— Вы только посмотрите, что они пишут!
Евгения Васильевна Катаева, учительница русского языка и литературы, а также завуч, ворвалась в кабинет директора, потрясая мощной грудью. Энергичными шагами она подошла к столу, за которым сидел директор, и кинула на зеленое сукно стопку двойных листов. Директор оторвался от своей писанины и искоса посмотрел на возмущенную учительницу.
— Что опять не так, Евгения Васильевна?
— Да вот, взять хотя бы сочинение Владимира Макарова.
Она взяла из стопки верхний листок и, вздев на короткий нос очки для близи, принялась читать.
— «Я провел это лето хорошо, потому что все время дрочил и драл собственную бабушку». Каково? Дальше читать?
Директор откинулся на спинку стула и распрямил усталую спину.
— Интересно! Конечно, читайте! Хорошо, не матом.
Евгеша глубоко вздохнула и продолжила чтение.
— Меня привез в деревню мой отец и тут же уехал обратно, потому что отпросился на работе только на полдня. Дед, Егор Иванович, был на рыбалке, а потому мной занялась бабушка Акулина Карповна. Она прижала меня к себе и стала целовать. И целовала до тех пор, пока у меня не встал. «О!», — сказала бабушка. — «У тебя стояк! Ну-ка, покажи!». Я был в шортах, а потому, чтобы показать бабушке стояк, мне даже не пришлось расстегивать ширинку. Я просто высунул член наружу. «Да!», — сказала бабушка. — «Настоящий стояк! Ну-ка, залупнись!».
— Что, так и написано? — вяло поинтересовался директор. — Залупнись?
— Да, так и написано.
— Хорошо, читайте дальше.
Он зевнул и принялся за свои бумаги.
— Я залупнулся и показал бабушке сизую, как черносливина, головку. Она протянула руку, словно хотела ее погладить, но тут пришел дед с рыбалки с удочками и целым ворохом свежей рыбы на кукане. «А, Вовка приехал!», — обрадовался Егор Иванович. — «Сейчас в баньку сходим, а ты, Акулька, рыбки пожарь!». Я в Москве мылся накануне, но сходить в баню с дедом не отказался. И не зря!
— Там, дальше, наверное, гомосексуальный акт между старым извращенцем и юношей? — сказал директор. — Думаю, можно пропустить.
Евгеша внимательно посмотрела в листок.
— Не совсем.
— Тогда читайте.
— Мне было неловко смотреть на голого деда в предбаннике, но когда он снял кальсоны, я увидел, что у него тоже стояк, и мне стало хорошо и не стыдно.
— Перед тем, как париться, — сказал дед, берясь за член мозолистой рукой сельского пролетария. — Надо подрочить, а то о каменку зацепишься.
Дед был лысый и седой, и волосы вокруг стояка у него тоже были седые. Мы сидели на лавках и дрочили, глядя друг на друга. «А ну, кто первый кончит?», — закричал дед и начал яростно дрочить. Пришлось догонять, и мы спустили одновременно. Дед сделался очень красным, и я полил на него из ведра холодной водой.
Потом Егор Иванович растопил печку и мы стали париться и мыться. Затем дед схватил березовый веник, положил меня на лавку и начал парить, но не по спине, а по животу и по яйцам, и у меня снова встал. Встал и у деда, и мы снова спустили по разу. Ох, хорошо-то как!
— Хороший мальчик! — заметил директор. — За полчаса кончить два раза — это дорогого стоит.
— Читаю дальше! — с угрозой в голосе сказала Евгеша и продолжила:
— Пока мы парились, мылись и дрочили, бабушка Акулина Карповна нажарила свежей рыбки. День выдался жаркий, и она была в одном фартуке на голое тело. Когда она поворачивалась боком, я видел под фартуком ее огромные белые груди, а когда задом, то широкую белую задницу.
— Да, — заметил директор. — Лето выдалось жарким. Продолжайте, пожалуйста.
— Мы поели рыбки, а бабушка смотрела, как мы едим. Она сняла фартук и сидела, положив на стол громадные груди.
— В это как-то не верится, — задумчиво сказал директор. — Советская женщина, колхозница, и сидит перед двумя мужчинами, положа груди на столешницу…
— Ну, почему же! — излишне горячо возразила Евгения Васильевна. — Я тоже так сижу, когда жарко. Могу проиллюстрировать…
— Прошу Вас! «Бери свой быстрый карандаш, рисуй, Орловский, ночь и сечу!».
— Вот именно! — сказала завуч, подходя к директору очень близко. — Молнию расстегните!
Евгеша повернулась задом, и директор застегнул молнию на ее сером платье, которое, словно живое, соскользнуло на пол с покатых плеч учительницы. Показались кружева комбинации, а под ней обнаружились широченные, словно парашютные, лямки бюстгальтера.
— Продолжать? — с придыханием спросила завуч.
— Да, — с придыханием ответил директор. — Я Вам премию выпишу. Квартальную.
— Так квартал вроде прошел, — задумчиво сказала Евгения Васильевна, стягивая через голову липнувшую к телу комбинацию.
— Ничего, когда следующий будет, тогда и выпишу. Что у нас там дальше?
— Дальше у нас лифчик, — пояснила завуч. — В нашей торговой сети хрен найдешь что-нибудь на мой размер бюста.
— А у Вас какой?
— Не знаю. Большой.
— Вижу.
— Я с юности шью лифчики сама, — пояснила учительница. — Поэтому крючки ставлю спереди. Очень удобно расстегивать, знаете ли…
Она расстегнула три крючка, и на свободу лениво выбрались две мясистых горы сливочного цвета с маленькими розовыми сосочками. Завуч подвинула стул вплотную к директорскому столу и села, положив груди на столешницу.
— Видите? Лежат! — победным тоном сказала Евгеша.
— Что там у нас дальше? — спросил директор, расстегивая молнию на брюках.
— Дальше у нас трусы! — с еще большим придыханием сказала завуч.
— Нет, я про сочинение.
— А, — разочарованно протянула Евгения Васильевна. — Дальше вот что:
— Мы поели рыбы, и дед сказал: «Вставай раком, Акулька, я тебя драть буду. Бабушка вскочила и встала раком, показав толстые, как ломти мяса, губы, поросшие густым седым волосом. Дед мне подмигнул и сказал: «Молодым везде у нас дорога. У меня пока не стоит, пусть внучек тебя отжарит».
«Почему это не стоит?», — с подозрением спросила бабушка, раздвигая губы во всю ширь. — «Всегда стоял, а сейчас не стоит! На сторону бегаешь, пенек старый?». «На речке девки голые купались», — необидчиво пояснил Егор Иванович. — Вот я и обспускался. Так пусть внучок тебя отжарит». «Да пусть!», — сказала Акулина Карповна. — От меня не убудет, а ему — практика».
Не так уж просто драть собственную бабушку, если у нее там отверстие, как проезд под Автозаводским мостом, но я старался, ибо олимпийский принцип гласит: «Быстрее, выше, сильнее!». Выше у бабушки была жопная дырка, а вот сильнее и быстрее у меня получилось.
Пока завуч читала эти строки, директор снял и повесил на спинку стула пиджак, галстук, белоснежную нейлоновую сорочку, брюки, майку, оставшись в черных сатиновых трусах, в которых ходила половина мужского населения Союза. Потому что другая половина ходила в синих сатиновых трусах. Затем директор вернулся за стол, выпустил член поверх трусов и с помощью руки придал ему положение строго под сорок пять градусов по отношению к кудрявому лобку.
— Иногда мне кажется, — философски заметила Евгеша. — Что директоров школы, как племенных вождей, назначают по размеру члена.
— А завучей — по размеру грудей, — паровал директор. — У кого больше, та и завуч.
— Много там еще? — спросил он, кивая на листок.
— О, сущий пустяк! — сказала Евгеша, стягивая с себя трусы с кружевами по краям:
— Когда я вышел из бабушки, из нее текло, как из родника. Дедушка меня сменил, а потом мы это делали каждый день. Вот почему мне понравилось это лето.
Последние слова прозвучали глуховато, потому что завуч стояла, держась обеими руками за стул. Директор тут же пристроился сзади и занялся работой с учительским персоналом. В этот момент приоткрылась дверь, и мальчишеский голос спросил:
— А Евгения Васильевна тут?
— Тут, тут! — ответила Евгеша из-под директора. — Не видишь, мы немного заняты. Зайди попозже!
Дверь захлопнулась, и завуч решила уточнить:
— Так что у нас насчет премии?
— Точно не знаю, но если выделят фонды, то будет у Вас премия.
— Я на «Хельгу» записалась, поэтому будет жаль, если… Через некоторое время, одеваясь, Евгения Васильевна спросила:
— А что же мне поставить этому Макарову? Двойку?
— Не надо двойку, — ответил директор, поправляя галстук. — Поставьте пятерку, а вот читать перед классом не советую. Во избежание…
— Все-таки нам надо усилить воспитательную работу среди учеников старших классов, — сказал директор завучу, когда они вышли в теплый осенний вечер. — Не далее, чем вчера я вышел из школы, а под кустом шевелятся четыре ноги. Чего доброго, еще рожать начнут!
— Под кустом? — ахнула Евгеша. — Как романтично! Может, и нам, пока тепло?