Скажите, уважаемый читатель, нормально ли жить в воображариуме собственного мира? Ну как бы понарожку…Изучая естественный мир словно со стороны…
Запутала Вас? Такое за мной водится…
Наверное, я немного чокнутая, простите…
Порой мне кажется, что даже родители меня стыдятся, а старший брат, Максимка, все уговаривает меня быть проще…
Быть проще… Что может быть проще?
Быть может, потому я и одна в свои 19, и порой бессовестно вру о своих якобы романах со старшими мальчиками.
А ведь более чем прогулки по вечернему городу у меня-то и не было…
Опять вру…
Было, конечно…
Но отнюдь не так, как мне того хотелось, а потому – что было, а чего не было – я вам не расскажу!
Родители считали меня немного странноватой…
Да, да, не удивляйтесь!
А знаете, отчего?
Родители – люди обыденных интересов, а я с детских лет стала проявлять творческие способности: стихи, короткие эссе, которые зачитывали перед всем классом…
Но я испытывала странные чувства: с одной стороны, мне было приятно внимание со стороны учителей и их лестные слова; с другой – я испытывала какое-то предательское ощущение, когда, пусть и приятными словами, но выделяют только тебя… А всем, если честно, по фиг твои способности!
Вот математику, например, я совсем не тянула… И каково это, после русского языка/литературы, получать два балла по очередной контрольной или стоять у доски, пытаясь решить уравнение, которого тупо не разумеешь!
А родители, пропуская мимо ушей похвалы учителей по литературе и языку, третировали меня за математические неуды…
Сколько раз, свернувшись потом калачиком в своей комнате, я тихо ревела в кулачок, и лишь Максим порой находил слова утешения… Он даже родителей пытался образумить, но сам же получал нагоняи, мол, зачем ты за нее заступаешься… Учиться надо, а не стишки писать…
Свой диплом за победу в творческом конкурсе школы я так и не повесила на стену. Не чувствовала я родительской гордости, а взгляды отдавали какой-то насмешкой: пусть балуется, дочурка, но ничего, перерастет, за ум возьмется!
А еще я с юных лет умела хорошо рисовать, что тоже приветствовалось родными лишь до поры до времени! Потому что математика была превыше этого баловства!
Уходя на школьные каникулы, я чаще других разрисовывала одноклассникам их дневники, срывая даже одобрение учителей. Те советовали мне пойти в художественную школу, но…
Я не могла перечить родителям, считавшим, что это увлечение окончательно погубит мои и без того ущербные математические способности, а потому, ей будет не лишним поучиться часок-другой!
Именно увлечение рисованием однажды вышло мне боком, и пусть уже прошло несколько лет, а меня порой не отпускает чувство позора, которое мне довелось пережить в те годы. Не буду торопить события, Вы все узнаете…
Что касалось моих отношений со сверстниками-мальчишками, то я развивалась в угоду возраста, без отклонений.
Правда, моя некая скрытость отдаляла от меня же даже тех мальчишек, которые казались мне приятны и симпатичны. Но где-то я и сама виновата, когда, например, на школьном дискаче, когда кто-то приглашал меня на танец, я не спешила давать согласие…Я не ломалась, я просто…боялась!
Подростковое волнение усиленное рядом комплексов, которые, надо сказать, я так и не переросла…
Экранный образ Кристиан Стюарт в ее «Сумерках» я не раз примеряла на себя: не примыкала ни к девичьим компашкам, ни к парням, держалась скорее отстраненно, даже если и находилась в одном сообществе…
Был у Максима хороший друг, Костик, к которому я чувствовала симпатию и думала, что эти мои чувства могли породить что-то в ответ… Костя был вхож в наш дом, и вместе с братом они посещали секцию, накачивая мышцу. Мне было приятно его общество даже тогда, когда он просто просил приготовить ему чай… Правда, разговор у меня с ним не вязался.
И Костя, видя мою замкнутость и робость, лишь потешался надо мной.
Костя казался мне таким уверенным в себе и гордым, что мне хотелось быть с ним, и однажды, когда мы с братом были вместе, я спросила:
— Как ты думаешь, если я отдамся Косте, он станет меня уважать и считаться со мной?
Макса был в моральном шоке от этих слов. Стал трясти меня за плечи, хлестать по щекам и орать на меня:
— Я не допущу, чтобы моя сестра превратилась в потаскуху! Никакого Кости! У него этих баб, знаешь, сколько? Кому нужна очередная?..
Не знаю, что надломилось во мне после того разговора, но когда мы вновь встретились с Костей, я лишь испытала к нему некую брезгливость.
Ах да, рисунки… Это был особый мир, столь же личный, что и мои творческие потуги! Но ладно бы, если бы я увлекалась рисованием некой традиционной сферы: природы, там, натюрмортов всяких… Так нет же, меня влекло в некий особый мир! Сыграло, наверное, и мое воображение, и особенности воспитания…
И Макса тоже! Да-да, мой братишка, увлеченный историями и книгами в стиле-фэнтази, весьма живописно рассказывал мне о прочитанных повестях и романах, где властвовали неправдоподобные герои, обличенные кто немыслимой физической, а кто магической силой! Порой, охваченная его пересказами, я начинала что-то рисовать на бумаге, и именно Макс, отметив мою способность к передаче этих данных, как-то сказал мне:
— Здорово! Это же целый комикс! Тебе стоило бы серьезней обратить на это внимание…
— Ты серьезно? – усмехнулась я тогда, пусть его слова и льстили мне. Ведь нарисованные образы были мною почти любимы… — А мне кажется, это ребячество!
Брат потрепал меня по голове, распушив волосы.
— Люди порой на любимом деле такие бабки зарабатывают!
Я призадумалась: а ведь Максим настолько прав! Миры всех этих гоблинов и троллей, принцесс и воительниц-амазонок, спутников и странников затягивали меня, а мое воображение мигом рисовало картины, которые я тут же при помощи карандаша переносила на бумагу. Только здесь вышла одна закавыка, которая и поставила меня в несколько унизительное положение в глазах матери. С отцом они были в разводе, и он жил в другом городе…
Мать не считала мое увлечение чем-то серьезным и, скажем прямо, косо посматривала на мои рисунки. А тем временем я стала замечать, что образы рисованных героев, которых я как-то особо полюбила, были какими-то не полными. И я постаралась приукрасить их, обличая то в новые одежды, а то и без оной… Будучи сама достаточно сухой, я наделяла героинь фигурной пышнотелостью, а мужчин-героев — не только рельефными мышцами, но и характерно подчеркивала их анатомические особенности.
Со временем я сформировала несколько журналов: один был открыт для общего доступа и лежал на моем столе, второй – более интимный – я прятала под тетрадями в полке, доставая его в минуты вдохновения лишь тогда, когда понимала, что мне не грозит разоблачение. Я отлично понимала, какой нагоняй получу от матери, если она меня спалит за достаточно сомнительным увлечением.
О, еще бы… Девочка, которая и целовалась-то всего, краснея, всего пару раз, рисовала такое!!!
Ну, например… Представьте себе фею и кентавра! А вот и картина…
Стройноногая фея, чью красоту прикрывает лишь легкая ткань плаща-накидки, держит руки на плечах мифического получеловека-полузверя, глядя ему в глаза. А его рот открыт в жадной истоме от удовольствия, которое доставляет ему вторая фея, пристроившаяся под ним. В ее нежных руках мощный конский ствол существа, которым она умело дразнит его. Бедный кентавр – столько нечеловеческой мощи, но ведь он даже не мог подрочить сам!
Перелистываю лист – следующий рисунок: дикое племя, которое хотели истребить из-за их нравов, пытает пленницу… Кто она? Наверное, одна из тех, кто пришли на эту землю, желая установить свою власть. Может быть, чья-то жена, чья-то дочь… Не придумала еще… Она красива, юна, но ее участь определена! Слишком жестоки были меры ее соплеменников к чужому народу, считавших эту землю своей, и попав в плен, чего ожидать ей от варваров-мужчин? Дикие нравы, необузданные нравы и вечная месть!
Девушку уложили на какую-то подмость, на живот, обездвижив руки и ноги. В красивых глазах страх и ужас от происходящего, понимание обреченности, и осознание того, что происходящее – лишь ответ за то, что войны ее племени позволяли себе в отношении порабащенных ими женщин.
А тем временем один из Диких подносит к ее открытому рту напыщенный член-мститель, да таких размеров, что, кажется, порвет бедняжке рот! Она бы, возможно, проявила упорство и стойкость, если бы сзади ее не одолевал под гул толпы еще один Дикий! Он пялит ее прямо в зад, и судя по раздавшимся ягодицам, член у этого Дикого даже превосходит по своим размерам орган его же соплеменника.
Следующая картина – продолжение: глотка девушки раздалась от заталкиваемого внутрь члена, который все еще буравит ее. Глаза красавицы буквально на выкате, блестят от слез…А рядом, метя в ее рот, ожидают своей очереди еще два члена Диких!
Или вот вам кадр: некая знатная особа, восседает на троне с широко раздвинутыми ногами. Меж ними – обнаженный мужчина-раб, руки которого связаны за спиной. Его голова покоится между ног своей владычицы. Ей характерна надменная холодность и красота. Рядом с троном – обнаженный страж, старающийся сохранять терпение и не поддаться искушению. Но как же ему тяжело – я старалась передать это на его лице – коль налитая мошонка в ее изящной ладони, а член дыбиться и пульсирует взведенными нервами.
На следующей картине этот же член во рту жалкого раба, втиснутый почти до основания. Причем я «позволила» ему истечь, и вязкая сперма заливает под ними пол и все еще сочиться, а Знатная особа, запрокину голову, смеется над этой сценой, не скрывая своей полунагой красоты.
Ну или вот еще: две подружки-амазонки с нескрываемым интересом рассматривают член знакомого парня, указывая на него пальцами, движением вниз. Пока член безвольно висит, заставляя парня чувствовать себя не ловко.
Но вот – на следующей картине – девушка жестом пальцев указывает вверх, и член молодца реагирует на это бурным подъемом. Это веселит вторую девушку и она смеется над ситуацией.
Завершаю сцену следующим сюжетом: девушки сомкнули ладони на члене парня, который фонтанирует от несдержанности крупными каплями. Рот парня судорожно кривится, а девушкам смешна эта ситуация и реакция доведенного до оргазма парня…
Ладно, закрываю журнал, хотя тут еще много интересных тем…
Так вышло, что как-то я не уследила, и оставила журнал на столе, и он совершенно немыслимым способом попал в руки матери! Мать была в гневе, я схлопотала несколько оплеух этим же журналом, и в припадке ярости мать даже выдрала из него несколько страниц.
— Какая мерзость, пошлость, срамота! – кричала она.
Я не сдерживала слез, глядя, как гибнут в пальцах разодранные образы, полюбившиеся мне. В ту минуту я суще ненавидела свою же мать!
Альбом не был уничтожен весь, хотя больше я его не видела. Мать уготовила мне еще одну процедуру унижения, отведя на прием к психологу. При этом и там пыталась устроить мне сеанс порки, тыча в висок этими рисунками.
— Скажите, это нормально? Она – нормальная?!
Представьте мое состояние, ведь я уже и школу закончила, училась в университете, а меня, точно первоклашку, вычитывали почти публично.
Но реакция психолога оказалась на моей стороне. Как бы ее не шокировали, возможно, эти картинки, но голос ее был спокойным, слова – рассудительными, и после некоторого времени, которые мы провели вместе, она заключила, что таков мой способ познания мира и отношению к окружающему. Не стоит девушке ничего запрещать, упрекать в подобном, не стоит ломать ее психику. Кто-то развивается так, кто-то – иначе!
Я была благодарна психологу, хотя мать на нее как-то косо смотрела, а по выходу не сказал ни слова.
Более того, пару дней мы с мамой вообще не общались, переживая ситуацию каждый по себе.
Максим, который был в курсе ситуации, также получил свое: мол, забил своими фэнтази и комиксами девчонке голову, отсюда вся дурь! А когда он попытался оправдаться и поддержать меня, мать снова взвинтилась, строго наказав подобной мерзостью больше не увлекаться!
Честно сказать, некоторое время я даже боялась в руки брать новый альбом и карандаши, чтобы просто порисовать нейтральные темы. В глазах все еще стояли те кадры, как мать выдирала из альбома мои рисунки. Я ощутила почти физическую боль утраты…
Лишь Максим поддержал меня, вдохновив продолжать рисовать, несмотря ни на какие запреты.
И я продолжила… Тайком, когда в квартире уже гас свет. Я уже не пыталась возродить ушедших героев и героинь, рисовала новых…
Я догадывалась, что мать порой будет перерывать мои вещи, чтобы вновь уличить меня, а потому старалась действовать осторожней, хотя порой это уже попахивала паранойей.
Когда в новом альбоме обрисовалось с дюжину образов, я решила показать их Максиму.
А то как же? Брат, который меня сильно любил и всегда поддерживал…
Я сама отдала ему в руки тот альбом, и когда брат стал листать его, я, не скрывая своей гордости, стала комментировать сюжеты и образы.
— Ну, тут я так нарисовала… Хотя сперва по другому это видела… А это с продолжением будет… только потом… Через пару листов… Вот…
Я видела, как горели глазки братика и на каждую картинку он не жалел слов:
— Здорово! Класс!!! Надо же…
Мне была интересна его реакция на отдельные картины, которыми был заполнен альбом, и я уже наблюдала за тем, как подергиваются его веки, как он чаще дышал, порой краснея, как пытался сохранить самообладание, часто сглатывая…
Меня позабавило, как дернулись мышцы на его лице, когда он увидел следующий рисунок: над героиней, с плеч которой была скинута накидка, обнажая полные красоты груди с набухшими сосками, пархали бабочки, за чьим полетом она завороженно наблюдала. При этом сама она восседала на спине мужчины, который вез ее на себе. Мышцы на его руках были напряжены, лицо сосредоточено…
Брат задержал внимание на груди героини, что не ушло от моего внимания, и я лукаво улыбнулась, пусть это осталось не отмеченным им.
Я аж закусила губу из интереса, ожидая, когда он перелистнет страницу.
У Максимки от прилива чувств отвисла челюсть!
Эта же самая пара, разве что героиня ловит взором бабочек, приподняв руки в воздух, отчего ее груди кажутся почти невесомыми, а мужчина, чья спина разгружена, стоит перед ней на карачках, сложив руки, точно в мольбе….
В мольбе ее «киске», выше которой не может поднять взор!
Какая необычная гармония: физически мужчина превосходит мою героиню, может переломить ее на двое без особого напряжения сильных рук, но… он безволен пред ее неземной красотой!
— Я захотела сыграть на таком вот контрасте… — сказала я. – Как думаешь, получилось?
Брат лишь кивнул…
Или вот еще образ: юная фея, чей бюст кажется непомерно большим ввиду тонкой талии и стройных ног, восседает на спине стоящего на четвереньках раба. Голова его опущена, ведь поднимать ее ему не велено. Фея же смеется над шутками свободного гражданина – это здоровый мужчина, чей крупный член под стать развитому телосложению. Он сыплет остротами, а его тугой член – гормонами!
В продолжении сюжета – этот же молодой мужчина источает сперму в ладони феи, которые она сложила ковшиком. Видно, что набралось в ее ладошки не мало, но возбужденный член еще истекает новыми порциями: настолько мужчину впечатлила его знакомая и любимая фея.
В завершении, девушка-фея поит этим мужским содержимым своего раба, а обессиленный мужчина, чей член пусть и обвис, но все еще выглядит увесисто, присел у тонких ног девушки.
А вот следующая картинка буквально привела моего братца в трепет.
Если в первом альбоме я обычно старалась рисовать фактурных героинь, с явно выраженными формами, но здесь – изменила себе. Девушка-фея вышла изящной, но тонкой, звонкой… А ее лицо… Открою тайну, пыталась нарисовать свой автопортрет, и сходства сложно было не отметить!
Брат аж моргнул, как если бы реально увидел меня в образе этой девы…
И лишь потом до брата дошло, отчего рисунок был размещен в этом альбоме.
Тонкая ладонь девушки была обращена назад, удерживая под мошонку обнаженного крепкого сложения гиганта, навьюченного ее вещами – сумками, рюкзаками. Член мужлана взыблен, но он покорно плелся за своей хозяйкой, испытывая неимоверное желание, а она чуть улыбалась ему, предчувствуя его тяготы.
Как я сейчас, наблюдая за Максимом.
— Пора бы ему уже разгрузиться… — пошутила я. – Правда, я еще не придумала, что рисовать дальше…
Макса аж вспыхнул, но сказать ничего не смог.
И тут в квартиру вошла мать, нарушив нашу идиллию.
Я выхватила альбом из рук брата, а он спешно выскочил из моей комнаты.
Однако я четко уловила, как подрагивал его член под спортивками!
Но самое забавное произошло буквально минут через 5, когда дежурно поприветствовав мать, Макса удалился… в туалет!
Выйдя оттуда спустя несколько минут, он был аж бордовый, и на миг застыл, встретившись со мной взглядом.
— Все хорошо? – пошутила я.
Он рассеяно кивнул, что только позабавило меня еще больше.
И я тут же придумала вторую картинку!
Гигант сбился с темпа, пав к ногам тонкой девушки. В ее руках еще плескалось его семя, которое теперь стекало с изящной ладошки прямо ему на голову…Вот это закономерный итог!
Я засмеялась в след Максиму, который поспешил укрыться в своей комнате.
В таком виде меня и застала мать, с ходу окрестив меня истеричкой за безудержный ржачь!
— Иди лучше с ужином мне помоги!
Весь оставшийся вечер меня не покидала мысль о новом рисунке, и я отвела под него почти всю ночь, закончив с утренними сумерками. Устала, но была довольна собой. Даже моя фея-героиня, кажется, искрилась от задора…
Я решила разыграть брата и подбросить ему этот самый рисунок – самый свежий в моей коллекции. Хотелось видеть его реакцию…
Осторожно, чтобы не потревожить чуткий сон матери, я прокралась мимо ее комнаты и вошла в комнату брата. Тот спал, такой безмятежный и… доступный!
Я на миг задумалась, не сильно ли рискую, если оставлю рисунок на его столе – вдруг мать, помимо своего обыкновения, заглянет сюда? Второго бы разоблачения я бы не перенесла.
Наверное, будет лучше все же повременить и показать Максиму рисунок потом, чтобы ничем не рисковать.
С этой мыслью я уже почти была готова выйти из спальни, как вдруг…
. ..мною завладело чисто идиотское желание понаблюдать за… членом брата! Просто посмотреть на него! Не будучи обласканной мужским вниманием, многое ли я видела? А кто еще мне может предоставить такую возможность?
В летнюю пору, когда даже я спала под одной наволочкой, Максим накрывался ею лишь для виду. Чаще всего, закаленный, он и вовсе сбрасывал ее с себя под утро, да и в этот раз большая часть тела моего брата была почти полностью обнажена. И даже это наволочка облегала его, точно римская тога, и я, используя свое художественное воображение, невольно засмотрелась на Макса.
Он был хорошо развит для своего возраста, и вполне мог претендовать на образ, который я порой создавала в своих картинах. Сейчас, когда уже рассвело, а братец был полуобнажен, я могла отлично убедиться в этом. Какую бы картину я бы посвятила ему?
Быть может, пробуждение некого героя, чей сон был потревожен…феей?
Я присела на корточки у его кровати, и чуть приподняла край пододеяльника, сворачивая его в сторону. Каково было мое удивление, увидать брата… полностью обнаженным! Трусы отсутствовали, как если бы он сам готовился к волшебству этой ночью или чудному пробуждению с лучами солнца.
При виде его члена у меня в висках застучала кровь, а челюсть чуть провисла. С одной стороны, я понимала, что делаю нечто греховное, за что испытывала стыд, но с другой… Не с тем ли интересом героини моих историй наблюдали за мужским достоинством попавших в их ласковый плен мужчин?
Макс спал, спокойно и безмятежно…
Он даже не чувствовал, как утренняя эрекция, столь естественная для молодых мужчин его возраста негодовала, от желания и страсти.
Головка его члена была такой крупной, что даже кожица на ее вершине не смыкалась, и удостоверившись, что брат все еще спал, я, не в силах пересилить себя, коснулась ее подушечками пальцев. Чуть чувственно, едва-едва, даже сама не поняв, было ли касание?!
Брат не изменился в лице, глубокое дыхание обращало его в сон!
Это даже позабавило меня, и я вновь тронула именно головку члена, которая отреагировала на это пульсацией! Ей словно бы самой не терпелось оказаться в теплых и тонких девичьих пальчиках.
Мне захотелось сжать ее в кулачке, пальчиками, но при этом не получилось бы не потревожить брата. И все же искушение брало свое, и я осторожно присела на край его постели, стараясь делать это осторожно, как если бы я и вправду была невесомой феей!
Мне удалось набросить на его головку колечко из пальцев, и сомкнуть остальные пальчики чуть пониже, обхватывая сухой и горячий мужской орган. В какой-то момент естественные чувства перевесили чувства стыда и неловкости, и я даже поймала себя на мысли, что не выпустила бы его член из ладони, даже если бы Макса вдруг проснулся.
В своей ладони я удерживала — неловкие сравнения пробивали меня на смех! – жезл мужественности, скипетр мужской гордости, но он был под моим вниманием! Тонкими пальчиками, которыми ничего тяжелее карандаша и кисти я не обнимала, сейчас я удерживала фаллос брата… Да что там брата? Это был молодой мужчина!
Я настолько увлеклась мыслями, что невольно натянула тонкую кожицу на его головке, и та почти полностью обнажилась, демонстрируя мне свои самые тонкие и чувственные грани…
Я посмотрела на лицо брата, который, словно что-то ощущая, уже стал подергивать веками.
Оставить сейчас его – и он никогда так и не узнает, что стало причиной его пробуждения!
А я так и буду мучатся желаниями вновь посетить родного брата, томимая порочными страстями.
Я разжала круг обхвата, оставив головку чуть пульсировать, и переключила внимание на его мошонку, в которой среди прожилок вен круто выделялись шарики яичек.
Я провела подушечками пальчиков между ними, ощущая их упругую силу, а затем с той же легкостью попеременно коснулась каждого из них. Прохладные на ощупь, они словно бы просились в мою теплую ладошку, и я прикрыла их, ощущая, как они подтянулись в своем мешочке.
Я вновь скользнула взглядом по мужественному лицу брата, его плечам и торсу. Максим производил впечатление подкаченной фигурой, и мне вновь стало смешно при мысли о том, насколько беззащитными при этом оставались его тестикулы.
А ведь со времени своего возмужания, когда Максим понял свою мужскую натуру и свое эго, насколько же он берег эти два яичка! Гордился ими и оберегал их… А какая-то девчонка могла лишь движением пальчиков повелевать этими самыми шарами, и он ничем не мог ей воспрепятствовать!
Брат охнул, как если бы мои мысли передались ему, и я тотчас посмотрела ему в глаза…
Максим очнулся, и смотрел на меня со смесью недоумения и даже испуга!
А чтобы я, интересно, делала, если бы он пришел ко мне и стянул с меня одеяло?
Был лишь один способ погасить его волнения и тревоги…
Я поспешила мягко улыбнуться ему, точно нежная фея, и приложить ладонь второй руки к его губам, дабы он не задавал не нужных вопросов.
— Доброе утро… — шепнула я.
Губы брата дрогнули, но не в ответе, а в постанывании, поскольку импульс взбудораженного члена и обласканных яичек не позволял ему думать ни о чем другом. Эти органы точно просили его сохранять терпение и дождаться дальнейшего, не вспугнуть Фею, которая могла упорхнуть, оставив его в непонятках от того, что произошло.
Я передвинула ладонь от мошонки к основанию его члена, подняв его вертикально и строго вверх. Вторую ладонь, отняв от губ брата, я переложила на головку члена и сделала несколько поступательных движений вверх-вниз…
Я не сводила взгляд от этой картины: жилистый член, которым я умело управлялась, расцветал в моих ладонях. Головка так и просилась вынырнуть из объятий кожицы, но я пока не спешила открывать его целиком
Лишь раз я глянула в лицо брата, чье дыхание участилось и было даже теплее раздраженной плоти в моих руках. Еще толком не понимая, что происходило, он испытывал не ловкость и даже стыд, но не прогонял меня и даже притих, точно боясь вспугнуть.
Я вновь переложила ладонь на его мошонку, и повела губами в улыбке, чувствуя, как проворно и явно доверяя мне закрутились под нею покорные яички.
Максим и сам издал легкий, но шумный выдох, откинув голову.
Я пропустила пальчики таким образом, чтобы его яйца непременно угодили в них. Полные жизни и желания, сила в них ждала своего времени, чтобы исполнить главную функцию своего хозяина! Я весомо потрясла ими в ладошке…
Братец вовсю доверился мне, не ожидая от меня чего-то плохого. Из его пересохших губ вырывалось дыхание и слова, в которых можно было разобрать сочетание букв, складывающееся в слоги и слово: «По…жалуй.. ста…»
Выходило все так, как в моих картинах!
Мужчина, находящийся в неге блаженства, готов был упрашивать свою Фею, чтобы она управляла им, полностью предоставляя ей власть над собой!
Это льстило мне, и, не скрывая улыбки собственного превосходства, я стала активней разминать левой ладошкой его головку, в то время как правой крепенько обхватила ствол у основания.
Ладонь проворно скользила вверх-вниз, точно по поршню, наполняемой живительной внутренней силой, и я сама испытывала не меньший кайф от того эффекта, который могла производить на брата, который буквально растекался рядом со мной, поглощенный желанием! Дай ему волю, он бы орал, но боясь разбудить мать, был вынужден кусать губы, чтобы сквозь них не прорвалось и звука!
Все это забавляло меня, и я, глянув в его глаза, улыбнулась, точно героини моих рисунков, довольные производимым эффектом!
Максим вовсю доверял мне, предоставляя для управления собой свой орган власти, и я подсела к нему чуть ближе, продолжая горячо наращивать взятый темп. Волосы, ниспадавшие мне на плечо, я непроизвольным движением отбросила назад, за лопатку, открыв обзору брата плечо и большую часть лица.
Надо же, член брата отреагировал на это особым образом, что я ощутила своими руками: толчки и нарастание температуры, сигнализирующие о крайней степени возбуждения!
Пришлось чуть приструнить его, прекратив поддерживать темп елозания по головке и пережав все артерии и мышцы у основания члена. Брат аж завыл, указав мне, что я избрала верную тактику. Забурлили гормоны в его яйцах, подтягиваясь в мошонке, на которую я милостиво поклала ладонь.
— Тишше… Тиш-ш-ше… Ш-ш-ш-ш-ш… — словно заклинанием, глядя на возбужденную головку, прошептала я. Кожица при этом была максимально оттянута назад.
Скулы брата свело от безудержного желания, в глазах, в которых томилось столько же тягучей страсти, блеснули слезы… Пальцы тискали простынь! Он был готов умолять меня, позволить себе же излиться!
— Часто дрочишь? – спросила я, поражаясь собственной же наглости.
Ответ Максима поразил меня своим признанием:
— Два-три раза в неделю… Иногда – дважды в день…Если очень хочется…
— А сейчас – очень хочется? – издевалась я.
Макс не ответил, но я все поняла по его взгляду.
Держа его за головку напряженного члена, я подумала на нее, точно бы желая охладить!
Но это завело Максу еще больше! Представляю, что он вообразил себе в ту секунду, когда миловидное личико девушки чуть наклонилось, а губы вытянулись дудочкой…
Размечтался!
Такую грань я не могла переступить, чем бы он не пытался меня увлечь и как бы о подобном не просил. А ведь он просил… Я слышала это!
— По… жа… луйста…
Я сменила позу, легла на кровать так, чтобы мои ступни находились у его лица. Со стороны это выглядело как актом его преклонения ко мне, что повышало мою самооценку и мое значение! Прямо я не могла повелевать братцем, но сейчас это было настолько очевидным, что доказательств иному и не требовалось.
Сухие губы брата сами прижались к моим ступням.
Лишь при этом условии я продолжила движение ладони вдоль члена брата, постепенно наращивая темп, увеличивая скорость и силу сжатия пальчиков.
Бурлящий поток, который закипал внутри, я ощущала подушечками пальцев, но не торопилась извлекать его!
Мне не терпелось познать те чувства, которые испытывали любимые мною героини, доводящие свои спутников-мужчин до критической точки блаженства… чтобы потом смеяться над их несдержанностью!
Максим не выдержал лишь самую малость, чтобы я на словах позволила ему сделать это. Я уже и сама собиралась спросить у него, готов ли он кончить, как вдруг он излился мощным потоком, в котором ему было несколько раз отказано этим утром.
Влага залила ему живот, образовав лужицу в пупке, и отчего-то это вызывало у меня смешок, который я ничуть не постеснялась утаить.
Член Макса еще дергался, выбрасывая крупные капли, а вместе с этим подергивался и самый низ живота и сводимые истомой ляжки.
Член увядал в моих руках, головка втягивалась в кожицу.
Моя ладонь была обильно покрыта его влагой.
Я вытерла ладошку о край простыни, и протянула брату ручку для поцелуя
— Благодари меня! – мне хотелось признания.
Несмотря на то, что брат только что кончил в эту самую ладонь, он звонко и сочно поцеловал ее, не забывая говорить «Спасибо!»
— Похожа я на… Фею? – зародилась в голове взбалмошная идея?
— Только так и есть! – полными страсти и любви глазами ответил мне брат.
. .. Наши с Максом отношения претерпели изменения. Он по-прежнему был на моей стороне во всех взаимоотношениях, опекал меня и защищал от нападков матери. За это я была признательна ему…
Признанием же Макса стало то, что он… перестал онанировать! По крайней мере, изменил этой своей привычке.
Отныне он просил меня об этом.
— Ты сможешь побыть моей… Феей? – каждый раз робея говорил он.
И глядя ему в глаза, я не могу ответить отказом.