнула Ивановна, почувствовав в полной мере его молодой болт.
Федот, как отбойным молоткам, начал долбить Ивановну в её разросшуюся матку.
— От этой ихней «праведной» веры нужно хоть что-то поиметь! – думал он.
Тело мамани было сдобное, и покачиваясь на ней, как на перине, сынок откровенно кайфовал. Женщина раскраснелась и от возбуждения покрылась испариной. Она и сама не заметила, как завелась от развратных действий «дитятки» и стала слегка подмахивать попой.
Мощный спуск внутрь сладкой пиздищи мамаши не заставил себя ждать! Федот рыкнул, заливая густой спущенкой просторы Ивановны, и петух немедля подтвердил:
— Туда, туда, туда!..
***
Облегчившись, Федот слез с помятого тела Ивановны.
— Федя, за ради Христа, батюшке не сказывай про то! Сделай милость! Убъёт вить изверг!.. – молила сына Ивановна.
— Чаво ж, мамань, не стану сказывать… ежели и опосля ублажать мя станешь! Надоть же мине похоть куды-то спущать?!
Задумалась Ивановна…. И так, и эдак прикидывала… Согласилась!
Но сначала взяла слово с «дитятки», что обучит он её этой трудной задаче – хуй сосать!
Федот и сам-то пока в этом ничего не смыслил, но сама идея его весьма заинтересовала и… он конечно пообещал!
***
— От ить поганец! Чуть всю усладу не спортил! – бушевал хозяин.
Ласковая Настенька провела язычком по залупе раз… другой…, ее маленькая ручка покатала его напрягшиеся яйца, и хуй Андреича вновь обрёл силу.
— Как сёдни радеть станем, тятенька? – раздался снизу ее тихий голосок.
— По нутру, кады ты кобылкой на мине сигаешь, доченька! – с любовью ответил старик.
Сноха проворно оседлала Андреича, умело направила его голодный стержень и осторожно села на него волосатой щелкой. Пизда покорно приняла в себя этот немаленький агрегат, растянувшись и плотно охватив его изнутри.
— О-о-о-х! – не смог удержаться свёкор.
— Больно, табе тятенька? – обеспокоенно спросила Настя, замерев.
— Што ты, доча! Благостно! Пиздёнка у тя дюже узенькая, как ровно мешком стянула. Не попривыкну никак! Но по скусу мине то… Зачинай девонька!
Настенька, как молодая лошадка, стала скакать на хую свёкра, доставляя тому невероятное наслаждение!
Старые, разъёбаные полати поскрипывали в такт её движениям. Полные, белые груди Насти тяжело раскачивались и подпрыгивали, иногда ударяясь по её телу. Её пизда давно дала сок и смачно хлюпала, словно просила пощады.
Старый развратник придерживал женщину за широкие ягодицы, точно задавая рабочий ход всего этого слаженного «механизма».
Немного подустав, Настя наклонилась, упёршись в плечи старика, отчего её буфера стали шлёпать по его телу, увеличивая остроту взаимных ощущений.
Чувствуя, что семя уже где-то на подходе, Андреич заработал снизу, как заведенный, засаживая свой корень в щелку Насти по самые яйца.
Сношенька не в силах сдерживаться, стала тоненько попискивать, как птичка, попавшаяся в сети и молящая пощады.
Но вот старый пень страшно рыкнул, при этом резко выдохнув всей грудью. Затем он с силой прижал к себе её широкий таз, на миг замерев. Всё его тело пронзила щемящее чувство прилива семени, и многократные спуски горячих сгустков глубоко внутри пещерки сношеньки, принесли желанное наслаждение…
Почувствовав внутри, как в её матку ударил горячий «холодец тятеньки», Настёна не удержалась и закричала жалобно, по бабьи:
— А-а-а-а-х-х!!!
В соседней комнате, за стеной, кто-то заплакал и Настя, спрыгнув со свёкра и теряя из себя липкие ошмётки, бросилась к детям…
Укачала… Снова уснули пострелята! И… на цыпчках бегом к Андреичу!
— Тятенька, любо ль табе было?
— Лю-ю-бо! Ох, любо! Ты-то моя горлица! – ответил старик. И немного помолчав, добавил: — Со мной таперя радеть станешь!..
— А Фядот, муж мой?
— Эко! Фядот-от!.. Пущай мамане в титьку жалится, мякинное брюхо!..
Знал бы старый хрен, насколько точно он оказался прав, просто ткнув пальцем в небо…
Настала суббота. Андреич, как обычно натопил баню и в сопровождении своего «гарема» отправился «на помывку».
На вопрос Федота: «Куды ить втроём-то подалися?», грозно гаркнул:
— Никшни! А то турну тя из дому зараз к едрене фене!..
***
Чуть спустя Федот осторожно вошел в предбанник и прислушался. Из-за двери доносились стоны жены и он понял, что троица решила не только помыться…
Мужчина тщательно осмотрел дверь, и увидел в доске слабо державшийся сучок.
— Щас я зрить стану, как вы тама вместях радеете! – радостно прошептал он и, после небольших усилий, освободил дыру, вытянув сучок 
наружу.
Жадно припал глазом к отверстию, он увидел следующее:
На пологе, широко раскинув полноватые бедра, возлежала его супруга, а к её интимному местечку припал губами Андреич. Он лизал её срамные губёнки и порой потягивал, всасывая их своим бородатым ртом. Своим указательным пальцем, старый развратник трахал анус благоверной, неторопливо ныряя туда на всю глубину.
Ивановна стояла у головы сношеньки, и свесив на её лицо свои массивные груди, посильнее раздвигала её ноги, согнутые в коленях.
Настенька охала, ахала и иногда повизгивала, как сучка в течке.
— Ох ить и по скусу Настёне енто занятие! – резюмировала Ивановна, подбодряя мужа, и даже порой поучала – Ты, батюшка клиптер, клиптер пошибче тереби! Благостная тады завсегда стоном стонет…
— Ведаю про то! – оторвался Андреич от своих процедур – Никшни и не поучай, старая!
— Ладныть! Я, батюшка, табе подмога-аю….
От увиденного и услышанного, болт у Федота под штаниной встал торчком!
Он чуть спустил портки стал его подрачивать.
Отвисшие груди мамани и вся эта интимная сцена с участием его жены, его реально завели!
Плюнув на всё, он подумал:
— Им ить усё можно, а мине? Мозгую, надоть маманю оприходовать…
Федот сдернул портки и ворвался в баню с раскачивающимся членом!
Обхватив Ивановну за широкий стан, он мигом выдернул её на середину помещения, отчего та чуть было не упала, успев опереться на лавку и согнуться в пояснице.
Сынку только этого и нужно было!
— Ой! Чавой-то? – только и успела сказать женщина, как немедленно была атакована сзади. Федот, не прицеливаясь, двинул тазом, и его дубина нырнула в её, случайно подставленную, нору.
Никто даже толком и опомниться не успел, а «обормот» уже вовсю накачивал маманю, шлёпая телом по её широким ягодицам.
Андреич оторвался от своего приятного занятия, и с удивлением уставился на еблю сынка с супругой:
— От ить паскудники! Знамо дело таилися от миня… А я ить и не мыслил про то!
— А чаво ж таиться! Ты с моей жаной, а я – с твоей, значица! — не прерывая занятие, ответил сын.
— Ладныть, радейте на здоровье, коль маманя те по нраву! – разрешил хозяин.
Тем временем Настенька повернула набок головку и с интересом смотрела на совокупляющихся.
Федот с жаром долбил маманю, скользя длинным хуем в её сочащейся пилотке. Её полноватое тело чуть двигалось вперёд-назад, стойко снося сильные удары её сыночка.
Большие, словно дыни, груди раскачивались, порой ударяясь друг о друга и звонко шлёпая при этом.
— Ой, царица небесная!.. Ой, штож я дею! – стыдливо раскаивалась Ивановна, но по тому, как она жадно попой ловила член, — всем было ясно, что процедура эта ей очень даже по нраву!
Федя ускорил обороты и впечатавшись в широкий таз мамани, мощно спустил в её недра, громко рыкнув при этом…
— От так чадо! Спортил маманю!.. – довольно заржал старик, – Мой корень!
Таперя и нам, надоть, доча порадеть! – продолжил он.
Засмущавшись, Настенька одобрительно улыбнулась своему трахальщику.
Поза раком, в какой только что драли его жену, Андреичу понравилась, и он помог Настеньке повернуться и встать на полог на колени.
Сноха призывно подняла станок, и старик уставился на её насосанное влагалище, а затем любовно похлопал по нему ладонью:
— Ох, ить и как тута устоишь? Вона кака краса !
Андреич обхватил её таз и прижался, целясь членом в её насосанную щелку. Губёнки Насти чуть вывернулись наружу, показывая своё влажное, розовое нутро.
Хоп! – и свёкор уже хозяйничает внутри сношеньки. Её волосатая щелка довольно заглотила всё его немалое богатство.
Старик, почувствовав её плотный обхват, тут же не на шутку распалился, и стал ебать Настеньку в полный рост. Та же покруче подняла задок, умело подставляя его свёкру.
Вживую видя, как дерут его жену, Федот снова возбудился, и подойдя к ней с головы, сел на полог, засунув свой болт ей в рот. Полные, мягкие груди Насти, отвиснув, приятно легли на бедро мужа.
Хозяин одобрительно засмеялся:
— Тако ей сына! Тако! Пущай спытает двух жеребцов зараз! Не чаяла небось, благостная, таковского обороту!..
Выгинаясь, как кошка и покруче задирая зад для «тятеньки», Настя старательно и любовно охаживала хуй мужа, понимая, что наконец-то в доме наступает долгожданный мир.
Спустили мужики почти одновременно, всклянь заполнив две её дыры. Молодая женщина благодарно сглотнула горячую спущёнку супруга.
***
С той поры в баню стали ходит вчетвером.
К осени «молодые переехали» в избу. В тесноте, да не в обиде!
То Андреич с Ивановной, а Федот с Настенькой милуются; то свёкор со снохой, а сын с маманей… Всем любота!
Ивановна со временем научилась «минету», практикуя его с «дитяткой» и это занятие ей пришлось весьма по нраву!
— А людские пересуды… Да ну их к лешему! – думали эти четверо. – Главное, — едина вить мы семья!..
Вскоре Настенька понесла, а через положенный природой срок – родила девочку. А от кого – да кто ж его знает?!
На семейном совете назвали девочку необычно – Меланья Стефедовна, чтобы никому из потенциальных отцов обидно не было!
На радостях отец с сыном вылокали бутыль самогона да жбан пива!
***
(От автора: Так и хочется закончить известной фразой: «И я там был. Мед, пиво пил. По усам текло, а в рот не попало». Но всё же закончу иначе…)
***
Тихо в деревне Заёбкино!
Только коровы мычат, да топоры мужиков стучат, справляя новую избу.
А по вечерам при лучине православные крестятся двумя перстами, да поклоны отбивают, придерживаясь «праведной» веры.
И нет им дела ни до свергнутого царя, ни до свершившейся революции…
Да и зачем им это?!
Одно слово – ГЛУХОМАНЬ!…