«Кардибля» — пьеса психоделического, концептуального театра, пьеса-загадка, в которой перемешаны явь и сон, сон и явь. Пьеса – фантасмагория, где три женские сущности попадают в мутный лабиринт подсознания и тонут в нём до тех пор, пока не проснутся. Проснулись ли? И возможно ли отделить себя от искушений, которые тянутся за тобой, будто крысиный хвост?..
МАША – флейтистка
ЕВДОКИЯ – дочь
НАИНА – соседка
РОМАН – друг детства
АРТУР – бывший кот – дирижер Большого космического оркестра.
Место действия – твоя голова.
***
Из тишинности – хрустальной музыки алости – яви безумных – безудержных снов – голоса:
Ненаглядный
Ненаглядный
Ненаглядный…
не в силах, чувства передать словами…
нет слов таких
нет слов таких…
Хочу прильнуть к тебе без них
без них…
И ни о чём не просить
говорить…
Пусть трепет сердца скажет
о беспредельной нежности…
А ты его биение услышишь…
И всё поймёшь
всё поймёшь…
Мой сон и мой дурман…
Из сотканных счастливых дней
обман…
Из сердца моего ты
не уходишь…
Любовь в нём, как Цветок растишь…
В нашем чудесном мире
правда на все времена…
В каждой травинке
нежность,
в каждом цветке весна,
Ты подарил мне розы…
в них белые облака…
В каждой росинке россыпь,
в каждой бриллианты дождя…
И голубое небо,
и пение соловьев,
речки тихая песня…
В каждом цветке
ЛЮБОВЬ!
Беги по цветочному полю
Ветру и Солнцу навстречу…
Вдыхай ароматы бутонов…
Нежнейших головок млечность…
Пока лепестки по коже…
Выпей их ласку и свежесть…
Пиши любовью и светом,
Рисуй… всеми красками лета…
В ночном саду… Цветы уснули сладко…
Благоуханьем… Воздух наполняя…
Их аромат… Вдыхаю без остатка…
Сердечный трепет эхом отвечает…
А лепестки, питаясь лунным светом…
Пылинкам звёзд улыбки нежно дарят…
Так и Любовь… Из глубины веков….
Свечой надежды… путь благословляет…
Ты – моё море…
Состояние… любви и покоя…
Поглажу волны — плечи, тебе…
Вечером…
Этим вечером…
Я заварю тебе чаю…
С тоскою моей и печалью…
Нежностью…
Укрою…
Сердце твоё…
Мой воин…
Ладони возьми…
подержи в своих…
Чувствуешь, как тепло от них…
Верю, как… Богу… тебе и в тебя…
Разошлись…
разошлись…
мои берега…
Держусь за твои ладони…
Спасай…
Тону…
в море любви…
Нет…
вместе в нём тонем…
Мы…
Сцена первая.
На фоне распахнутого настежь окна – три женских силуэта. Полуобнажённые, разгорячённые дамы во власти ритмичной музыки; впереди – высокая, с выдающимися физическими данными, красавица Наина. Движения её незаурядного тела точны и грациозны.
Окно – это большая плазменная панель, на которой – ты и я – увидим все…
НАИНА (громко, перекрикивая музыку). Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!.. Главная и не последняя наша задача – изучать факты честно и не предвзято! Нам нужна наука, как истинное знание, без предпосылок, ханжества и суеверий, но – с уважением и мужеством!
ЕВДОКИЯ (едва поспевая за темпом). Кто сказал – Пушкин?
НАИНА. Какая тебе разница?.. какая?.. Умный человек сказал, умный че-ло-век! Оп-ля! (Садится на шпагат.)
МАША. Класс, Наина, класс!.. Давай еще…
ЕВДОКИЯ (запыхавшись). Всё, — не могу… Я вам не лошадь, чтобы так скакать. Пить хочу – умираю!
МАША (дочери). Напросилась – терпи.
НАИНА. Переведём дыхание… (Меняет диск.)
ЕВДОКИЯ (широко раскинув ноги, разлеглась под окном). У-у, благодать!
НАИНА. Милая, а ну, вставай, без всяких «не хочу». Видали, плюхнулась она. Кормилицу застудишь, дурища, а тебе ещё рожать.
ЕВДОКИЯ. Пусть другие рожают, если им хочется, а я уж… как-нибудь…
МАША (подруге). Не обращай… (Дочери.) А тебе, дохлятина, совет: не путайся под ногами. Ясно? Ты здесь, между прочим, не одна.
ЕВДОКИЯ. Ой, да, пожалуйста… (В сторону.) Звездулина, блин!
МАША. Что-о?!
НАИНА (хлопая в ладоши). Бабы, внимание! Падма – поза «Лотос». Определённое расположение ног и рук напоминает цветок лотоса, отсюда название: лотос – символ чистоты и совершенства.
МАША (дочери). Я тебе покажу «звездулину»…
НАИНА. Маня! Расслабься. Смотри на меня…
МАША (дочери). Я тебе на жопе – такой блин раскатаю…
НАИНА. Внимание: сгибаем в колене правую ногу, берёмся… двумя руками за ступню, и, поворачивая ногу, приближаем её к левому бедру. Затем также делаем с левой ногой и – следим, чтобы пятка и подошва смотрели вверх… Маня, спинку – держи ровнее.
Маша от напряжения пукает. Евдокия покатывается от смеха.
НАИНА. Ну, и что?.. У меня, к примеру, всегда, когда чихаю – соски встают и упираются в лифчик. Так щекотно!.. Однако, девочки, пяточки давят уже на живот. (Демонстрирует.) Вот… А спинки ровные, дыхание спокойное, ручки ладонями вверх кладём на…
ЕВДОКИЯ (ехидно). Куда?.. куда кладём?..
НАИНА. На причинное место. (Демонстрирует.) Вот – так.
ЕДОКИЯ. Чумняк.
МАША. У меня внутри всё раздвигается. – Ой!
НАИНА. Моя бабушка так скучала по советской власти, что дома держала, аж, три небольших портретика Ленина. Один из них, который стоял на серванте между стеклянных створок, пропал. Я спросила бабушку, где Ленин. Она ответила, что, сдвигая створки, случайно помяла его и решила выгладить утюгом. «Бедный Ленин», — скорбным голосом прибавила она. Даже как-то неудобно было смеяться над ней.
Подруги смеются.
МАША (морщится от боли). Ногу, ногу свело, ой-ой-ой!..
НАИНА (успокаивает). Ничего, девочки, со временем ваши связки и мышцы растянутся, а результат может дать только ежедневная тренировка. Индусы, например, даже когда отдыхают, даже когда спят или едят… находятся в Падмасане.
ЕВДОКИЯ (смеётся). Где-где?
МАША. В пизде.
НАИНА. Ой!.. Это самое… Подмасама – и есть поза «Лотос». (Взглянув на часы.) У-у, — на сегодня хорэ, закругляемся, да?..
ЕВДОКИЯ. Да!
МАША (одновременно). Нет!
ЕВДОКИЯ. Мама, ты рехнулась?!
МАША. Евдокия, еще вякнешь хоть слово поперек: прибью!
ЕВДОКИЯ. Сколько можно мудохаться?!
НАИНА. Как две кошки, ей-богу, не вериться даже.
ЕВДОКИЯ (матери). У Наины Петровны, между прочим, может есть другие дела – поважней!
МАША (подруге). Нафаня, прости. Может, я чего-то не понимаю, скажи…
НАИНА. Уйду как пить дать, ежели Дуся будет продолжать в том же духе.
ЕВДОКИЯ (в сердцах). Ну вас.. (Хочет уйти.)
МАША. Ребёнок, куда?..
ЕВДОКИЯ. В душ могу я пойти, или нет?
МАША. Иди, полудурок, проваливай.
Евдокия «с вызовом» раздевается: голая, босая переходит в ванную комнату.
НАИНА (любовно провожает девушку взглядом). Ничего, подруга, составим её гороскоп – и всё, как на блюдечке проясниться.
МАША. Нафаня, неужели ты веришь в подобную дребедень?
НАИНА. В гороскоп, нет, а в тайную власть, да. Просто все обращают внимание на мелочи жизни. К примеру, зачем ты долбишь дочь за фигуру?
МАША. Затем, чтобы девочка держала себя в форме, а не трясла пузом. Вот зачем.
НАИНА. Правильно: она – девочка, а девочке простительно всё, кроме дурного характера. И, кстати, пуза у нее нет. Фигурка как у богини…
Включается плазма: Евдокия в зеркале изучает свое обнаженное тело, точно видит его таким впервые; оглаживает бедра, соски, грудь, подстриженные «ёжиком» лобковые волосы…
НАИНА. Дочь твоя – бука, смотрит под ноги и, как полено, зажата. Девочка слово ни вымолвит в простоте. (Демонстрирует.) Косолапит… Кто на такую позарится, мм?
МАША. Вот – и пусть…
НАИНА. Маня, нельзя выхолащивать жизнь. Всем нужны праздники. Иногда можно и дуру включить. (Демонстрирует.) Глазки… ручки… ножки… Когда меня спрашивают про самую дикую мою мечту, я отвечаю, что до пятого класса я мечтала о радужном пони и загадочно улыбаюсь. А всё потому, что я вспоминаю, как после пятого класса начала мечтать, чтобы меня похитил маньяк, бил, а потом бы у меня развился стокгольмский синдром и мы бы любили друга, пытали, взрывали бы и убивали людей, вместе и умерли бы в один день, держась за руки, сидя на электрическом стуле.
МАША (удивленно). Зачем?..
НАИНА (мерцая ресницами). Есть у неё кто-нибудь?
МАША. Наина, ты о чем?..
НАИНА. Русским языком спрашиваю: узнавала?
МАША. В смысле?..
НАИНА. Блин! Маша, ну… не тупи. Парень у девочки есть?..
МАША. Кто?..
НАИНА. Конь в пальто!
МАША. Ёбарь что ли?
НАИНА. Да!.. йо-мао… Хочешь, чтобы у барышни окончательно крышу снесло?
МАША. Выросла – сама пусть решает.
НАИНА. Да?.. А если у неё какой-нибудь сексуальный маньяк или наркоман нарисуется?
МАША (в сердцах) Госпадя!..
НАИНА. Подруга, не дергайся. Надо мной соседка… выше этажом…
МАША. Ну?..
НАИНА. Гну! Шёл себе человек с работы, навстречу – мальчишечка… в шапчонке – хорошенький… копытом… бац – в лицо… Люська башкой о батарею… Мудила крест нательный сорвал, серёжки – и дёру. Я ее в луже крови нашла, вышла на лестницу подымить, а тут…
МАША. Хоть объявление подавай на обмен. Я уже, кажется, собственной тени боюсь. Может, её в монастырь сослать?
НАИНА. Типун тебе на язык!
МАША. Нафаня, а с другой стороны, допустим: есть у нее мaльчик, встречусь… что толку? Мальчик и мaльчик.
НАИНА. Да? А если мaльчик не мaльчик?
МАША (удивленно). Не мaльчик, а кто?
НАИНА. Мужик! Что тогда?
Включается плазма: влажные волосы Евдокии отливаются эбеновым лоском. В конвульсиях красоты (крупный план) девушка пальцами растлевает нежные складочки между ног; томится, нежит себя, приближаясь к оргазму.
НИАНА. Мы – это стихи плюс я.
МАША. Ты о чем?
НАИНА. Заказывала себе летом вагинальные шарики с вибрацией… Ну, знаешь?.. такие…
МАША. Не знаю. И?..
НАИНА. Забрала и решила тут же проверить. Ну, сказано – сделано! Иду вся такая, они вибрируют, и тут начался ливень. В результате я мокрая везде – что есть платье, что нет, – ощущения, что идешь голая по улице. Мужики оборачиваются. Пока дошла до дома, кончила раз десять.
МАША (в сердцах). Блядь! Умеешь ты настроить подругу!
НАИНА. А я говорю: пусть, пусть у девочки будет мaльчик! Для здоровья. Для настроения…
МАША. На луну не улетишь. Пусть. Как Бог даст.
НАИНА (задумалась). А залетит?
МАША. Знаешь, — дуй в баню!
НАИНА. Угу, с вами пойдёшь – в дом инвалидов.
МАША (в отчаянии). Бездействие сводит меня с ума! Я хирею! Я чахну! Выть хочется… Последнее время, во всех сферах жизни вижу – кучи дерьма. А когда становится совсем невмоготу — залезаю в шкаф, сижу в темноте, не двигаясь… Могу просидеть так не один час. Потом аккуратно приоткрываю дверку, выглядываю: не стал ли мир вокруг лучше, вздыхаю, выхожу и продолжаю делать вид, что живу…
НАИНА. Присядь-ка… давай…
Маша подчиняется.
НАИНА. Позвоночник – не шутка. (Делает подруге массаж.) Ничего, подруга, прорвёмся. Кишечник промоем. Печёнку прочистим. Суставчики твои разомнём… Тридцать девять – не конец – начало – пик жизни, можно сказать, Эверест! А сразу ничего не бывает.
МАША (подчинилась ласке, прикрыла глаза). Я… когда двигаюсь… вроде… полегче…
НАИНА. Акула и та, если её за хвост поймать, в воде засыпает.
МАША. Да? Почему?
НАИНА. Жабры у неё так устроены. А ты – красивая, сексапильная, в самом соку… (Расстегивает Маше лифчик.) Воть какие у нас тут пусечки… Пуф!
Включается плаза: Евдокия, расточив лимит пользы, закинула распущенные волосы со спины на лицо, изображает страшилище…
МАША. Нафаня, у меня внутри, точно все занавески ободраны; анатомически отделяюсь от мира.
НАИНА (интимно). «И даже свет дневной обдаёт нас ласковой струёй лишь потому, что каждый час прилетает к нам, сменив коней». (Говорит, как с больной.) Маша, вернись в оркестр – пока есть такая возможность.
МАША. Не-а.
НАИНА (ласково). Маня…
МАША. Жёлтые ботинки и зелёные носки не сочетаются. (Сомлела.) Ммм, щас кончу…
НАИНА (продолжает массаж). Виктория – ни какая-то магия жеста, а триумфальное значение – знак мира, приветствие новой, значимой, духовной, безграничной свободы; мактуб: так суждено.
МАША. Нет, баста.
НАИНА. Нельзя пренебрегать главным ради временной прихоти. Нельзя не бороться. Нельзя не работать над собственными недостатками. Невозможно носить в себе и питать никакого уродства… Иначе полная дискредитация, мутация личности. Пипец, Маня, полный пипец! Ясно тебе?
МАША. Все нормальные люди – в киношку, на дачу, а тут – годы каторги.
НАИНА. Да ведь сама ты призналась, что опоздала на репетицию, так?
МАША. Да…
НАИНА. А почему?
МАША. Перепутала ноты. Вместо Вагнера притащила другую ерунду.
НАИНА. Маня, а ведь там, где тебя ожидали – добрая сотня очень разных людей, и у всех нервы, обязательства, такая же зависимость, подчинение: понимаешь?
МАША. Нет.
НАИНА. К тому же «хам», как ты говоришь, «идиот», извинился? Так?
МАША. Да.
НАИАН. Маня, художественный руководитель Большого, государственного симфонического оркестра – тоже человек…
МАША. Человек…
НАИНА. В том смысле, что иногда ошибается. Случилась нелепость, пусть дикая, но простая случайность, понимаешь?
МАША. Крыса тоже случайность?.. Виолончель – помнишь её?
НАИНА (уклончиво). Ну – да…
МАША. Не раздумывая, сходу влепила мне: «Гадина!»
НАИНА. Маня, а может, ты путаешь?.. Может этого не было?…
МАША. Все слышали, все – до единого… Никто слова не обронил, чтобы меня защитить. Даже в администраторской, в гардеробе… все – свинцовые мерзости… (Взмахнула голосом). С родителями жили впроголодь! Я полы в шкoле мыла… Консерватория – красный диплом, и – крыса… Господи! Я – крыса! Что делать? Как жить?
НАИНА (выразительно). Никому не завидовать; довольствоваться только собой; превыше всего ценить, чем владеешь; не признавать ничего прекрасного сверх того, что видишь собственными глазами, — и тебя спасут свобода выбора, отсутствие сквозняков и сырости. (Делает пассы руками.) Закрой глаза. – Что видишь?
МАША (подчиняется). Острова, цветные пятна…
НАИНА. Не бойся, девочка, я с тобой.
МАША. Устала. Работаю за копейки, еле вытягиваю, боюсь, что скоро брошу. И мне так стыдно, что я ничего не могу сделать для своих родителей; что мне этих денег, которые я зарабатываю, хватает только на бензин и на столовку. Я даже не смогла сделать подарки им всем на Новый год. А так хочется ответить им за то, что они сделали для меня. Но я амеба… Бестолковая, безнадёжная амеба.
НАИНА (успокаивает). Чииии… девочка, чиии…
МАША. Моя мама очень эмоциональная – была, поэтому старалась избегать фильмы и книги с плохим концом. Так сложилось, что я читала ей перед сном почти каждый день. Перед тем, как начать читать новую книгу, заранее писала для неё счастливый конец.
НАИНА. Чииии… (Гладит подругу по голове и коленям.)
МАША. Когда очень хочется спать, двигаться тяжело, я чистая, в чистой пижаме ложусь в тёплую постель, в этот момент я мечтаю, чтобы мои ощущения длились вечно. Чтобы я была таким уставшей еще несколько лет и имела возможность, укутавшись в одеяле, спать в тишине и темноте еще очень-очень долгое время.
НАИНА. Расслабься… (Приподнимает волосы, тихонечко целует Машу в затылок…) Хочешь плакать – поплачь…
МАША. Я с детства не умею плакать. Точнее это происходит как-то криво: ком в горле есть, глаза увлажняются, нос краснеет, но слёзы не текут. Никак! Вообще! А иногда и глаза остаются сухими. Посмотришь на некоторых эмоциональных особ — у них слезы так и катятся по щекам в три ручья. А мне даже мать не всегда верит, когда плачу. Пусть это и бывает нечасто, так как особо взрывным выражением эмоций я не отличаюсь, но внутри-то та же печаль, те же эмоции, как…
НАИНА. Маша, я поняла. Расслабь спину. Сядь чётко. (Массирует ей плечи, шею и полностью обнаженную грудь.) Блин! Странно, но возбуждаюсь…
МАША. Неприятно, что в редкий момент слабости меня упрекают в наигранности.
НАИНА. Не вертись…
МАША. В детстве у нас во дворе была девочка, которую мы все считали авторитетом. Она была самая старшая, поэтому мы все её слушали и все ей верили. Однажды она сказала, что если долго лизать асфальт — он станет сладким. Я потом долго отмывала свой чёрный рот от пыли и камней и доказывала родителям, что асфальт реально был сладким. (Отрешенно прикрыла глаза.) Люблю погружаться с головой в ванную и замирать так, чтобы услышать звук своего сердца. Когда остальные звуки почти полностью изолированы, и слышно только сердце, я чувствую себя в полной гармонии со своим телом. Мне даже кажется, что шум моей крови – это звуки волн, накатывающих на песчаный берег, а вода надо мной – это небо.
Недавно чуть не утонула… (Рассмеялась.)
НАИНА. Что-о?..
МАША. Щекотно. Ты лапаешь, как мужик. Я там уже мокрая… Блин!.. Как же хочется… Мы с мужем, могли заниматься сексом только на полу, больше нигде. И только на полу оба могли кончить. Из-за этого я не могла ходить в коротких юбках и шортах, потому что колени постояяянно в синяках.
Плазма включается: на экране половой член – мгновение – исчезает.
НАИНА. У бывшего парня титьки были больше чем у тебя, мясистые такие, хорошая двушка или больше… Иногда прям… мацала их и представляла себя мужиком. Дико возбуждалась в такие моменты…
МАША. А я всегда, когда мастурбирую дома, мне кажется, что за мной наблюдают мои умершие родственники и знакомые, и что, когда я умру, мы с ними встретимся, и они будут меня позорить, какая я мол бесстыжая. Успокаиваю себя тем, что умру в глубокой старости, и все эти шалости можно будет списать на молодость.
НАИНА. А я (давно) мечтала стать стюардессой. Каким-то чудом прошла конкурс бортпроводников и поняла, что летать — моё призвание. Я, окрылённая перед поступлением в шкoлу, решила ненадолго слетать в отпуск. Этот ебучий полёт я запомнила на всю жизнь, потому что не каждый день самолёты приземляются аварийно. Тогда я поняла, что стюардесса из меня не выйдет. В шкoлу я так и не поступила. Жаль, что оказалась такой трусихой, и я не ожидала от себя, что какая-то грёбаная аварийная посадка сломает мою мечту, которой я жила. Зато молитву «Отче наш» вспомнила.
МАША. Когда влюбляюсь, не могу мастурбировать. Моё сердце переполнено всеми этими нежностями, душа настолько сыта романтическими чувствами и переживаниями, что не возникает желания самой удовлетворять потребности своего тела. Я хочу его, только его, а не свою руку.
НАИНА. Вот есть у меня вроде мужик, да? В сексе самое то. И кончаю. И от минета кайфую. Но всегда есть, то самое НО. Не можем быть вместе. Ну, какие-то причины. И так будет всегда. Люблю его. Поняла одно: сегодня. любить себя нужно не меньше… Ах!.. (Вздохнула.) Познакомилась бы с мужчиной…
МАША (мгновенно). С мужчиной?.. Каким?..
НАИНА (вздохнула). Да это я так – гипотетически типа мечтаю…
МАША (разочарованно). У-у.
НАИНА. Вот почему девочкам хочется грубого секса? И что такое мать его «грубый секс»? Психология? Хуюшки. И мамапапа ни при чем. Вопрос энергетики. Исключительно. Сегодня женщины… ого-го-го… зарабатывают, строят, рожают… Как показать ей что ты самец, конь с яйцами, когда ей пофиг, и на твои деньги и связи, и то что ты вынес мусор или купили брюлик? Трахнуть ее, выебать как следует: вот – твоя задача, если ты мужик! А то он блин жалуется: «мало секса мало секса». А может не секса мало, а тебя в сексе? Мм?.. Женщина подсознательно не впускает в себя слабую уставшую энергию. Она хочет силы, грубой, жесткой, такой привлекательной… Ух!..
МАША. Не всегда «ух». Хочется и нежности. И ласки. И неторопливого плавного…
НАИНА. Да, плавного…
МАША. Но я согласна с тобой: хочется ух!
НАИНА. Тело телом, а с душой – приятней. Бесценно. Такое… окрыляет… подпитывает… Чем ближе, тем сильнее окрыляет. Сближение на уровне стимуляции ума – это такой же афродизиак, как и ночь любви. (Выразительно приподнимает, очерчивая идеальную форму своего бюста.)
Крепкие отношения только на интиме не построить. Мужик высоким должен быть, красивым и таким… как мне бы хотелось. Вот я к чему…
МАША (с пониманием). Угу.
НАИНА. Не хочу дожить до седой жопы и ждать редких встреч. И думать: был ли у него сегодня секс? А я одна, жду… верная. Я хочу гулять с человеком, чтобы он обнимал, не думая, что кто-то может увидеть и рассказать жене.
МАША. Да понимаю, понимаю… Ты…
НАИНА (перебивает). Я любви хочу. Я хочу жизни. Хочу бэбика. В общем надоело. Я хочу трахаться когда хочу я, а не когда есть полчасика на перепихон.
МАША. Не хотела тебе говорить – на днях случайно встретилась… с одним…
НАИНА. Одноклассник?.. Тот самый?..
МАША. Знаешь?
НАИНА (отвлеченно). Ну…
МАША. Насмешливый такой – типчик… с гитарой; стихи читал:
Вздрагивает огонёк лампадки,
В полутёмной детской тихо, жутко,
В кружевной и розовой кроватке
Притаилась робкая малютка.
Что там? Будто кашель домового?
Там живёт он, маленький и лысый…
Горе! Из-за шкафа платяного
Медленно выходит злая крыса…*
*Н. Гумилев, стихотворение «Крыса»
НАИНА. Батарея холода: жуть!
МАША (смеется). Он меня закодировал, представляешь.
НАИНА. Закодировал? Не поняла? Как?
МАША. Заманил в раздевалку для мальчишек, придушил… вот так… и шепнул скороговоркой в лицо: «Хуйпиздаебаться!»
НАИНА (Не расслышав). Чего?.. что-что?..
МАША. То самое.
НАИНА (улыбаясь). Ясно – роман!
МАША (удивлённо). Да откуда ты знаешь, Нафаня?
НАИНА. Я?! Я ничего я не знаю. — А что?..
МАША. Да, Роман – его имя. В классе его Гуслей дразнили, потому что на всех инструментах играл. Я, можно сказать, в музыку влезла по его прихоти. Меня заводила оперная классика. Роман водил по театрам ради отвязного секса после, считая, что приобщал к великому. А я…
НАИНА. Что?..
МАША. Написала порно рассказ.
Наина смеется.
МАША. В лучших традициях: как половой член медленно входил в узкую дырочку, как он сдерживался, а она насаживалась, ахи, стоны… Потом носила этот листок с рассказом с собой и перечитывала в укромных местах. От чтения появлялся румянец, и блестели глаза, чувствовала прилив сил. Потом всё-таки сожгла, боялась, что мама найдёт. И… все эти мультики, фильмы воспитали во мне отвратительное чувство – чувство ожидания чуда. Я всю жизнь жду идеального мужчину, верного друга, неожиданного поворота, волшебства, каждый день надеюсь, что кто-то прилетит из будущего и скажет, что я особенная. Но самое ужасное, что я храню верность этому будущему, и живу будущем вместо настоящего.
НАИНА. Сказочки, как же, вот они, родимые, всю жизнь нам сиропят.
МАША. Не поняла?.. что ты имеешь против сказок?
НАИНА. Я не против сказок, — я против иллюзий. Привыкли, думать, что добро должно всегда побеждать; царевна-лягушка, по щучьему велению… А сами… мы где?
МАША (возмущенно). Нет, подруга, ну, ты загнула…
НАИНА. Ничего я не загнула.
МАША. Да… добрый злому, как минимум, дважды обязан спасибо сказать.
НАИНА. Интересно, за что?
МАША. Во-первых: доброму предоставляется возможность доказать, что он добрый; а во-вторых…
Является растрепанная Евдокия с включенным феном.
НАИНА (удивленно). Дусь!
ЕВДОКИЯ. А?!
НАИНА. Это самое… ты почему – без трусов?
ЕВДОКИЯ (сушит волосы феном). Так ведь нет никого.
Маша теряет сознание. Плазма включается звездами, будто оригами, расширяя пространство за пределами оболочки комнаты.
Ты — Мои крылья…
У меня их никто не отнимет…
Я одно знаю —
Сейчас не хожу, а летаю…
В этом огромном мире…
Как я нашла Тебя, Милый?
Солнце моё, ясное —
Теперь уже не погаснет…
Я — Твои крылья…
У тебя их никто не отнимет…
Я сейчас знаю…
Ты вместе со мною летаешь…
В этом огромном мире…
Наши мы друг друга, Милая…
И Солнышко наше ясное…
В Душе никогда не погаснет…
На экране плазмы появляется мужская голова. Красивый, обаятельный, слегка щетинистый мужчина заинтересованно разглядывает обстановку комнаты, шторы на «окне», не торопливо закуривает, выдыхает речку мутного дыма, выразительно смотри на Машу, подмигивает Евдокии, и лишь затем увлекся подругой.
РОМАН. Привет, чудище!
НАИНА. Чиво?
РОМАН. Я вас мгновенно узнал, — вы наседка с верхнего этажа. Верно?
Наина кивает, будто буддийский болванчик.
РОМАН. В прихожей – мебель на заказ. В холодильнике фирмы «Прогресс» початая бутылка водки – «Победитель». Ваш любимый цвет – оранжевый. В ванной – гора нестиранного белья. А еще с вами проживает не совсем кастрированный кот по кличке Артур. Верно?
Наина кивает.
РОМАН. По ночам стервец лижет ваши подмышки, а по вдохновению – в кухне давит хрустящих, коричневых таких таракашек. (Склабясь.) Неважная вы хозяюшка, дорогуша!
НАИНА (истерично смеясь). Маша, неужели этот тип – твой шкoльный приятель?
РОМАН. Друг детства, а как же…
ЕВДОКИЯ (удивлённо). Мама, мой Роман, твой знакомый?!
РОМАН. Портфель носил. Стихи читал. Целовались…
Сам в себе включается магнитофон: под шикарный, минорный свинг является «живой» Роман, танцует с дамами, как в последний раз.
Сцена вторая.
Снаружи – гроза. Посреди комнаты распростёрт гранитолевый чемоданишко. Маша суетится, носится по квартире, готовясь к отъезду…
ЕВДОКИЯ (будируя). Мама, я тоже хочу в Рио-де-Жанейро!
МАША. Зачем?
ЕВДОКИЯ. Хочу! Хочу! Хочу!
МАША. Уйди. Не мешай… (Укладывая вещи.) Так: термос, купальник (Швыряет в сторону.) …зубная щётка, носовые платки… Что ещё?.. Ребёнок, давай, подскажи…
ЕВДОКИЯ. Мама!
МАША. Белье – взяла. Ой! (Скидывает с ног домашние туфли, запихивает в чемодан…) Вроде – всё.
ЕВДОКИЯ. Мама, я не пойму: как так?.. Роман – мой.
МАША. Что я могу поделать, если Роман выбрал меня. Видела, слышала, как он был взволнован, можно сказать, потрясён нашей с ним встречей. Могу ли я обмануть такое доверие? Разумеется, нет. И зачем?..
ЕВДОКИЯ. Мама, Роман – мой мужчина, я его откопала.
МАША. Брыы! «Откопала» Надо же такое сварганить.
ЕВДОКИЯ. Роман за мной долго и честно ухаживал. Он дарил мне подарки, цветы… Мама, мы с ним, в конце концов, целовались – по-взрослому!
МАША. Мы целовались «по-взрослому», когда тебя и в помине-то не было.
ЕВДОКИЯ. Да, но…
МАША. Гуленька, правда, ты трезво, без прикрас взгляни на себя, да? Потом на него…
ЕВДОКИЯ. Не понимаю
МАША. Межу вами – пропасть! Стена! Машину времени пока не построили, так что Роман – мой Роман, к тому же он старше тебя на целую вечность!
ЕВДОКИЯ. Ой, мама, да кого это нынче волнует! Мужчина должен быть старше женщины. Это аксиома.
МАША. Умная?.. Родную мать учить вздумала?.. (Вскинулась, взглянув на часы.) Твою дивизию, — я же… опаздываю!
ЕВДОКИЯ. Хорошо, а если мы любим друг друга, тогда как?
МАША. Ой, насмешила! Любовь! Какая у тебя там любовь. Ты понятия не имеешь, что такое (Выразительно.) …любовь!
ЕВДОКИЯ. Если мы обожаем друг друга, тогда что?.. Мама!
МАША (точно не слышит). Боже мой! Что я делаю? (Вытряхивает из чемодана его содержимое, выделяя, из общего количества интимных вещей аккуратно сложенный, однако сильно застиранный лифчик.) Нет, Дуся, ты посмотри на это убожество! Ещё вчера – я гордилась, что у меня есть такой! (Хватает ножницы, кромсает…) Будьте прокляты! Голая – на палке с метлой прокачусь как королева Марго! Прочь, прочь… из крысиного логова, продажного города – на волю, к свободе, счастью, любви… Всех проучу! Провалитесь вы пропадом!
ЕВДОКИЯ. Мама, я тоже хочу к свободе. Я тоже мечтаю провалиться в Рио-де-Жанейро!
МАША. Провалишься – обещаю – клянусь!
ЕВДОКИЯ (истерично). Когда?!
МАША. Господиии! Неужели я… буду жить в пятизвёздочном отеле – две недели на берегу океана?! – Нет, это сон, сон…
ЕВДОКИЯ. Мама, почему ты, а не я? Почемуууу?!
МАША. У нас с Романом – роман! Слышишь, как трепещет, как бьётся, как ликует моё измученное, бедное сердце? Поверь, дочка, так гораздо, гораздо честнее. И потом, если бы Роман захотел…
ЕВДОКИЯ (перебивает). Он хотел, но ты его у меня спиздила!
МАША (как эльф, мечтательно, томно…) Простые, мало заметные, кажется, незначительные прикосновения незрячей руки, а сколько в них страсти, тепла, сладостной муки… Амуры – почти невесомость… Он целует, ласкает, и кажется, прожигает тебя… И ты, точно живая картина повисла в воздухе… без опоры… а внутри – жар, трепет… (Встает на цыпочки, кажется еще немного, и она отделится от поверхности пола.) Лоснистые, пылкие, адские губы… ручные зверьки… развратный поцелуй в сердцевину… Прилив – отлив… туда – сюда… как волны… И вдруг: звероватый поток нежностей! (Будто на пике «прыжка».) У-у, сколько драгоценного времени, сил растрачено даром… Конечно: еду!
ЕВДОКИЯ (в слезах). Мама, а – папа?!
МАША (спотыкается о чемодан, падает). Что – «папа»! Хороший, добрый твой па-па! Но, как любовник, фига, понятно? Другое дело – Роман!
ЕВДОКИЯ (мечется из стороны в сторону). Воровка, воровка, воровка…
МАША. Дочь, ты должна мне спасибо сказать, что твой Роман со мной, а не с тобой.
ЕВДОКИЯ. Почему? Я женщина и даже намного, намного моложе тебя…
МАША. Успокойся. Не нужна ему твоя мышка-глупышка.
ЕВДОКИЯ. Чем моя мышка хуже твоей?
МАША. Кобенишься много, не осознаёшь в полной мере, что тебя ожидает во взрослой жизни. И довольно, хватит трепаться. Ты – моя дочь, и должна ликовать, прыгать от счастья, радоваться моему женскому счастью, как дочь, как родная душа, а не расстраивать окончательно перед полётом в капиталистическую страну. Роман из моего детства: точка.
ЕВДОКИЯ. Ма-ма!
МАША. Пойми ты дурёха, у нас с Романо всё общее: танцы, песни, книги, воспоминания – сад наслаждений!
ЕВДОКИЯ. Мама, я тоже хочу туда, где пальмы, песок, где сад наслаждений! Я тоже хочу танцевать под луной ламбаду! Я тоже хочу…
МАША. Хватит выкручивать матери руки! Твоя жизнь – чистый лист; придёт время, успеешь еще наследить.
Звонит телефон.
— Алло! Такси?.. Заказывали, разумеется… (Бросает трубку.) Присядем на дорожку… (Не сразу.) Ведь не старуха же я… Господи! Неужели нужно что-то ещё объяснять родной дочери, когда я тебя уже вырастила, уже воспитала. Что тебе от меня ещё нужно, неблагодарная, что?!
Евдокия отдаёт Маше пластиковый пакетик.
— Что еще?.. (Достаёт из пакета фирменные кружевные трусики.) Ах!… ах!.. Прелесть! Чудо! Ребенок, откуда?.. Роман?..
Молчание.
— (Сквозь слезы.) Что смотришь? (Истерично.) Собирайся, полетишь – вместо меня! (Кричит исступленно.) Блядь! Сука! Как же я всех ненавижуууу!
ЕВДОКИЯ (радостно). Мама!
МАША. Все, все, все… (Взяла себя в руки.) Фамилия у нас, слава Богу, одна…
ЕВДОКИЯ. Мама, прости, но я, правда, очень, очень, очень хочу!
МАША. Эгоистка ты, шлюха… вся с головы до пят в родного дорогого папулю…
Звонит телефон.
— (Критично.) Алло! (Ласково.) Мальчик мой, ты?.. (Слушает.) Нет, нет… я не плачу, но… (Слушает, вешает трубку.)
Молчание.
ЕВДОКИЯ. Ма… Что он сказал?
МАША. Ты – летишь с нами…
За шторами гром, молнии: жуть. На экране: аборигены танцуют ламбаду.
Сцена третья.
Осторожно ступая, Наина подходит к окну, раздвигает шторы, поливает цветы. За окном тарахтит весёлая фабрика звуков. Начинается день, прогоняя ночь одиночества своими когтями, когда с дивана пёстрый кокон, закрученный в простыни, заворочался, закряхтел и шлепнулся на пол.
МАША (спросонок). Нафаня, я каждый раз, когда вижу море после долгого перерыва, плачу от переизбытка чувств и ничего не могу с собой поделать. Плачу от переполняющего ощущения счастья и свободы.
НАИНА. Угу, как там Форталеза, Риу-Гранди, Сан-Луис?
МАША (потягиваясь.) Бездушно, бессовестно, бес-бес-бес…
НАИНА. Бесчеловечно томить подругу ожиданием.
МАША. А?.. каким ожиданием?..
НАИНА. Мы будем пить настоящий бразильский кофе?
МАША. Ха! – И не только кофе.
НАИНА (озираясь). Это самое, где?..
МАША. В сумке… Не распаковала еще…
НАИНА. Суженный-ряженый, шани-мани-меня, где?.. (Опускается на колени, заглядывает под диван, зовет.) Рома… Хм, тут вроде нет…
МАША (нервно хихикает). Нафаня, ты… признавайся, случайно не втюрилась? Или, как всегда, по ошибке?..
НАИНА. По ошибке?.. Возможно. Попробуем поискать в другом месте – под шкафом.
МАША (не сразу). Ну блин и шуточки у вас, Наина Петровна, с утра-то пораньше…
НАИНА (осматривая комнату). Угу… так-так…
МАША. А, кстати, где Дуся? Эй, где мой ребёнок?..
НАИНА. Девчонку я за жрачкой отправила; в твоем холодильнике хоть шаром покати. Мы, для начала, с тобой побеседуем.
МАША. Со мной? А… что со мной?..
НАИНА (шмыгает носом). Не ощущаешь, м?.. ничего?..
МАША. Да… будет тебе на себя таинственность напускать. Пошутили и хватит. Где дочь?
НАИНА. Маша…
МАША. Что?
НАИНА. Ничего тебя не смущает в собственном доме?
МАША (огляделась). Нет – вроде. (Принюхалась). Фу! – Фуууу!! – Нафаня, чем так воняет? Фуууу…
НАИНА. Из санэпидемки вчера опять приходили.
МАША. Какого хрена, и что значит «опять»?
НАИНА. Артур, славный мой котик, не справлялся, ну и вот – слишком много здесь было охоты.
МАША. Надо срочно всё обрызгать духами или дезодорантом…
НАИНА. А лучше бензином: спалить к грёбанной матери.
МАША (потеряла дар речи). Как… бензином?.. спалить?.. как-как-как?..
НАИНА. Не кудахтай. Подруга, твой Роман – не роман, а – сатирический журнал «Крокодил». Коллекционер твой Роман! Поняла?
МАША. Нафаня, я не пойму…
НАИНА (будто погрузилась в себя). Всё началось с того, что перестали расти цветы. Я не забывала их поливать, однако растения чахли одно за другим… И как-то раз… в полночь… после моего очередного восхождения к высшим мирам, я – вдруг… почувствовала… посторонние, не знакомые мне вибрации. Энергетический источник бил… прямо из-под меня… О, Владыка Шамбалы, Огненный Двигатель Жизни, Огня и Материи Мира, Зовущий, Непознанный! – Был вызов, и я его приняла! – Я оделась, спустилась, открыла дверь, и увидела… крысы!.. Они были повсюду!.. Не было видно, ни стен, ни пола, ни потолка… твари буквально кишели у меня под ногами… и – падали, падали, падали мне на голову!
МАША (в шоковом состоянии). Ужас! Ужас! Ужас!
НАИНА (вытряхивает из мешка крысиные тушки.) Не бойся – дохлые.
МАША. Нафаня, кто, кто… это сделал?..
НАИНА. Артур – славный мой котик! Ночная норма.
МАША. Не-ве-ро-ятно…
НАИНА. Часы.
МАША. Часы?
НАИНА. Да, часы! Остановились – все разом!
МАША. Как это «разом»? По всей стране… что ли?..
НАИНА (кричит). Не беси меня! Дура! В твоей квартире, здесь, у тебя под ногами – аномальная зона!
МАША. Это походит на сплошное безумие…
НАИНА. Определённо так, моя дорогая: безумие! И теперь, когда берега сужаются, и ты несёшься всё быстрей и быстрей, и вдруг, бац – поворот, а за ним – неизвестность! Но надо восстать… восстать – и, поверь, я сумею вас защитить! (Прошлась кочетом.)
МАША (постепенно приходит в себя). Чужое счастье глаза застит, да, Нафаня?..
НАИНА (удивленно). Чо?.. Маня…
МАША. Завидуем, Наина Петровна?
НАИНА. Маня, ты часом… того… не перегрелась?
МАША. Давай, давай, давай… Ревнуешь, так и скажи.
НАИНА. К кому ревновать?.. К этому?!
МАША. К этому, к этому…. и тому… Выдала себя, так и скажи.
НАИНА. Да йомаё… ряженный твой Роман – маргинал, люмпен, видела я таких, знаю. Он тень от мужчины, подпольная, крысиная сущность… крикса, недочеловек твой Роман! Поняла? Идиотка!
МАША. Тебе нужна независимость?
НАИНА. Ещё бы, конечно…
МАША. Свобода?
НАИНА. Естественно.
МАША. А мне нет – нет!
НАИНА. Маня…
МАША. Я хочу, чтобы за мной присматривали, подсматривали, я хочу, чтобы обо мне заботились. Просто – заботились. Просто – хотели. Просто – любили. И всё!.. Неужели это так сложно понять?
НАИНА. Маня, ты… как пьяная корова, ни поля, ни цветов не видишь…
МАША. Так значит, я хочу быть коровой… птичкой, рыбкой, пушистым котёнком, распущенной, взбалмошной, влажной сучкой, шлюхой, да… кем угодно… но только не дохлой, вонючей рыбой… Я – женщина, баба, царица, тигрица: хочу милую, хочу казню! Я родила это мир – для себя! И Романа – я родила для себя! А тебя, суку, я вижу насквозь…
НАИНА. Маша, солнышко, неужели ты, в самом деле, не понимаешь, ведь я говорю совсем, совсем о другом….
МАША. А мне не надо говорить о другом. Не хочу я другого. Был у меня другой. И не один. И что? Шесть лет промучились. Но лишь теперь я – мокрая, сочная, смачная баба, которую балуют пустячными играми, о которой заботятся, которую просто хотят… днем и ночью ебут… гладят по голове… рассказываю сказки о неведомых мирах… Когда он пришёл и сказал: «Девочка, ты устала. Пора тебе встрепенуться. Куда ты хочешь, чтобы я тебя украл? В Рио? No problem». Уже на следующий день я паковала свои пожитки.
НАИНА. Маша, да я…
МАША. Знаю: ты – сучка, самка, как все… только прикидываешься, прикрываешься одухотворённостью, книжной премудростью, как фиговым листом, а по сути – подстилка, фарцовщица, минетчица, ебливая тварь… Признай свою самость, хоть раз жизни откройся… встань перед зеркалом голая и скажи: «Сука, но как же прекрасна!»
НАИНА. А Евдокия?.. Дочь твоя, она тоже – открылась?
МАША. Стоп!
НАИНА. Вот именно: хватит. Окстись.
МАША. А при чем тут… Евдокия – моя дочь? У нас семья. Мы счастливы – это ты понимаешь?
НАИНА. Счастлива – ты! А дочь?.. ты уверена?
МАША (побледнела). Ты… ты… хочешь, чтобы по твоей указке полы мыли, да, Нафаня? Не выйдет. Любовь надо доказать. Я, если нужно, ребенка рожу… Я…
НАИНА (не зло). Дура ты! Не смеши.
МАША. Пошла прочь, хуесоска, швабра… Изыди! А хочешь… ползи ко мне… плутовка, шалунья… (Разводит колени.) Давай…
НАИНА. Маша… Это самое…
МАША. Что?.. Испугалась?.. Что «это самое, это самое»… На вот.. ползи…
НАИНА. Ты… ты… ты…
МАША. Я кисонька, я… Давай. Не прикидывайся. Тебе же хочется меня с Романом разбить? (Раздевается) Пользуйся. Ну…
НАИНА. Маша…
МАША. Не бойся. Я научу, я покажу, что значит любить и быть любимой. – (Истерично смеётся.) Потом ведь не будет, не будет – потом. Ты живая нужна, сочная, роковая… Давай… не теряйся… кайфуй… (Меняется в голосе.) А то ведь издохнешь, как твои крысы, никому – ничего – не достанется…
Наина растворяется, отступает сквозь призрачное тело Артура. Маша на четвереньках ползет за подругой, а, натыкаясь на крысиные тушки, накидывается, урчит, грызет их, как голодная, дикая кошка. На экране лицо, будто червивое яблоко, из которого выползает белёсый, отвратительный, жутко вертлявый червяк.
Сцена четвёртая.
В непроглядной тьме черной, как зимняя ночь, комнате – чиркает спичка. Затеплилась, разгорелась свеча… Некто, невидимый, подносит к пламени руку, ты видишь – на экране пульсирует алая-алая-алая кровь… Маша с закрытыми глазами, откинулась в кресло, слушает голос флейты и, кажется, что она спит…
ЕВДОКИЯ. Иногда на женских меховых сапожках замечаю болтающиеся шарики. Они мне напоминают мужские яички, которые амазонка отрезала у побежденных мужчин и повесила их себе на обувь – в знак победы над врагами.
РОМАН. Стрёмная, ой, бедовая!
ЕВДОКИЯ. Стрёмно – это когда во время жаркого секса музыка затихает на несколько секунд и на всю квартиру слышится звук хлюпающей вагины твоей матери.
РОМАН. А знаешь, когда ты мне говоришь: «натягиваюсь на тебя», у меня в голове чистой воды психоделика. Моя голова меняется местами с головкой, и я лечу-лечу через твою дырочку в горнило благочестия, высунув язык, скольжу по всей его длине, а влетая в матку, успеваю поцеловать, присосаться губами к твоей сердцевине, с восторгом сосу, облизываю… и обратно, зная, что скоро вернусь…
ЕВДОКИЯ (обнимает, целует его). Ну и кто из нас псих, мм?
РОМАН. Нескончаемый кайф! Обожаю тебя и твою пизду, моя крошечка! Обожаю наши тайные встречи. Безумно скучаю, когда не смогу этого с тобой делать каждый раз, когда захочу!
ЕВДОКИЯ. Говори… еще говори…
РОМАН. Часто представляю, как твоя самая прекрасная в мире грудь, будто свисает над водной поверхностью и как бы ее касается, соприкасается, целуется, милуется с ней сосками… Я виду их отражение среди лепестков роз, причем разного цвета…
ЕВДОКИЯ (в экстазе). Сволочь ты – гад! Еще… еще…
РОМАН. Ты мне приснилась, но почему-то под другим именем. Странно, но у меня никогда не было женщины под твоим именем. Я ползал, елозил по тебе, расцеловывая каждый атом твоего роскошного тела, а потом ты сама вставила хуй в пизду и мы стали ЕБАТЬСЯ! Да так сильно, что я проснулся, смотрю на хуй и не знаю, что мне с ним делать?
ЕВДОКИЯ (зажимает ему рот обнаженной стопой).
Не обмелеет нежности море,
Если ты будешь рядом со мною,
Если дыханием своим обогреешь..
Бархатным взором, как ты умеешь…
Не обмелеют нежности воды, пусть
Волны поют о любви долго-долго.…
Пеной серебряной стопы ласкают…
Знай… Это я сейчас… пена морская…
Я… пена… морска…
Я…
РОМАН. Я купаюсь, наслаждаюсь в лоне твоей бесконечности, как дитя. Ты – счастье и несчастье, ты ветер и штиль, ты вода и огонь, ты страсть и беда, ты моя судьба и дочка от Бога. Я не могу тебя НЕ любить. Я НЕ могу хулить Бога!
ЕВДОКИЯ. Ты предсказуемый трус. И нахал. Я знаю, что ты скажешь заранее, тебе лишь стоит подумать…
РОМАН (улыбаясь, гладит ей ноги, наблюдая за Машей.) Зачем она это делает?
ЕВДОКИЯ. Готовится к выступлению. Роман, — смотри на меня.
РОМАН. Да.
ЕВДОКИЯ. Мне надоело делить тебя с ней. Когда ты ей скажешь об этом?
РОМАН. Зачем? Мы…
ЕВДОКИЯ (затыкает ему рот поцелуем). Мы – это ты и я. Терпеть не могу манную кашу с комками и молочные пенки, а ты вынуждаешь меня – есть манную гадость. Отец изменил маме, переспал с другой. Я видела это. Случайно. Отец не говорил, он, как сумасшедший кричал, что мать никудышная, и что в постели она – тухлый салат…
Поцелуй.
Я очень боялась спать одна, поэтому всегда старалась дождаться, пока родители уснут и тихонько лечь к ним. Но мама часто просыпалась и не пускала меня. Но, если я плакала, она уступала. Я ненавидела вечерние новости, они были предвестниками того, что меня заставят идти спать, показывая на время в телевизоре, пока идет заставка, отсчитывающая секунды до 21:00! Враг моего детства, блин… А нам хорошо, да? Признайся. Ведь важно, что нам хорошо, правда? Любимый…
Поцелуй.
В детстве нашла огромный и идеально овальный булыжник, притащила его домой и несколько месяцев держала во всяком тряпье, доказывая всем, что это «динозавриное» яйцо, и скоро из него кто-то вылупится… Поцелуй…
Поцелуй.
Меня достает ванильный секс. Обожаю грязные словечки. Вот нереально кайфую! Многие мужики в восторге от «dirty talk», а я только недавно я узнала, что у большинства женщин это вызывает рвотный рефлекс. Или приступы смеха. Это мой самый мерзкий секрет – генетическая память, раттнертерологический порядок, мир низших, подземных богов.
РОМАН. Ты раскраснелась. Иди ко мне.
Поцелуй.
ЕВДОКИЯ. Сказать о чем я мечтаю?
РОМАН. Стыдно не будет?
ЕВДОКИЯ. Не знаю, но меня распирает, не могу сдержаться…
РОМАН. Валяй.
Поцелуй.
ЕВДОКИЯ (прыснула смехом). Однажды прочла, как Ферги обмочилась прямо на сцене. И после, когда я попадала в неловкую ситуацию, мысленно возвращалась к этой дурацкой истории, думая, если уж бой-баба, да, с крутым характером, да, которую знает полмира, пережила такой позор, — я и подавно.
РОМАН. Жги!
ЕВДОКИЯ (выразительно). Мечтаю посмотреть шикарное – шикарное порно на огромном, как космос, экране: свет выключен, объёмный звук, я одна – сосу эскимо и мастурбирую!
РОМАН. Пацанка.
ЕВДОКИЯ. Разве можно не придавать значения муравью, который ползёт вверх по ноге и щекочет так, что хочется плакать? (Трогает, ласкает его между ног.) Пусть звёзды спускаются ниже, — я достану одну, — и брошу далеко-далеко – и еще дальше… Милый, я слишком мала, чтобы тягаться с тобой – вечность!
Маша витает, скользит между музыкальными, цветными ветрами. Она очарована звуками флейты. Любовники купаются в озере волшебства: (минет на экране) крупно, неспешно красиво… до логического завершения.
Сцена пятая.
Маша, согнув колени, с крошечной удочкой примостилась на стуле перед отверстием в полу. Артур наблюдается за ней через отражение в зеркале.
МАША. Тега-тега… Цып-цып… Ах ты, мерзкая скотина! Жри, тварь… на… (Сюсюкает.) Сто уставилась, сто? Будись мой дом сторожить, будись? Давай-ка, страхотина, договоримся: я кормлю, ты служишь. Да?.. Дааа! Ой, да тут еще одна! А ну… кыш – кыш, тебе говорят! А ты куда смотришь? Ты здесь хозяйка! Вникай! Вот и гони паразитку… кыш…
РОМАН (входит). Маша…
Маша пугается, от неожиданности теряет равновесие, падает, трет ушибленное колено.
РОМАН (удивленно). Маша, что происходит?..
МАША (передразнивает). «Что происходит что происходит»… Крадешься, как кошка. — Ой-ой…
РОМАН. Больно?
МАША. Посмотри…
РОМАН. Ногу?
МАША. Нет. (Указывает на отверстие в полу.) Туда. Подпол смотри. Разбежались, да?..
РОМАН. Кто разбежался? Куда? Маша…
МАША. Всегда любила стих «зайку бросила хозяйка». Вот… вчера иду, ночью был дождь, на лавочке лежит заяц плюшевый, весь до ниточки промок. Весь такой классный. Я пожалела, забрала домой, потому что уровень моей неприязни к людям зашкаливает настолько, что я ношу наушники, практически не снимая, — хотя они уже полтора года в ремонте, — просто для того, чтобы ни с кем не разговаривать. А крысы – лапочки. Они такие непредсказуемые. (Демонстрирует удочку.) Видишь? Как тебе?
РОМАН. Вижу. Не понятно только: зачем?
МАША. Мой дорогой, в одной сакральной и очень старинной книжонке, я, совершенно случайно, узнала, как можно избавиться от крысиного нашествия. Что думаешь?
РОМАН. Не знаю.
МАША (смеется). Тупица! Не понятно, что в тебе нашла моя дочь. Ходит за тобой, словно тень. Глаз не смыкает…
РОМАН. Ну хорошо – хорошо! Допустим. И как же нам избавиться от этой заразы?
МАША. Особь.
РОМАН. Особь?
МАША. Да, нам нужна всего одна особь – одна: понимаешь?
РОМАН. Что за бредни? Маша, какая еще особь?..
МАША. Бредни? Нет, ласковый, это не бредни. Это научно установленный факт, доказанный не единожды и проверенный… проверенный метод.
РОМАН. Какой метод?
МАША. Еще раз: про-верен-ный! Так понятней?
РОМАН (смеется). Нет.
МАША. Да просто, как пареная репа: для начала отбирается одна особь.
РОМАН. Допустим.
МАША. Одна, но самая-самая-пресамая. (Демонстрирует удочку.) Вот – инновация.
РОМАН. Впечатляет.
МАША. Еще бы. Мой метод.
РОМАН. Однако что из этого следует?
МАША. Пока ничего. Ты напугал не только меня, но и мою примадонну. Она, бедняжка, сейчас забилась, сидит где-нибудь, слушает и трясётся от страха.
РОМАН. Ничего, проголодается, прибежит.
МАША (подумав). Ты прав. Ты не безнадежен. Конечно, она прибежит, как я, когда хочется. Ты прав: мне надо было посоветоваться прежде с тобой. Ведь травить бессмысленно? Так?
РОМАН (уклончиво). Маша, ты, главное, успокойся…
МАША. Разумеется, одни погибают, на смену им приходят другие, более ненасытные… Но это теория. Я всё узнала из книжки. Это – непреложный закон Нижнего мира – языческого культа Асатру, из которого следует, что страх – единственная защита.
РОМАН (подумав). То есть ты… станешь кормить одну крысу…
МАША. Да, я стану кормить одну крысу, и она разделается с другими быстрей любой самой совершенной отравы. Роман, представляешь: кто-то разводит говорунов, рыбок, зайчиков, да? А у нас – ходячий ужас, монстр, крыса-убийца!
РОМАН. Главное – приятное соседство.
МАША. Нет-нет, не беспокойся, я все беру на себя. Обученная тварь будет жрать у меня с руки. Но ты скажи, по-твоему, сколько может стоить такая обученная крыса-убийца на черном рынке, мм, думай?
РОМАН. Маша, я должен тебе сказать, что…
МАША (перебивает). Нет, скажешь, но после. Ты думай вопрос. Для нас, я имею в виду нашу квартиру, крысы – бедствие, так? А если в масштабах дома, или улицы, или квартала, или всего нашего промозглого, печального города, или, вдумайся, всей страны?.. Но еще лучше – целого мира?!
РОМАН (смеётся). Не верю.
МАША. Не веришь? А вот и напрасно… напрасно не веришь… Нет, ты пойми, мой метод – новое слово в науке! Ты понимаешь: крысы – наше спасение! И все разумные доводы на стороне, в первую очередь, именно таких, экологически чистых, высокопроизводительных, уникальных технологий! А дальше – нам остается только сплотиться, избрать лидеров, которые станут бороться за отсутствие химически-вредных продуктов распада в составе минеральных веществ…
РОМАН (смеется). Маша, ты слышишь, какую чушь, какую дичь, какую хрень ты несешь?..
МАША. Ну да, конечно, вы, мужчины, чураетесь черновой работы, я знаю. Пусть – пусть мы, женщины спасём мир от скверны. Это благородная цель в жизни каждого, уважающего себя индивидуума…
РОМАН (кричит). Маша!
МАША. Что, любимый?..
РОМАН. Я – согласен…
МАША (радостно). Ты согласен?.. Я знала, знала, что ты…
РОМАН. Я согласен, что ты потрясающая, красивая, бесподобная женщина! Но вспомни: ты – музыкант, твое призвание – сфера прекрасных, возвышенных ощущений. Ты можешь и должна очаровывать нас, меня… музыкой!
МАША. Очаровывать, ублажать злодеев музыкой, значит, питать их, делать ещё сильнее. Это ты знаешь?
РОМАН. Хорошо, а что делать тем, которые не злодеи? Что делать мне? И почему, почему, почему… именно ты?
МАША (восторженно). Ты тоже хочешь?! Прекрасно! Значит, нас уже двое, а это уже «фокус группа»…
РОМАН. Маша… (Пытается ее успокоить.)
МАША. А там, глядишь, подтянутся остальные…
РОМАН. Маша, уймись! Пусть этим займутся… я не знаю… учёные, специально подготовленные люди – они, но не ты…
МАША (перебивает). Да как же ты не поймешь, — мы станем единым фронтом, плечом к плечу и освободим мир от зла! Да я такое произведу – проснётесь как-нибудь поутрянке, а вот вам и демон, мутант, с ядовитыми зубами… Ааааа!
РОМАН. Что значит, тонкая организация…
МАША. Я покажу… я покажу…
РОМАН (недвусмысленно). Покажи, покажи…
МАША. Я покажу вам, где крысы зимуют, я…
Роман увлекает Машу за кулисы. Появляется Евдокия – навстречу полураздетая Маша. Они готовы сцепиться. Неожиданно сцена озаряется прожекторным светом. Раздаются аплодисменты, гомон толпы. Роман выдвигается на сцену на огромных котурнах в образе рок-музыканта и композитора Эрика Клэптона. За спиной мощное подобие распростертых ангельских крыльев, оперенье которых составлено из радужных, сверкающих под лучами яркого света, лазерных дисков. Полубог извлекает из гитары попурри из своих легендарных песен на фоне бесчисленных изображений ликующих лиц поклонников и особенно девушек. Мать и дочь сходятся, как на ринге. В экстазе срывают с кумира одежды. Однако теперь вместо лиц на экране «смысловая каша»: бесконечная череда порнографических слайдов, фильмов, боксерских спаррингов, восстаний, политических, военных переворотов, портретов вождей, кинозвезд, взрывы атомных бомб, словом, вся история человечества надвигается тьмой, точно крысиные морды, зверьки, их зловещие, рваные тени – мечутся за пределами освещенного круга по всему периметру сцены.
Артур играет на дудочке. Он будто сюрреалистическое солнце – возвышает, растворяет музыкой ночь… Тишинность хрустальной музыки алости – яви безумных – безудержных снов – вещает механическими голосами оцифрованных ангелов:
Знаешь… можно любить всей душой…
И мир весь большой и больной…
Становится точкой – Тобой…
Всё в ней… секунды… минуты… века…
Океаны… Пески… Снега…
Смерть… Жизнь… Любовь —
Она есть…
Абсолютно лучистая…
Совсем рядом…
С нами…
Здесь….
А без неё…. «небо с овчинку»…
Это правда…
чистая…
Лепестков белых — белых белые крылья…
Распахнулись и сердце тебе открыли…
Подарил орхидею в начале мая…
Чародей и волшебник… меня обнимая…
Солнца свет… Орхидею сейчас ласкает…
В мире грёз и фантазий живу… витаю…
Лишь с тобой обо всём, обо всём забываю…
Лишь с тобой стая бабочек в душу влетает…
Сцена шестая.
Наина и Евдокия сходятся между этажами (между мирами) на лестничной клетке. Наина бесчулочная, соблазнительная, в просторном – прозрачном капоте без лифчика.
НАИНА (прикурив сигарету.) Оцени: подруга держит маленький магазин для взрослых. Недавно её машину вскрыли, украли только огромную сумку доверху набитую резиновыми членами и анальными пробками. Жутко обидно, конечно, но в то же время смеёмся, представляя лица грабителей. (Пыхтит сигаретой.) Как мама?.. Что делает?
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, отчего вы к нам перестали ходить?
НАИНА. Зачем? Пила без зубьев никому не нужна. Да и кот мой взбесился.
ЕВДОКИЯ. Как это?
НАИНА. Кидается в ноги, кусается, сам похудел, шерсть висит клочьями, консервы кошачьи его теперь не волнуют. Чую, что подъедается, паразит, а где, как – неизвестно. Но ведь каждый день куда-то его носит! Не могу понять, как он это делает, — сволочь такая! Исчезает. Ходит, бродит – и вдруг, бац!.. растворился, как сахар в воде. А под утро заявится – грязный, вонючий, уши ободраны, весь в крови, шерсть колом – форменный бес! Я, конечно, обмою беднягу, подлечу, — он злится, шипит… Блин! Всю меня искусал! И сама брожу, точно ёжик в тумане.
ЕВДОКИЯ. А сколько ему лет?
НАИНА. Десятка. Он и прежде часто заходил в кладовку. Зайдет, усядется на табурет, смотрит в стену и начинает с кем-то разговаривать…
ЕВДОКИЯ. Разговаривать? Как это?
НАИНА. Мяукать, конечно. Причем громко, зычно мяукать аж до мурашек… Потом бежит оттуда сломя голову. Матушка говорила, что он ругается с призраком нашего предыдущего кота. Теперь мне страшно находиться рядом с этой кладовкой, особенно тогда, когда я одна дома.
ЕВДОКИЯ (задумчиво). Да, понимаю…
НАИНА. Так что с мaмoй? Квартирант съехал? А, Евдокия? Чё ты… насупилась… Толком рассказывай!
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, я вас умоляю, пойдёмте…
НАИНА. К вам?! Ни за что не пойду!
ЕВДОКИЯ. Наина…
НАИНА. Не проси, не пойду.
ЕВДОКИЯ. Пожалуйста. Я вас очень-очень прошу…
НАИНА. Нет, деточка, как говорил мой дедушка – капитан дальнего плаванья: «Если у женщины большой бюст, а в моде маленький. Что остаётся? Донашивать!».
ЕВДОКИЯ (опускается на колени). Умоляю… (Плачет.) Иначе…
НАИНА. Господи! Дуся…
Евдокия отпирает стальную скрипучую дверь гаражным ключом. Комната, прежде светлая и просторная – заставлена высокими в потолок металлическими стеллажами. На них плотными рядами составлены клетки. Окно занавешено потрёпанным «солдатским» одеялом. По краям сквозь него сочится, будто раскаленный, жидкий металл, дневной свет. В центре комнаты возвышается бочка красного цвета, накрытая массивной деревянной крышкой.
НАИНА (оценив обстановку). Ёб вашу мать!
ЕВДОКИЯ. Мы отговаривали ее как могли. Роман не соглашался, но мать настояла.
НАИНА (постепенно приходит в себя). Дуся, что здесь происходит?!
ЕВДОКИЯ. Частное, индивидуальное предприятие. (Указала на бочку.) …манеж. Или, как она говорит: «Цирк!».
НИАНА. Цирк – зачем?!
ЕВДОКИЯ. Отлавливают несколько крыс, сажают сюда, и не кормят.
НАИНА. Ёб… (Осеклась, видно, что ей стало невмоготу.)
ЕВДОКИЯ. Твари съедают одну, за ней другую, третью, пока не останется одна особь. Такую уже содержат в отдельной клетке. Кормят редко и только крысиным фаршем.
Наина семенит к выходу, и, с присущей ей обстоятельностью, но уже безо всякого шарма, теряет сознание, чем приводит Евдокию в реактивное состояние по оказанию первой медицинской помощи.
НАИНА (очнувшись). О, подлая, подлая жизнь!! Ведь кому сказать – не поверят!
ЕВДОКИЯ. Отговорите маму. Только вы можете на нее повлиять.
НАИНА. Много – заявок?
ЕВДОКИЯ. Отбоя нет. А когда стали поступать заказы из-за границы, мама в срочном порядке оформила сайт…
НАИНА. Сайт?
ЕВДОКИЯ. Да, сайт в интернете. И теперь мечтает о большой, промышленной звероводческой ферме, где-нибудь загородом.
НАИНА (озираясь.) Ой, мама, мaмoчка моя, роди, роди меня обратно! Ведь это – слов нет, одна музыка!
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, но это самое… это не самое страшное.
НАИНА. Что еще?.. что?..
ЕВДОКИЯ. Я – беременна.
НАИНА (смеётся, будто умалишенная). Сбылось… ха-ха… свершилось… (Смеётся…)
ЕВДОКИЯ. Роман не виноват. Я сама, понимаете, сама затащила его в постель…
НАИНА (сквозь смех). Сама… ой… я не могу-у…
ЕВДОКИЯ. Да, и мой Ромочка…
НАИНА (перебивает). Ромочка – твой?.. Ой, помираю… (Смеётся.)
ЕВДОКИЯ. Зря вы ржете, Наина Петровна. Я, между прочим, совершеннолетняя.
НАИНА (обнажив резцы). Ну, блядь, я покажу, кто в доме получает газету!
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, вы меня не так поняли. Я…
НАИНА (перебивает). Прекрасно я все поняла.
ЕВДОКИЯ. Однажды, когда я была маленькой и глупой, меня первый раз отправили в магазин. Дали двадцать рублей и велели купить бутылку газировки, которая стоила десять. Вернувшись домой с одной бутылкой, я была встречена улыбкой на папином лице, мол, «что-то вкусненькое себе прикупила?». Пришлось сделать вид, что да, ведь на самом деле оставшиеся деньги я выкинула, потому что решила, что все так делают, когда остаются лишние.
НАИНА. Мозги у тебя лишние. И еще… кое-что. В трусах. Короче: змей в курсе?
ЕВДОКИЯ. Роман? Естественно. Он мой муж.
НАИНА. Кто?
ЕВДОКИЯ. Муж.
НАИНА. А маме твоей: кто этот… муж?
ЕВДОКИЯ. Мне, если честно, самой не понятно. Наина Петровна, вот о чем я хотела просить: переговорите, пожалуйста, с мaмoй. Она вас непременно послушает. Вы убедите её, убедите ее оставить нас с Романом в покое…
НАИНА. В покое? И ты считаешь этот «покой» покоем?
ЕВДОКИЯ. Нет, я понимаю, но вы много раз говорили, что доброе начало должно быть выше мелочей…
НАИНА. Дуся, не гони пургу! Я… не врублюсь: что ты хочешь, чтобы я сообщила твоей матери? Конкретно что?.. Не грызи ногти – убью!
ЕВДОКИЯ. Она должна… обязана уступить…
НАИНА. Евдокия, ты рехнулась?
ЕВДОКИЯ. А что?
НАИАН. Да нет, ты просто с дуба рухнулась! С головой беда! Что значит: «Она обязана уступить»?
ЕВДОКИЯ. Роман – мой. Мы ждем ребенка. К тому же, я первая с ним познакомилась. Но маме этого никак не понять. Я только на вас надеюсь, Наина Петровна, внушите маме, что Роман не может быть с ней, и кончится вся эта хуйня наконец! На самом деле, по-честному, мой Роман не любит маму, а лишь жалеет ее. Понятно?
НАИНА. Да нет, солнышко, это ты пойми: ты – дурная! Мама с Романом учились в одном классе, вместе росли. У них секс был, когда тебя на свете-то не было. Вот это тебе понятно?
ЕВДОКИЯ. А я? Я, когда вижу на улице людей, которые мне понравились, начинаю им желать здоровья.
НАИНА. И – что?
ЕВДОКИЕ. И…чувствую себя старой бабкой, но понимаю, что у меня искреннее пожелание, добрые намерения. Иногда что-то просто трогает за душу. Недавно видела двух молодых людей, которые шли с бутылкой пива и спокойно разговаривали. Мы шли рядом минут пять, но я не услышала от них, ни одного матерного слова. Пожелала здоровья и радостная, да, радостная, счастливая пошла домой.
НАИНА. Дуся, ты издеваешься?
ЕВДОКИЯ. Я ей дочь или кто? Ведь сколько вокруг брошенных женщин, сами знаете – ими, наверное, можно целый остров где-нибудь заселить, да что остров – материка не хватит! Даже вы, при ваших женских достоинствах извините меня, не востребованы.
НАИНА. No пацанам!
ЕВДОКИЯ. А я не хочу! Я люблю! Да я… за своё… глотку перегрызу! Вот это понятно вам?
НАИНА. Ненормальная, твоя мать также имеет право на счастье.
ЕВДОКИЯ. Нет! Уже нет! Она использовала своё право. Она была – была замужем, а я нет. Если я накосячу, то это будут мои косяки, о которых потом я, может быть, пожалею, но это будет потом. А пока, я хочу жить! И любить!
«Любовь приходит единожды и навсегда!» ваши слова. Вот и любуйтесь, радуйтесь: ко мне пришла моя любовь. И я не виновата, что она такая. Сами учили: «Принимай всё как есть; всё своё носи с собой…»
НАИНА. «Всё своё носи с собой» – в смысле здоровья, физического самочувствия. (Будируя.) Евдокия, правда, неужели ты не понимаешь, что нужно быть последней гадиной, чтобы откалывать людьми подобные номера.
Не грызи ногти, сказала! Ведь, по-хорошему, становиться между тобой и Машей – немыслимо! А этот… ваш, да он просто использовал вас, как двух доверчивых тёлок! И как знать, может, осуществилась хрустальная мечта его пошлой, бездарной душонки… и…
ЕВДОКИЯ (кричит). Не смейте! Не смейте при мне его оскорблять!
НАИНА. Брось его, Дуся, брось… Он – гнилой!
ЕВДОКИЯ. Гнилой, да, гнилой? (Хлопает себя по животу.) А с этим как быть? Донашивать? Или само собой рассосется?
НАИНА. Рожай, если приспичило! Пусть… А с мaмoй я разберусь, не волнуйся. Я не такое дерьмо разгребала.
ЕВДОКИЯ (чуть не плачет). Не то, не то, не то…
НАИНА. Поверь моему опыту, глупенькая, горбатого, как говорится, могила исправит. Маша блажит, и ты, блин, туда же.
ЕВДОКИЯ (ее лицо озарилось глазами.) Как там – в вашем цитатнике: «Добро должно быть с кулаками?» (Упирается, тянет стеллажи на себя.)
НАИНА. Евдокия, а ну… это самое, ты чо… это самое, ты чо вытворяешь?!
ЕВДОКИЯ. Ничего… я покажу – предприятие! Я вам устрою…
НАИНА. Евдокия, прекрати громить квартиру! – Ой, это самое, что я матери скажу? (Кричит.) Дуся!!
ЕВДОКИЯ. Какая квартира? Где квартира? Нет здесь квартиры – крысятник! А вам, Наина Петровна, не надо никому, ничего говорить. Я вам не верю!
Сооружение дрогнуло, накренилось, — и посыпались клетки с грохотом, крысиным визгом, одна за другой, целыми рядами и разом.
Входит Роман.
Евдокия бросается в мужские объятья.
Нежная пауза.
НАИНА (Роману). Наслаждайтесь? А вот полюбуетесь, смотрите, что умалишённая по вашей милости сотворила. Образумьте. Внушите. Всегда можно договориться и все проблемы решить мирно и сообща.
Роман завершает погром: толкает – с грохотом падает последний стеллаж.
ЕВДОКИЯ. Мой – мой! (Растворяется в конусе света.)
Молчание.
РОМАН (улыбаясь). Я почти слышу, как шуршат ваши мысли, Наина. В вас… всё изумительно – безупречно. И мне по душе ваше неподдельное стремление к истине.
НАИНА. Какое тебе дело до истины, балабол? Ты понятия не имеешь, что это такое.
РОМАН. Куриный бог!
НАИНА. Чиво-чиво?.. Кто?..
РОМАН. Чтоб домовой и кикимора не пугали… камешки с дырочкой, рукомойник без дна… Прочли две с половиной книжки оккультной бурды и лезете в устроители мирового порядка?.. Наина свет батьковна!
НАИНА. Понятно, кто девчонку с толку сбивает.
РОМАН. Нет, вы не думайте лишнего, лично мне вы симпатичны, но, пожалуйста, сделайте одолжение, удалитесь. Я не умею подстраиваться, не люблю угождать, не могу, не хочу распылять своё время… даже ради ваших прекрасных глаз. Так что, катись в свою тараканью норку, словом, пошла… к чертовой матери.
НАИНА. Тебе бы поваром в шалмане батрачить, малолеткам лапшу на уши вешать. Со мной – такие номера не проходят. (Садится, точно мужчина, широко раздвинув колени.)
РОМАН (оценил). Так-так. Так еще интересней…
НАИНА. Заморочил головы двум простейшим и счастлив, доволен…
РОМАН. Ханжество и лицемерие – иного от вас я не ожидал, любезная Наина Петровна.
НАИНА. Я и Маша – подруги, а прочим до нас – нет дела.
РОМАН. Я понял. Вы вломились сюда, чтобы спасать?
НАИНА. Я не вламывалась. Меня пригласили, уговорили помочь, так как я знаю, что из Машки можно лепить что угодно. Она податлива, точно глина. Да вот беда: сейчас она под вашим грязным влиянием.
РОМАН. Разумеется, вам бы хотелось, чтобы она находилась под вашим грязным влиянием. Признайтесь, манипулировать чувствами другого, пусть даже близкого тебе человека, всецело владеть его сознанием – это такое лакомство, перлы… Кто по доброй воле, способен отказаться от подобного искушения? Ведь это своего рода, наркотик – залезать в подвалы незнакомой души, копошиться в воспоминаниях, разбирать завалы сокровенных, самых интимных желаний; носиться пиратом по морям чужих страстей; красть золото не своих открытий; питаться не своими, быть может, гениальными снами; осязать будущее, но оставаясь в тени настоящего. Это ли не смысл жизни, её наполнитель, бесценная Наина Петровна, да? Согласитесь.
НАИНА. Я люблю Машу, и мне не безразлична судьба её дочери.
РОМАН. Тем более. С какой стати вам взбрело в голову лишать этих чувств меня? Я мужчина, и справляюсь с этой древнейшей задачей гораздо успешней, чем вы.
НАИНА. Хвастун.
РОМАН. Спросите у девочек.
НАИНА. Сволочь.
РОМАН. Но отчего же у вас ушки опунцовели, графиня? Простите, если я невольно разбудил вашу чувственность.
НАИНА (обмахивается подолом как веером) Умрёшь с мечтою, кретин.
РОМАН. Наина, Наина… Любить, значит, заботиться. Любить, значит, тащить груз ответственности – защищать от волков и акул, а взамен-то… щепотка нежности да горстка тепла. (Разглядывает, обходит Наину… и – неожиданно целует ее в рот.)
Наина отвечает весомой подщечной.
РОМАН. Ах, какая симфония – движение – власть!..
НАИНА. Жаль Маша не слышала этого перезвона.
РОМАН. Мудрый, лукавый Бог, когда-то, давным-давно, заказал эту музыку, и внимает, внимает… по сей день… Трогательное очарование, эта планета для грешников, здесь радостно тем, кто в числе первых! Ведь это они, первые, высекают из камня законы! Ведь это они, первые, завоёвывают миры и разрушают империи! Ведь это им, первым, толпа посвящает гимны, а поэты слагают оды! Истина – голая женщина! И ради неё большой, красивый, умный ребёнок Адам, не задумываясь, посылает ко всем чертям весь рай с его слащавым комфортом! Он забывает скучные наставления своего Учителя, ибо ученик познал правду! Или вы полагаете, что в то мгновение, когда ЭТО случилось, Старик пускал на соседней лужайке мыльные пузыри? Нет! Он пристроился тут же, за древом Познания, и беззастенчиво наблюдал, потому что пропустить ТАКОЕ событие, было выше его угасающих сил. Грех – первое изобретение человека! А вы испугались – чего?.. правды?.. вымысла?.. пошлости узколобых законников нищенской, рабской морали? Не будьте наивны – Наина. Я вам не враг. Женщина – второй номер, однако по сути – всегда Первая! Бог создал Адама первым, чтобы он мог оберегать женщину, хвалить, славить ее красоту, постигать глубины ее космоса! Глядя на Еву – Адам осознал неподдельное совершенство, которое зноем истины возвела его в новую жизнь! Ушли преграды! Исчезли препоны! Адам как Бог расправил свои длани над ней! Выполняя желания, прихоти женщины – мужчина становился лучшим из лучших в состязаниях с другими, как он, рекордсменами! Адам награжден женщиной, развился благодаря ее природной, божественной красоте! Из дикаря мужчина превратился в поэта, художника, зодчего, инженера, ученого мужа, который оседлал воздух, покорил океан, разбил атомы, высвободил, как Прометей, огонь божественных чресл и дал миру мир! Наполнил небеса музыкой – громом, сталью лишь потому, что девочка – демос – божественное Создание! Лишь потому, что в каждой… де-вочке живет Е-вочка!
НАИНА. Ты – псих – сумасшедший…
РОМАН. Да не смотри на меня с осуждением лишь за то, что я воспринимаю жизнь с мужеством и достоинством, без лицемерия и ханжества.
НАИНА. Ты… ты спятил… ты…
РОМАН. Преступно вырывать из книги страницы, которые с нетерпением ожидаешь. (Подходит к ней на расстояние шепота.) Совершенство! Я обожаю, ценю искренность, и твой благородный порыв, однако не думай о том, что нас разъединяет, думай о том, что нас обоих пьянит. Я вглядываюсь в лица, я вижу глазами души – реальный мир раскрепощённого женского божества, и говорю: задержите дыхание, загляните в себя, и, быть может, тогда – вы увидите отражение меня, или другого, пусть малознакомого, пока непонятного, но такого родного и близкого вам существа. Не сразу, но когда-нибудь ты поймёшь, какая за женщиной тайна власть, одинокая мысль, телесная мука, мечтательная теплынь, оргия орхидей…
НАИНА (с нежностью). Ну ты… подлец, подонок, нахал, негодяй…
РОМАН. Все мы как бы немного устали. Да, солнышко?
НАИНА (как под гипнозом). Змей…
РОМАН (обошел ее сзади) И кое в чём… заблудились… Да, тёлочка?
НАИНА. Бык.
РОМАН (осторожно целует её в шею, плечи, затылок). Наина…
НАИНА. Нет… да… нет… да…
РОМАН (проникновенно). Принеси себя в жертву триумфу…
НАИНА (прочувствовав благосклонность мужчины). Оййй! Боже – спаси меня! Когда свечи, вино, цветочки, стишки, прогулки на-на-на… лоне природы… туда-сюда, но здесь – так…
РОМАН (в порыве животного воодушевления.) Заткнись, сука! Иначе я свяжу тебя по рукам и ногам и отдам вонючему конюху – жеребцу, который распнет твое тело, станет его истязать днем и ночью, мучить на куче навоза.
НАИНА (кричит). Рома!
Глаза Наины распахнулись, точно два огромных пиона.
Я – блядь, хуесоска – хочууу, но… не могу… я не могу… не могу…
Роман приобщает Наину к себе поцелуем. Наина пытается сопротивляться, однако прозрачный капот бесшумно, точно тень облака на воде, скользит вдоль ее ПРЕКРАСНОГО тела, струится, воздушной волной ложится к ногам. Обнаженная, вся во власти любовной стихии, отдается, ласкает желанного друга. На экране (крупно – красиво) древнейший трактат о любви Камасутра.
Сцена седьмая.
Звучит «Вальс цветов».
Дочь и мать вальсируют, выражая собой полнейшую гармонизацию.
ЕВДОКИЯ. Мама, мама, мама – давай не будем ссориться – ни-ко-гда!
МАША. Если переедешь к отцу.
ЕВДОКИЯ. Нет! Но хорошо, — я подумаю.
МАША. Жаль папу, ведь ты его любишь.
ЕВДОКИЯ. А ты – не скучаешь?
МАША. С Романом это невозможно!
ЕВДОКИЯ. А папа по тебе скучает – все шутит, смеётся, фантазирует, изобретает, мечтает о заброшенной деревеньке на краю света, чтобы там завести свою пасеку, добывать мед и жить, будто отшельник на Медовой планете. (Достаёт из футляра «мамину» флейту.) Сыграй – напоследок.
МАША. За старое?.. Не выйдет.
ЕВДОКИЯ. Мама, сыграй.
МАША. У нас с Романом удивительно всё серьёзно, и значит, твоё присутствие не желательно.
ЕВДОКИЯ. Сыграй.
МАША. Перебирайся из кулька в рогожку. Сегодня купишь себе самое необходимое. Довольно прибедняться. Затея с фермой не такая уж душная.
ЕВДОКИЯ (настойчиво). Мама, сыграй. Пожалуйста, пожалуйста…
МАША. Начнём сначала. Здесь тесно. Даже Роман это признал.
ЕВДОКИЯ (кричит). Мама! Мамочка, ты, ты… должна вернуться в оркестр. Музыка – твоё призвание.
МАША. Крысы – моё призвание.
ЕВДОКИЯ. Кошмаааар! Как ты можешь опять о таком вспоминать?
МАША. Кошмар был, когда мы сидели без гроша в кармане.
ЕВДОКИЯ. Мама, пожалуйста…
МАША. Кошмар был, когда я с верой в высокие идеалы, как заведенная, носилась по городу, пытаясь хоть как-то существовать. Кошмар это, когда в лютый мороз ты ковыляешь по Невскому, точно нищенка, которая не в состоянии купить себе нормальные, тёплые шмотки. Кошмар был, когда я ревела в кухне, как паровозный гудок, лишь потому, что мне нечем было прикрыть задницу в тот день, когда Роман пригласил нас с тобой ресторан! Так что… заткнись! В конце концов, если крысу покупают, значит, это кому-нибудь нужно!
ЕВДОКИЯ (в отчаянии садится на корточки, обхватила колени руками, сжалась в комочек). У-и!
МАША. Не скули! Не делай морду тяпкой, знаешь, что не люблю! Заложим квартиру, возьмём в банке ссуду, начнём строительство коммунизма в отдельно взятом районе. Людишки на «Мерседесах» к нам зачастили, а это связями – связи похлещи валюты. Бизнес пойдёт, как по маслу. Издохну, тебе всё останется, может, добрым словом, когда и помянешь.
ЕВДОКИЯ. Мама, вот флейта… это твоя флейта – играй!
МАША. Сделай мне одолжение…
ЕВДОКИЯ. Любое только играй.
МАША. Не носи короткую юбку при нем.
ЕВДОКИЯ. Почему?
МАША. Роман просил тебе передать, что тебе не идёт.
ЕВДОКИЯ. Врешь! Роман не мог тебе такого сказать. Зачем ты обманываешь меня, мама! Я уже взрослая и сама решаю, что мне идет, а что нет.
МАША. Крысёночек, куколка моя, я всё понимаю, сама была молодой, и попка у тебя – загляденье, но… поскромней, поскромней…
ЕВДОКИЯ. Мама, я не ребёнок!
МАША. Хорошо-хорошо… наслаждайся. (Хлопаeт дoчь по животу.) С пузом не торопись, не порть себе праздник, не лишай себя удовольствия, остальное сделает современная наука. Жаль, что твой расчудесный папочка этого не понимал.
ЕВДОКИЯ (истерично). Не трогай отца! Он – добрый!
МАША (рассеянно). О чём бишь я?.. уродство?.. Да фиг с ним, лишь бы не голодать.
ЕВДОКИЯ. Мама, послушай…
МАША. Я слушаю, слушаю. Говори…
ЕВДОКИЯ. Я… давно хотела сказать…
МАША. Не тяни кота за хвост: говори.
ЕВДОКИЯ. Я люблю Романа. Роман любит меня… И…
МАША (перебивает). Вот славно. Прекрасно. Перебирайся. Твой отец и ты – два сапога пара. Давай, давай, давай… собирайся…
ЕВДОКИЯ. Оглохла? Роман – мой!
МАША. Роман?.. как это? Мой Роман?..
ЕВДОКИЯ. Мой Роман, а не твой.
МАША. Роман тебя не касается…
ЕВДОКИЯ. Касается! Еще как касается!
МАША. Погоди…
ЕВДОКИЯ. Еще как касается. Каждый день касается. А я касаюсь его. Ты украла моё счастье, ты…
МАША (перебивает). Милая, счастье – это, когда ты можешь всегда, но в данный момент не хочется! (Смеется, рада своей шутке.) …можешь всегда, но в данный момент не хочется! Ха-ха-ха…
ЕВДОКИЯ. Это пошло и грязно, как твои крысы!
МАША. У меня было так – было раздвоение личности. Я девушка, мне восемнадцать лет, но еще я мужчина мне двадцать лет. Однако я идеальное дополнение себя. Я бы вышла за себя замуж, я бы женился на мне. Я беседую анонимно с людьми и представляюсь то собой – девушкой, то собой – мужчиной. Мне всегда верят, в меня влюбляются. Я могу поддерживать беседу на любую тему. В моей голове творится… что-то ужасное, кажется, что я скоро забуду, кто я на самом деле. Что делать? Я не могу оставить какого-то себя, ведь мы между собой родные.
ЕВДОКИЯ. Это пошло, грязно и отвратительно – мерзко как твои крысы!
Звонок в дверь.
МАША. Что уставилась? Я не одета, — открой.
ЕВДОКИЯ. Думаешь, Роману приятно, когда ты разгуливаешь пред ним в своем рванье?
Повторный звонок в дверь, но где-то перестукиваются, кажется, хрустальные колокольчики…
МАША. Сучка ты, сволочь. Я сказал: открой!
ЕВДОКИЯ. Иди в жопу!
МАША. Глазки строишь, переодеваешься при моем муже, ухмылки, намёки – всё вижу, всё… Сегодня же переедешь отцу, куда угодно, в любую нору… вдувайся с кем захочешь, как хочешь, мне все равно! Довольно я от тебя натерпелась, и у меня должна быть нормальная, своя личная жизнь!
ЕВДОКИЯ. В крысятнике? Не смеши!
МАША. Закрой свою пасть! Стерва!
ЕВДОКИЯ. Мама, у тебя есть два новых халата: зачем ты ходишь в старом?
МАША. Хочу и хожу! Потому что мне так удобно, потому что я-я-я… я так хочу!
ЕВДОКИЯ. Мама, родная, приди в себя, вглядись, посмотри, на кого ты похожа, ещё немного и у тебя самой хвост отрастёт.!
МАША. Это моё дело!
ЕВДОКИЯ. Валяться в постели с любовником с утра до ночи, по-твоему, дело?
МАША. Да, если угодно! А вот – стоять под дверью и подслушивать – подло!
ЕВДОКИЯ (волнуясь). Я, я… не подслушивала…
МАША. Призналась, уж лучше молчи.
ЕВДОКИЯ. Мама, я не подслушивала, честное слово…
МАША. Гадина! Тварь! Простиститука!
Звонок в дверь звучит как набат, кажется, что вибрируют стены.
ЕВДОКИЯ. Раньше у тебя была музыка! Ты говорила: «Моя музыка! Моя святая музыка!» А теперь, мама, что стало теперь с «твоей» музыкой?
МАША. С тобой можно сойти с ума.
ЕВДОКИЯ. Пусть так. Возможно. Но ты уверена, что Роман любит тебя?
МАША. Уверена не уверена! Не твое дело! Не суйся и всё!
ЕВДОКИЯ. В расхристанном, рваном халате – такая ты никому не нужна!
МАША. Роман сам тебе это сказал?
ЕВДОКИЯ. Неважно…
МАША. А что важно?
ЕВДОКИЯ (решилась). Важно… важно, что ночью Роман с тобой, а днём, когда тебя нет или, когда ты храпишь так, что стены трясутся, Роман мой – вдувается, как ты и велишь, где угодно и как угодно – со мной.
МАША. Что?.. Что ты сказала?..
ЕВДОКИЯ (кричит). У нас с Романом будет ребенок! А ты – крыса!
Звенит звонок длиною в вечность. Евдокия будто лишилась зрения: падает, встаёт, натыкаясь на мебель, убегает в слезах.
***
Сцена восьмая.
В оконном проёме, в его перекрестье – луна, точно обсыпанное мукой, лицо кричащего человека. Артур пересекает границу света и тени. За музыкантом тянется, сотканный из цветных ветров шлейф – брызнул и рассыпался в Млечный путь будто необыкновенный – космический веер.
АРТУР (голос). Пустяки, не имеет значения, сторонкой, не помешаю…
МАША (обнаженная – отражается в зеркале). Я – знаменитость!
АРТУР (голос скачет лунным зайчиком с предмета на предмет). Мутная душонка – пыль на солнце; руки с ящиком, вот и вся нехитрая штука. (Вышел из тьмы, застыл в конусе света.)
МАША. Ты – кто?
АРТУР. Гений смысла и чистоты, учёный не знатной, но древнейшей породы, и верно знаю, откуда идёт звук. (Осматривает голую Машу со всех сторон.) Не тушуйся. Делай что делаешь.
МАША (узнаёт). Артурка?
АРТУР. Душу имею, дух жизни, как факт.
МАША. Брысь!
АРТУР. А то?
МАША. Веник возьму! Не может быть, чтобы коты разговаривали и при этом хамили!
АРТУР (прилёг на диван, растянулся). Ах, эти кляузы для двуспальных толстух!.. (Озираясь). Однако чайку бы с имбирем себе в утешение.
МАША. Что надо? Зачем ты пришел?
АРТУР. Вижу – глаз пенится.
МАША. Зачем появился, спросила?
АРТУР Я нахожу, что чувство обиды – бодрит, ежели вдуматься.
МАША. Не знаю.
АРТУР. Приятно грустить, ежели не особо кривляться.
МАША. Хочу покоя. И вежливости.
АРТУР. Покой, а на кой?.. Когда жить, выть можется! И вежливость лишь удачная форма прикрытия, установленная, неизвестно кем и когда – ширмочка, за которой что только не видно. (Понизил голос, говорит как с больной по большому секрету.) Баю-бай, требуха!
Громко, как выстрел, щелкает автоответчик.
ЕВДОКИЯ (с экрана). Мама, не прикидывайся, я знаю, что ты меня слышишь.
НАИНА (появляется рядом). Машка, это самое, не устраивай еще одной клиники. – Ты умная, современная женщина или кто?
ЕВДОКИЯ. Мама, возьми трубку.
НАИНА. Маня, давай, выбирайся на свет Божий пить мировую. Жизнь длиннее, чем один день.
ЕВДОКИЯ. Мама, ответь, скажи что-нибудь. – Не молчи.
НАИНА. Маш, подруга, заканчивай выебоны, вылазь из норы!.. погуторим, обсудим спокойно без нервов. По зодиаку ты – крыса. И чо?.. сейчас самое твоё время. Вгрызайся. Подумаешь – крыса…
ЕВДОКИЯ. Мам, прости…
НАИНА. Между нами, девочками, крыса – интеллектуальная, очень умная тварь. И, если хочешь знать, обладает даром предвидения и телепатии. Мы гордимся тобой. И любим. Все.
РОМАН (подсказал громким шепотом). Хором!
Общий взрыв смеха и голоса – голоса, будто из параллельного мира.
ЕВДОКИЯ. Не умею нравиться людям. Интеллектуально развита, читаю много книг, рисую, иду на красный диплом. Но, сука, разговаривая с людьми, опускаюсь до уровня: «гыы, табуретка, луна, мармелад, спасибо». Не имеет значения, кто стоит передо мной – двадцатипятилетний красавчик, ребёнок или руководитель практики, мегера дважды бальзаковского возраста – все одинаково считают меня ебанутой. Начинаю в это верить. Грёбаные комплексы.
РОМАН. Жарким летом на авто пересекал границу двух стран. Пришлось проходить таможенный и пограничный контроль. В вагончике погранцов передо мной в очереди стояла семья с детьми. Мама лет тридцати одета в короткие шортики и топик. Я первый раз в жизни видел такие красивые женские ноги и силуэт груди без бюстгальтера. У меня чуть не произошла эякуляция, хотя никогда такого ранее в жизни не было даже при просмотре порно в молодости. На тот момент мне было под сорок. Стыдно до сих пор. Бывают же чудо-женщины!
НАИНА. Трусы в шкафу складываю стопочкой. Чистые из стирки кладу под низ стопки. Неукоснительно беру, чтобы надеть, только верхние трусы. Ведь если брать трусы спонтанно, выйдет, что какие-то надену чаще! А остальные могут обидеться. Так уже много лет. И если нужно взять особые трусы, которые под одеждой не выделяются, беру их из середины с презрением как наглецов, которые лезут без очереди.
РОМАН. Самое лучшее время в моей жизни, когда я в студенческую пору работал официантом в ресторане отеля. Сейчас у меня и учёная степень, и крутая должность в крупной компании, однако я до сих пор мечтаю вновь оказаться в сфере общепита. Я не встречал более дружной, сплочённой и весёлой команды, несмотря на тяжёлую специфику работы и порой неприятных гостей. Сфера сервиса — это совсем другой мир, и меня многие поймут.
НАИНА. Мы с бывшим много занимались сексом, но самый лучший секс во время лактации: я сверху, а его лицо заливает тёплое молоко…
ЕВДОКИЯ. Мне было пять лет. Родители меня отправили к бабушке и дедушке на Север. Зимой я ходила в садик, потому что некому было со мной сидеть днем. Но каждый вечер дедушка приходил с санками и сладостями забирать меня. Я так искренне ему радовалась, садилась в санки, ехала по поселку по скрипящему снегу… а поднимешь голову – сойдешь с ума от количества звезд на небе! Бесконечный небесный шатер… нигде больше я не видела столько звезд. Многое бы отдала, чтобы вернуться в эти счастливые моменты…
НАИНА. А у меня есть подруга, с которой мы дружили с раннего детства, лет так с трех. У обеих свои интересы и новая жизнь. Но вот недавно встретились и узнали много интересного друг о друге. Нам по тридцать шесть, у обеих второй брак, развод, по одному сыну с одинаковыми именами, мужья одинаково моложе на семь лет, одинаковые имена, одинаковые имеют профессии, и мы с ней получили по третьему высшему одинакового направления!
РОМАН. А я в минуты отчаяния вспоминаю своих предков, переживших междоусобицы и набеги монголо-татар, опричнину и смутное время. В такие моменты за моей спиной словно встаёт один из них, гордый, сильный, он смотрит на меня сквозь века, кладёт свою руку на моё плечо, наполняя моё сердце силой и верой…
ЕВДОКИЯ. А мне…
Голоса микшируются, не исчезают, звучат фоном…
АРТУР. Не терплю эксцессов. Хочется, чтобы всё закончилось более или менее пристойно.
МАША. По-твоему, я достойна презрения?
АРТУР. Нельзя видеть одно и не замечать другое. Почему вы не знаете тишины? Громы в домах, кутёжи – настоящая канализация звуков. Лишь мы – рыцари одиночества – знаем цену доступного!
Оболочка комнаты растворилась. Артур подтянул к себе, словно живой, пульсирующий серп Луны, усадил на него Машу, толкнул и – беззвучно скользит рядом.
МАША. Где мы?.. куда мы плывем?..
АРТУР. За горизонт событий: в себя. В каждом есть космос.
МАША (указала рукой). Там – что?
АРТУР. Мера уныния.
МАША. Там?..
АРТУР. Бессонница. Душевные муки. Считай, смотри сколько их накопилось.
МАША. Они, точно змеи, точно крыса вертит хвостом… Что здесь?
АРТУР. Сновидения.
МАША. Мерзость.
АРТУР. Разумеется, если не считать их своими – сойдёт за счастливый роман.
МАША. Там – коробки?..
АРТУР. Амбары разумных лет. А тут – гнилые словечки, срамные мыслишки» – из тех же дела. Там – куль празднословия. Слышишь, душок?.. МАША (принюхалась). Фиолетовый. (Считывает ярлыки). Сплетни. Проклятия. Воровство. Вражда. Ворожба.
АРТУР. Свирепые факты – гляди, как напичкано.
МАША (разбирая одежду). Обжорство. Пьянство. Похоть. А здесь?.. Фууу!.. Гордость. Тщеславие… А это?.. Откуда шары?..
АРТУР. Всего лишь воздушные замки – пустые мечтания!
МАША. Там – дрова?.. Сколько их…
АРТУР. Ворох прожитых дней.
МАША. А эти?..
АРТУР. Те, что остались.
МАША (замечает в зеркале своё отражение). Эй! Кто здесь?
АРТУР. Смех. Видишь, — трепещет.
МАША. Не думала, что смех – животное существо.
Артур играет на флейте.
МАША (выразительно). Музыка, как аромат тишины, слёзы, которых не видно – молитва, дарованная для любви – копья сражений, где нет покоя сытым и злым.
Артур приникает к цветку, растлевая шелк его лепестков…
МАША (лицо на экране). Хочу умереть! Хочу умереть!! Хочу умереть на лету – безропотно, точно птицы…
Лицо укрупняется, близится… и только глаза… Дыхание – ритм участились, приближаясь к оргазму… И вдруг – лик исказился. Демон разорвал оболочку, привстал на задние лапы. Руки стали вдвое короче, живот вздулся, раздвинулся в стороны, а, треснув, обнажил жирное, волосатое брюхо. Позвоночник обозначился – превратился в хребет, имея логическим завершением… крысиный хвост, хищные удары которого, с лёгкостью крушат всё в пределах своей досягаемости.
Флейта смолкает.
Небо смешалось, несется по кругу. Серебристым клубком мелькает гибкое тело Артура. Лунный серп падает, рассекает демона надвое – тысячи мелких, свирепых, гнусавых зверьков заполняют собой всё пространство. Пёстрое существо в шляпе с петушиным пером, сдёрнув с рук перчатки и, обнажив веер полупрозрачных, изящно изогнутых, смертоносных клинков, отважно вступает в борьбу. Луна становиться звёздной пылью – красной от крови…
Маша распахнула глаза.
Пауза.
Неужели – спала?
НАИНА (с улыбкой). Несерьезно. А что… что-то… приснилось? Маня, колись…
МАША. Приснилось, что ты… лесбиянка.
НАИНА. О да! Иногда я бываю хорошей, но, когда становлюсь плохой, я еще лучше!
МАША. Где Дуся?
НАИНА. Ушла.
МАША (волнуясь). С кем?.. Куда?..
НАИНА (удивленно). Со своим молодым человеком. С Романом – роман.
МАША (успокоилась). Это хорошо. Это правильно.
НАИНА. А ты: «Нет никого, нет…»
МАША. «У бога любви чело в крови. Он слов не жалует». (Замечает цветы.). Откуда?
НАИНА (таинственно). Из филармонии. Принесли…
Звучит флейта.
МАША (волнуясь). Я слышу – слышу…
Музыка, как аромат тишины, слёзы, которых не видно – молитва, дарованная для любви – копья сражений, где нет покоя сытым и злым…
МАША. Останься со мной…
Ненаглядный мой, слышишь…
Останься.
Медленно, я по коже…
бродить стану… пальцами…
Ладонью касаться её невесомо и нежно…
Я сделаю это… будто…
Немного небрежно…
Мы будем сгорать в огне…
и гулять по раю…
Мы будем среди планет летать догорая…
Мы расстаёмся, чтоб встретиться вновь
на экваторе…
Увидим друг друга…
В глазах: огни — детонаторы…
И сердце замрёт…
И любовь разорвёт нас – безжалостно!
Останься сейчас, слышишь меня…
пожалуйста…
Дамы во власти музыки: раз-два-три-четыре! Впереди – красавица Наина. Движения незаурядного тела точны – и дьявольски грациозны.
Занавес.
Стихи Н. Гумилёва
С. Леоновой
Примечание: стихи (отдельным приложением), полагаю, можно менять, и хорошо, если так будет на каждом новом спектакле.
Дыхание нежности…
Свет звёздной млечности…
Падает снег…
Напоминая… о быстротечности…
Снежинки… касаются нас поцелуями
вечности…
Я отражаюсь в глазах твоих…
мы понимаем…
Наша любовь…
до бесконечности…
Сердце отравлено ядом разлуки…
В мыслях родной человек….
Я сейчас… очень хочу быть рядом,
Видеть очей твоих свет….
И бесконечно любить…
Любить твою душу…
Глядя тебе в глаза,
Благодарить судьбу – моя тайна….
Благодарить небеса…
Ласковым словом и любящим взглядом
Можно творить чудеса…
Я сейчас очень хочу быть рядом…
Просто…
Смотреть в глаза…
У меня к тебе волчья любовь со звериным оскалом…
Я тебя не отдам…
Не отдам никому-никому
слишком долго искала…
Каждый миг…
Каждый вздох…
поцелуй каждый — каждый…
Как волчица, закрою горло твоё…
однажды…
У меня к тебе волчья любовь…
кровь по венам несётся в атаку…
Твоя верность силы даёт…
Моя нежность – мой якорь…
Сердце взял и забрал не спросив…
Воин Гордый и Смелый…
До тебя никого не любила так…
как сейчас…
смею…
В струении одежд мерцающих ее…
В скольжении шагов — тугое колебанье
Танцующей змеи, когда факир своё
Священное над ней бормочет заклинанье.
Бесстрастию песков и бирюзы пустынь
Она сродни — что им и люди, и страданья?
Бесчувственней, чем зыбь, чем океанов синь,
Она плывет из рук – холодное созданье.
Блеск редкостных камней в разрезе карих глаз.
И в странном… неживом и баснословном мире…
Где сфинкс и серафим сливаются в эфире…
Где излучают свет… сталь, золото, алмаз…
Горит сквозь тьму времен ненужною звездою
Бесплодной женщины величье ледяное.
Потоки лет, журчанье дней,
Сливаясь в жизнь одну,
Срывая лист листвы календарей,
По ней одна бегу.
Не замечая никого…
Я строю храм судьбы…
Но капли счастья моего
Не копятся, увы!
Одна я в этом мире скудном,
Не отмеряет он мне то,
Что называется искусством
Порывов сердца моего…
Я — женщина… я смесь… из ада с раем…
Сто тысяч разных лиц… живут во мне…
Кого-то… я люблю и уважаю…
Кого-то… беспощадно… жгу в огне…
Я добрый ангел… и коварный бес…
Царица… и послушная рабыня…
Загадка… сказка… чудо из чудес…
Я дикая чертовка… и богиня…
Доверчивая… ласковая… кошка…
Неукротимая… строптивая… тигрица…
Наивная… обидчивая… крошка…
Мудрая… и хитрая… лисица…
Я тихий омут… и жестокое цунами…
Внезапная гроза… и водопад…
Я ветерок… шуршащий облаками…
Я бездна… и шикарный звездопад…
К сценарию… я роли… подбираю…
Сто тысяч разных лиц… живут во мне…
Я разная… но все-таки… Земная…
Я – женщина… И мы… такие… все…
Прислано: Ингвар