Нас преследовали!.. Как крыс, пахнущих нечистотами… Словно мы были бы заразными, поражёнными чумной палочкой, гнойничками, бубонами!.. Мы могли бы сгнить заживо, но нашим хозяевам всё равно… деньги вываливаются из штанин… они должны посылать друг другу трусливых цыпочек, этим гурманам духОв, шампанского, туфель, прозрачного белья, наличных всех мастей, всей этой дурацкой мишуры! В конце концов, мы втроём нашли себе убежище — мрачный подвал, а в нём три шатких стула, пластмассовый стол из соседнего парка и заплесневелые, потные и обосранные жаркими летними ночами местными алкашами матрасы.
Уже три недели, как мы торчим между прокаженными, потрескавшимися, бородавчатыми стенами… под крышей, на которую ссут по вечерам пьяные прохожие… И именно я становлюсь объектом оплеух моих родителей, когда им надоедает драться друг с другом. И это я та самая персона, которая вынуждена подбирать объедки в мусорниках на сумрачных улицах, чтобы не сдохнуть с голоду… и клянчить бухло для моего старого пердуна-папаши, когда ему не хватает пойла, оплаченного его ветеранским пособием, подачкой от насквозь вороватых пройдох-политиков.
xxxxxx
Пекарня — моя солнечная поляна. Там очень жарко! Пахнет поднимающимся тестом, буханочками, булочками, тепленькими, как промежность и задница булочницы, такая мясистая, что хочется её съесть! Голые руки, белая плоть… пот стекает ей между грудей, где свисает массивный золотой крест. Показывает всем свои сиськи!…Прозрачная плоть… с голубыми прожилками… желеобразная. Она создает волны, когда двигает своей пукающей задницей, наклоняясь за мелочью. Я рассказал ей о наших бедах… Она — красотка, и незаметно дает мне шоколадную крошку бесплатно.
Вера, милашка, юная девица, а какая аппетитная. Круглые икры, шелковистые бедра, голая попка под взъерошенной юбкой на озорном ветру. Она не какая-то там взбалмошная фифа с Арбата, я даю ей сладости, чтобы ласкать её свежие ляжки… одаряю её шею своими слюнявыми поцелуями… каждый раз моя рука забирается чуть выше под юбку… Вчера добрался, наконец, до заветной щели. Всё гладко, но она ещё чуть-чуть ссыт, когда я её касаюсь. Я нагреваю её богатство, помогаю ему побыстрее созревать… Она… я в это свято верю… обязательно… девственница! Лакомый фрукт! Главное, терпение!
xxxxxx
Валентин — сын булочницы. На голову выше меня… Он отлично знает наши окрестности, этот говнюк!.. Гнилые трущобы, стрёмные уголки со шлюхами, подъезды к закрытым фабрикам, очень зловещие, полуразрушенные дворы. Валентин отвёл меня на заросшую травой площадь, где парни трахаются друг с другом… Моё сердце билось со скоростью 150 ударов в минуту. Мы были бы удивлены, наблюдая за ними.. . Мужики сами себя жахают… рвань, социальные отходы.
xxxxxx
Дальше большой заброшенный когда-то богатый дом, в конце парка… крапива метр высотой, море цветов, желтых фиалок, и это яд для глаз. Пробираемся внутрь, толкнув ржавую калитку… Скрежет несмазанных петель сулит нам приключение в конце унылой улицы! Разбитые окна, повсюду клочки бумаги, заплесневелая мебель, разбитая посуда… Там люди ели… а здесь умирали… кто? Трахали женщин, насиловали… может быть, я не знаю точно, но по невыносимо затхлому запаху спермы и притаившихся по углам стонов женщин явственно ощущаю. Стены же хранили только грязные пятна, но не крики. Пианино !…Тоже гнилое… Удар по клавишам, и из-под открытой крышки выпрыгивает испуганный кот. Валентин показывает мне раздолбанный красный диван в углу.
— Если ты хочешь бабла, эта хренотень вполне для этого сгодится!
— Не понимаю!
— Дурачок. Мужик, он садится на эту срань, вытаскивает свой член из ширинки, ты сосешь его, затем облизываешь ему яйца… им это нравится… В качестве бонуса ты лезешь пальцами в его задницу, глубоко, тремя пальцами сразу… там очень грязно, конечно, но ты терпи! Получишь в конце много денежек!
У меня ватные ноги, в горле комок, я не в состоянии произнести ни слова.
— Ещё не время, — продолжает вкрадчиво Валентин, — движуха начнётся только после восьми часов вечера… Бывает, двое-трое смотрят, дрожат, дрочат и ждут своей очереди. Мы можем делать это вдвоём одновременно… Места на этой рухляди хватит для двоих. Хочешь сделать это мне, чтобы попрактиковаться?
Он сутулится, штаны спущены, член по стойке смирно, обрезанная головка, сияющая алым желанием. Я глотаю его, он слюнявый, со вкусом прогорклой мочи. Иду по стволу… лижу.
— Быстрее!
Ускоряюсь.
— Хорошо работаешь языком, молодец, давай, крути повеселей… особо не кусай, а то получишь пиздюлей!.. .
Валентин держит мою голову за волосы, толкает меня на свою тугую торчащую хировину. Я задыхаюсь. Мощная и густая струя вливается в мой рот.
— Глотай, — кричит он.
Понимаю, что насилие надо мной доставляет ему дополнительное удовольствие! Валентин ртом прилипает к моему языку, он острый.. . липкий. Он держит меня на себе, сучёнок, настоящий придурок!
— Вылижи хорошенько всё! — У него перехватывает дыхание. — Ты настоящий ас!.. Гораздо лучше, чем какая-нибудь бабёнка! Ну что, сделаем это сегодня вместе. Заработаем бабосиков?
Я ошалел. Как такое могло приключиться со мной?
— Нет!
— Тогда завтра?
Я ничего не отвечаю, мы молча идем домой. Я размышляю вслух.
— Твоя мама красивая…! А твой отец? – спросил я.
— Он нас бросил, ушёл от нас… да ещё и с таджичкой в придачу! Моей мамаше, честно говоря, было насрать на это, она настоящая блядь, получила, в результате, возможность шпилиться со всеми подряд без всяких проблем! Двое рабочих приходят в её пекарню в четыре часа утра. Платит она им за эту подработку нерегулярно, и когда с деньгами туго, предлагает расплатиться натурой. Я не раз пялился на это их получение зарплаты. Каждый день одно и то же! Хриплый голос мамаши: «Ну, ханыги, давайте уже, покажите мне свои голые задницы!» Мамочка плюхается на диван, широко раздвигает свои большие, белые, целлюлитные ляжки, смачно плюёт себе на пальцы и разделяет губы на своей пизде, тщательно расчёсывая пальцами свой большой черный хохолок… мохнатый куст, гнездо мандавошек! Она ласкает себя какое-то время. У обоих парней стояк. Ей это нравится. Ей всё равно, смотрю я на неё в это время или нет. «Хватит уже пялиться на меня, а то я скоро и без вас кончу.» Они трахают её по очереди… сильно входят, практически, одно неосторожное движение, и они могут раздавить свои яйца. Она кончает, работяга орёт и кончает, и это меня возбуждает. В середине месяца она, обычно, играет в самку-собаку, подставляя своим помощникам задницу. «Это день маленькой тугой жопки! — Объявляет она. — Накормите меня, засранцы, сегодня посильнее! Вы же не тряпки! Давайте, работайте!» Парни от души шлепают её докрасна своими огромными ладонями, одновременно трахая членом глубоко в задницу…
Мне тяжело слушать этот рассказ! Это ужасно, но эта фигня меня возбуждает!
xxxxxx
Вечером на ужин одно и тоже… вареные яйца… плохо проваренные. Желток, как гнилой желудь, а белок — склизкий, словно жидкость из члена Валентина. Больше есть нечего. Выхода нет. Мне придётся пойти в старый полуразрушенный дом! Это я принесу им пожрать!
Мне приснилась мать Валентина. Её груди… тесто для хлеба… мягкое, присыпанное серой мукой. Я лизал, месил, кусал малиновые соски, молоко лилось ручейком, заливая всё вокруг. Простыня подо мной промокла. Надо мной нависло искажённое злобой лицо отца: «Опять ты обоссался, маленькая гнида!» Он хотел избить меня, голого, с членом, торчащим колом. Наставил на мою грудь что-то, похожее на нож, как мне показалось. Папаша приближался, уже к моему лицу, хотел, наверное, выколоть мне глаза. Я вырвался из объятий этого кошмара, пукнув от страха и выплюнув горячую жидкость из головки. Я затрясся, а мама проснулась:
— Федор, ты заболел?
— Нет, мама, это просто плохой сон.
Тело покрыто каплями пота. Меня знобило… грязный ветерок с улицы. Наши окна полный отстой.
Мой техникум вонючий и грязный, как и весь наш район. Запах сортира повсюду! Штукатурка на потолках облезает пятнами… птичий помет на подоконниках… на стенах следы плохо стертых непристойных рисунков. Дерьмовые члены постоянно тёрлись об них. Весь этот несчастный молодняк… словно мелкие пацаны. Мы постоянно рассуждаем о задницах… где найти ебабельных и дешевых шлюх.
Васька с выпускного курса. Хвалится, что он лишил девственности двух своих племянниц. Если бы у меня была сестра, мы бы тоже с ней непременно развлеклись. Уверен, это бы случилось после занятий спортом, в раздевалке. Там воняет потом, грязными ногами, гнилыми носками, мочой. Она хватает меня за горло и… это, я чувствую, меня заводит. Мы с парнями играем там в игру с похабным названием: « Понюхай мою жопу». Ловим одну зазевавшуюся малютку, связываем шнурками ей руки. и я засовываю два пальца ей в задницу. Покрутив в горячей дырке, выдёргиваю и заставляю её лизать их, а потом засовываю глубоко в горло! Она наклоняет голову и её рвёт.
Частенько мы с пацанами сравниваем наши члены, а то и дрочим их. Пол в раздевалке скользкий, настоящий каток. Блинов, учитель физкультуры, его это забавляет! Он возбудился… это видно по его растянутым треникам, из которых торчала палка в районе паха… Ему нравится хвастаться своими бедрами… красивыми, эффектными мышцами на груди, которыми он любит поигрывать на публике. Они обволакивают моё сознание, как и белые мраморные статуи в книге по истории. Волосатые, загорелые бедра. Цыпочки должны кончать в свои трусики при виде их. Свои ляжки он показывает в парке, занимаясь там якобы пробежками!
xxxxxxxx
Валентин, он настойчивый чувак, привязался ко мне, как банный лист к заднице.
— Ты пойдешь со мной прокачивать педиков?
— Нет!
— Почему?
— Боюсь обосраться от страха.
— Дурачок. Знаешь, после вечера с ними у меня каждый раз пачка денег в кармане. А после я иду к шлюхам и трахаюсь в своё удовольствие.
Нам нравилось тусоваться во дворе возле торгового центра с непритязательным названием «Централ», наблюдая за большими сиськами с синяками и дырявыми чулками проституток, которые избрали его тыльную сторону для своего гужевания… Должно быть, они уже давно непрерывно и жестко трахаются! Большие красные губы, зубы тигра, готовые проглотить твой язык, член, яйца… да, господи, всё на свете! Конечно, это стоит нескольких рублей, чтобы опустошить ваши переполненные яйца! Всегда сердцебиение у торгового центра… и мягкие ножки. Длинный коридор внутри, достаточно узкий, это нарочно… поневоле задеваем их, они трутся с парнями плечами и бёдрами, громко смеются, ещё немного подтягивают свои и без того короткие юбки, тугие на своих жирных ягодицах. Им нравится, когда на их мясо глазеют… они курят. Их буйные духи опьяняют… Пахнет приключениями… Просто во дворе, особенно в первый раз, это навевает воспоминания!
Мы не одни, парни приходят и уходят вместе со шлюхами. Вот новенькие. Выберут ли они одну из них? Ребята пересчитывают свои деньги в карманах. Или это просто для того, чтобы спустить немного свободных эмоций? Некоторые пересмеиваются с девчонками, это завсегдатаи. Другие держат головы опущенными, прижавшись к стенам, словно их благоверные шпионят за ними. Девочки толкают их: «Дорогой? Ты пустой? Нет денежек? Нет? Есть? Так давай, пошли! Я вся горю, так ты меня возбудил! Я сделаю для тебя всё! »
Мария уже прилично подувяла, терять ей уже больше нечего. Она показывает мне свои сиськи, болтающиеся, как полупустые шкуры недавно разродившихся одичавших кошек. Большие розоватые соски. Парень возится с ними, взвешивает в своей руке, нерешительно… конфузится. Мария веселится. При виде иссохшейся плоти выше талии, что он должен думать об остальных частях её тела, расположенных ниже… унылых бедрах, под стать вульве. Она подначивает его: «Давай, милый!» Он позволяет столкнуть себя с тёмной лестницы, и они исчезают.
Меня тянет к ней, этой милой малышке, хрупкой и беззащитной… Запах корицы… бархатистая кожа… поцелуй в щеку, она ищет мои губы… Восемнадцать лет, самое большее, а мне уже …надцать! Влюбленные, заходите!… Пронзила до глубины души, прямо в сердце (а не в задницу, как педики на площади)! Карие глаза, милая мальчишеская грудь, покачивающаяся под её блузкой золотистого цвета… . Я вижу её шоколадные соски. Какой же я крутой! Её озорная рука ищет что-то в моих штанах, непонятно, то ли деньги, то ли ещё что. Ловкая и сообразительная, она щекочет мой член. Сердце в груди колотится, как будто за мной гонится лев… и ватные ноги, как в тех снах, где от него не убежишь. Она шепчет мне на ухо:
— Большой зайчик, ты, наконец-то пришёл! Ты горяч, и тебе не будет скучно! Первый раз, да? Я Зоя. А ты?
— Фёдор (мне всё же удалось выговорить своё имя).
— Дёшево (говорит она мне очень тихо, наклонившись к уху, чтобы другие не слышали).
— Нет денег!
— Если я сделаю это тебе бесплатно, мой сутенёр меня изобьёт! Посмотри на это!
Она показывает своё бедро и большой пурпурно-синий синяк на нём, а рядом следы от ударов ремнём. Я глажу её шрам. Красивое тонкое бедро, шелковистая кожа. Она дрожит от моей ласки, вздыхает.
— Я вернусь, с деньгами!
— Зоя… ты запомнишь моё имя? Я тут каждый день! Обещай, что ты подождешь меня, если я буду с клиентом.
— Конечно, я пойду… но не домой. Сначала на кушетку в заброшенном доме… для Зои. Я его уже вижу, этот разбитый диван. рыжеватый, потасканный, он скрипит… Всё глотает, как я у Валентина! Для Зои!
Валентин позволил мне поразмышлять перед первым клиентом. Он считает, что это придаст мне уверенности в себе.
— Как трахаются твои родители? — спрашивает он меня.
— Сначала ругаются. Пощёчины, затрещины, тарелки летят!.. Папаша орёт на мать, соседи слышат! Когда моя мама взывает о пощаде, он прыгает на неё, грязный козёл. Это длится вечность ! Я рядом, всё слышу. Кровать скрипит, словно присмерти, хорошо бы рухнула! Мать стонет, и уж не знаю, от боли или наслаждения. Он, мудак, пыхтит, как настоящий тюлень из зоопарка, будто сейчас подохнет. Выпитая перед этим актом бормотуха некоторое время поддерживает его силы. Мы с мамой с опаской относимся к нему, к его прошлому!
xxxxxxx
Мы звали его Шурочкой, блондинчика из моего класса, и болтали с ним, как с нежной цыпочкой. У него были красивые девичьи грудки, немного выдававшиеся из его тщедушной щупленькой груди, и нам нравилось по прикалываться над ним, щупать эти нежные грудки и пощипывать его соски.
— Шурочка, они снова у тебя выросли, твои сиськи?!
— Нет это не правда ! Кроме того, если это и так, то это не моя вина, это виноваты мои гормоны. Вернее, гормональный сбой, как сказал доктор.
— Точно, это не твоя вина, так что мы сейчас сами проверим твои гормоны. Давай, снимай штаны, покажи нам свою голую задницу, увидишь, тебе понравится. И побыстрее, прямо сейчас!
Шурочка пытается сопротивляться. Спускаем ему штаны. Я дергаю его за писюн, сжимаю его мошонку, жалкие маленькие яички! Мне это легко сделать, не принимайте меня за ребенка. И не потому, что я уже кое-чему научился с Валентином… На красном диване. Нет, там, я делаю это для Зои! Просто, я многому научился в нашем квартале. У нас рано взрослеют.
— Да трахни ты уже этого тощего Сашка, Федька! – Орали все вокруг.
Должен сказать, что я стразу понял, что Шурочка не был анальным девственником, его задница уже была разработана! Я сжал его головку, и она моментально приобрела багровый цвет. Шурочка заскулил. У него потекла белесоватого цвета жидкость из его железки. Я вытер руку о его волосы. Шурочка побежал прочь в носках, с обнаженными ягодицами и членом, болтавшимся на ветру, пытаясь на ходу натянуть на задницу свои трусы и штаны. Увидев эту картину, Блинов от души рассмеялся, звоня в колокольчик.
xxxxxx
Сафия работает уборщицей в нашем техникуме, она юная девушка и плохо говорит по-русски. Вчетвером мы ловим её в тёмном коридоре, заваливаем на пол, стягиваем с неё трусики и обыскиваем её киску, правда-правда, без дураков. Она кричит, а мы смеёмся, иногда она пускает жемчужную струйку из письки, как будто ей не нравится, когда о ней заботятся таким образом! Или, наоборот, очень нравится!
— Если ты не заткнёшься, — сказал ей на ушко кто-то из нас, — твоя метла окажется в этой твоей дыре!
Крепкие слова, спору нет, но зато, как они успокаивают!
xxxxxx
Улица сержанта Иванова, полуразрушенный дом Дягилева, мои первые успехи в мужском минете! И всё это ради Зои и для Зои! Волосатый парень. Он засунул мне в рот так глубоко, что я волей-неволей всё проглотил. И почти сошёл с ума.
— Это профессия, которая раз за разом увлекает всё больше и больше! — сказал мне Валентин.
Кто не помнит, это тот самый парень, который вовлёк меня в эту профессию, а теперь в качестве платы собирает деньги с клиентов, а затем отдает мне только половину из них… но и это помогает кормить моих придурков родителей. Другой клиент попросил, чтобы я полностью разделся, а потом со словами: » Он такой милый со своими маленькими шариками без волос… Это так возбуждает», — вытащил ещё один чирик и присовокупил его к оплате за мою работу. Я покраснел.
— Сколько за папаутер?
— Что это такое? – Беспомощно оглянулся я на Валентина.
— Он хочет трахнуть тебя в задницу, — мерзко улыбнулся Валентин.
— Нет. Ничего такого ! – закричал я, мне не хотелось закончить так же, как Шурочка!
— Он очень молод, ему нужно повзрослеть! — Сказал клиенту мой сводник, — Мы поговорим об этом позже.
Валентин, этот умник, он просто хотел поднять цену на мою задницу!
xxxxxx
За домом Дягилева приглядывала время от времени одна стерва. Не знаю, откуда она возникала, словно из небытия, но одета она была хорошо. Жемчужно-серый костюм, чёрные чулки. Подходящие перчатки. Она ходила взад-вперёд по коридорам, её каблуки нервно цокали по гнилым половицам. Это беспокоило нас. «Я пописаю», — сказала она и вышла в сад. Это немного успокоило, и я кончил парня на скорую руку.
На обратном пути я показал четвертак Виолетте. Она тут же закатала юбку.
— Это чтобы пощупать меня, не так ли?
За деньги ноги раздвинут все — девицы, жабы или даже монашки.
Я тронул её милые губки, без единого волосика! И потерся своим членчиком о её крошечный прыщик. Ей понравилось, особенно купюра! Девственницей она точно долго не останется!
xxxxxx
В школе большие волнения и шепотки по углам. Одну девятнадцатилетнюю гусыню-тупицу изнасиловали… Четверо парней из нашего техникума, выпускной курс! Позор ей! Девственница, серьезная прихожанка, любимица местного попа… семейка верующих придурков. Она зарезервировала своё тело для одного парня после того, как её благословил на это какой-то священник. Слишком поздно, её бойфренд больше не хочет её… Испорченная, иссохшая, обесчещенная, теперь хороша только для монастыря! Может быть, она уже даже залетела! В монастыре у неё будет время привести растрёпанные мозги в порядок!
xxxxxx
Димка, он был там. Мы собрались вокруг него кружком и заворожённо слушаем его рассказ. Тихо завидуем!
— Но, осторожно, олухи, только попробуйте стукануть ментам.
— Нет, что ты. Мы ничего не скажем!
Димка вполголоса рассказывает:
— Мы трахнули её на скамейке, на площади педиков. На ней была юбка карандаш. Два разреза с каждой стороны бедра. Мы запустили в них руки, сорвали с неё трусики и запихнули ей в рот, чтоб не орала. Петя заблокировал её руки. Она визжит сквозь трусики. Я раздвигаю губы, прикрывающие вход в её пизду. Это, ребята, как будто ты открываешь персик. У неё светлые волосы, не очень густые. Чем больше она шевелит ягодицами, тем больше у нас стояк. Я её укладываю на землю, она немного сопротивляется, но я всё равно вставляю ей между ног. Она пытается кричать, но сквозь трусы слышно лишь мычание. Я её пистоню… Боже мой, какая у неё пизда!.. Узкая! Я вам советую обязательно попробовать пизду девственницы… это грандиозно. Слезы, конечно! Я отправляю внутрь всю свою малафью, до последней и капли и вытаскиваю член. Он весь розовый от крови, как клубничный леденец. Она по прежнему сопротивляется, но мы её держим. Пощечины её успокоили! Она поняла, что ей не вырваться. Следом за мной на неё ложится Петруха. Он ласковый, дурачок, хочет поцеловать её, но эта сука царапается! Новые пощёчины. Он кричит во время кончиловы, Петька вытаскивает свой хуй и забрызгивает малофьей лицо этой тёлочки! Паша и Жора делают с ней то же самое! Мы вытираем её щель… её же трусиками. Разрезаем потом их на четыре части, трусики, покрасневшие от крови куски, и оставляем их себе… Трофеи, как-никак.
— А если она донесёт?
— Если донесёт… не знаю, но мы предупредили её, что если она стуканёт, то мы ещё раз подловим её в тёмном переулке, и приведём с собой собаку, чтобы она трахнула её! Эта сука много чего нам сказала, когда мы вытащили из её рта трусы, но она не видела наших лиц, было темно! Так что, ей стоит почесать репу, прежде чем пойти в ментовку!
С Зоей, моей милой карамельной полукровкой, такого не будет! У нас будут настоящие любовные ласки, очень нежные, мы будем лизать друг другу животы, бёдра, ягодицы. Всю ночь напролет ! Но её сутенёр мог на нас разозлиться! Придется играть по-умному.
xxxxxx
У меня в кармане немного бабосиков. Для Зои. Щёки мои в тепле, я торговом центре. Много мяса, но свежего нет. Нет и Зои. Мне говорят, что сутенёр увез мою Зою в Питер, в очень мрачную гавань, где за её маленькую задницу заплатят больше. Ужас!… Почувствовав запах моих денег, девки впятером тащатся за мной, достают свои большие сиськи, настолько пахучие, что их запах способен убить мух за три километра отсюда. Я чувствую своим ртом заработанные деньжата глубоко в кармане. Я позволил себе увлечься кем-то, кто похож на булочницу. Длинные красные ногти и большие броские украшения. «Возможно, она уже не раз отсосала Валентину», — думаю я, подойдя к ней сзади. Скрипит лестница, пахнет капустой и помоями. Немного света, и вот уже перед моим носом вальсируют её ягодицы. У неё чёрные волосы на лобке.
— Ну цыплёнок, тебе правится у меня? Ты не привык такому богатству? У тебя грубый член?
Я её поначалу не понял, у неё странный акцент. Хрен его знает, откуда она припёрлась в наш город. Бабенция расхохоталась, и я вместе с ней! Понятно, что ей глубоко насрать на меня, её волнует только содержимое моих карманов, так что, ловко лишив меня одежды и выудив из них несколько купюр, она толкнула меня, голого, к раковине, чтобы ополоснуть мой член. Должен честно сказать, что она пахла той же самой застоявшейся мочой, что и те члены, которые я дергал всю неделю! Мой писун довольно мягкий! Она намыливает его и яйца, а также и дырку в моей заднице. Итак, подготовка закончилась, и мы приступили! Деваха неожиданно подтолкнула меня вперёд и я упал на колени. Она раздвигает свою киску, розоватую и блестящую посреди копны чёрных волос.
— Возьми это богатство в свои руки? Нет! Ну ладно. — Она отталкивает меня и ложится спиной на грязный ковер.
— У тебя очень красивый писюн, мой цыплёночек!… Я собираюсь его съесть!
Она лижет меня, в спешке захлёбываясь слюной. Лежит на спине, расставив ноги. Сиськи заваливаются по сторонам, каждая в свою.
— Я балдею!.. . Ты классно трахаешь меня. – бормочет она со своим смешным акцентом и направляет мой член в свою дырку между ног. Отверстие пышет жаром, из него вытекает какая-то жидкость, так что член хорошо скользит! Её пизда сама проглатывает мой писюн, мне ничего не нужно делать самому, её дырка делает это за меня. Резкий запах подмышек, он меня неожиданно возбуждает! И её дыхание на моей шее… лёгкие намеки на пиво и табак. Несмотря на это, я пытаюсь поцеловать её в губы, но — всё равно нет! Моя Зоя, где она? Будь я с нею, мы бы съели наши языки! В масле, или чем там ещё смазана её пизда, мой член без помех разгоняется… Горячо в голове! Вот так, её живот высосал моё кончилово. Она невозмутимо встает (если можно так сказать), бросается к тазу, на полу, неопределенно макает в него свой черный хохолок, расколотый, розовый… как будто я его испачкал. Это конец. К её спине прилип бычок с ковра! Через голые ягодицы она надевает грязный лифчик, короткое платье. «Ну что, цыплёнок? Ждешь, когда потоп спермы снова прорвётся?» Воздушный поцелуй. Это совокупление не показалось бы бесконечностью даже для собаки. Спускаемся вниз… ступеньки снова скрипят, дразня мой член. На подъеме было лучше. Девочки смеются: «Уже!» Над чем смеётесь, грязные суки!
xxxxxx
Нам всем нравилась школьная медсестра по фамилии Ларионова. За её большие вальсирующие груди, неопределенно торчащие в чёрном лифчике, под прозрачной блузкой. Заботясь о наших болячках, она шевелила своими сиськами… её забавляло смотреть на то, как наши писюки задираются вверх. Встают на неё.
«Вы в порядке», — говорила она, лаская наши бедра. И отпускала нас со сладким поцелуем, прижатым к лбу, очень материнским… как будто сожалея, что у неё нет больше сил для дезинфекции.
В техникуме она также отвечала за исполнение наказаний. Это было негласно, но наши родители были не против. Этим идиотам объяснили, что без этого в нашем неблагополучном районе никак не обойтись. Система Макаренко. В конце дня она обходила классы в своём чёрном костюме, как будто была не в учебном заведении, а на службе в нашей прохудившейся церквушке. Её называли палачом судного дня. Нам приходилось самим спускать штаны и внятно произносить, почему мы заслужили наказание. Когда меня наказывали в первый раз, нас было двое, кто удостоился такой чести.
С моим другом Мареком мы в подсобке с удовольствием рассматривали фотографии обнаженных девушек, бритых кисок, писающих на лица своих хорошеньких ебарей… и их, облизывающих их пиздюлинки и другие дырочки… Чёрт! Язык прямо внутрь, глубоко, в дерьмо! Другая, связанная, с расставленными ногами, она была готова к приятному, легкому изнасилованию. Я в это время дрочил Мареку… За этим занятием нас и застукали.
Медсестра Ларионова, она первая влепила Мареку изо всех сил по заднице, а я ждал своей очереди. Чем сильнее краснели его ягодицы, тем больше напрягался мой член… перед классом, пульсируя, жаждая более сильных шлепков. Звуки ударов подстрекали толпу. Медсестринские груди колыхались под блузкой. Я бы не хотел сильно напрягаться, но был не в силах превозмочь возбуждение, это было сильнее меня. Моё сердце колотилось всё сильнее и сильнее с каждым новым шлепком. Но бросив случайный взгляд в мою сторону и заметив мою эрекцию в штанах, Ларионова возбудилась не меньше моего.
— Федор Туполев, непослушный дрочер, это вопрос к тебе! Скажи, почему ты достоин моего ремня!?
Я должен был сказать. Она нежно обняла меня, как будто собиралась спасти от нежданной беды. Её тело пылало адским жаром, влажным волнением, грязными помыслами! Она заботилась обо мне! Уверен, что всё её тело побагровело под серым костюмчиком!.. Но мой стояк никуда не пропал! И мои щеки… огонь! Класс затаил дыхание.
— Вы посмотрите! Ему это нравится! Так что он это заслужил!
Новый удар. Она устала.
— Это невозможно! Вы видели это у чувака! — крикнула она.
Моя головка указала прямо на её глаза, блестящие от вожделения. Ларионова дрочила меня. Мой член тут же стал плеваться спермой, прямо на её юбку. Она заставила меня слизать её. Вкусное наказание! Я уже успел привыкнуть к этому вкусу. Как и мои ягодицы. Но Ларионова то этого не знала.
xxxxxx
Вернёмся к спорту. Блинов объявляет о медицинском осмотре.
— Серьезный душ! Без дураков! Чтобы все были чистыми!
Он сам намыливает наши члены, возбуждённые, озабоченные и в то же время нетерпеливо ожидающие, когда до них дойдёт очередь, чтобы их пощупали. Медицинские осмотры, мы их уже знаем и ждём! Одержимые медики, всегда преследующие наши яйца и наши задницы. Каждому тщательно намыливают попку и дырочку, настаивают даже на том, что они должны просовывать туда палец, чтобы якобы проверить, что там больше нет дерьма. У нас стояк как у повешенных… Так говорят: « Стояк, как у повешенных»… Хотел бы я посмотреть на повешенного, плюющегося спермой… Ну и на его мамашу, скулящую под виселицей, когда на неё капает сперма!
— Не дрочите! Иначе докторица сделает укол бромом прямо в ваши воспалённые яйца, и вы до конца жизни забудете о бабах!
На самом деле, он сказал не о «бабах», а о блядях. Мы предпочитаем стояк до смерти и затыкаемся, но едва ли это моментально подсушило наши яйца. Докторица приходит в черных чулках и лифчике под струящейся блузкой, цокая каблуками. Не старая, но и не комичная, плюс она из тех благодетельниц, кто делает кому-либо больно, в том числе и нам, «для нашего же блага», как она это преподносит. Она медленно, оценивающе, осматривает комнату, ведь здесь она главная.
Мы все голые, сидим на низенькой деревянной скамеечке и наблюдаем, как она дрочит нашим товарищам, дергает их члены, измеряет их. Ученая! Пишет диссертацию! Помогающая ей Ларионова записывает в тетрадку результаты наблюдений и измерений, собирает сперму в большую бутылку. Представляете себе, целая бутыль слизистой смеси! Настала очередь Шурочки. Комично! Его руки пытаются скрыть дряблый писюн. Доктор удивлена такой практически минусовой мошонкой.
— Ларионова, найди-ка мне специальную трубку для гермафродита!
Докторица начинает его дрочить, но Шурочка неожиданно сильно писает ей прямо в лицо, моча бежит повсюду, её блузка прилипает к сиськам. Мы аплодируем. Она грязно ругается! Шурочка плачет, как маленький ребёнок. Докторица избавляется от своей мокрой блузки. Она перед нами топлесс, в черных трусиках. Крики восхищения.
— Тишина, засранцы, или вы все тут же уйдёте вон!
Пенис Шурочки, профессионально обработанный, сумел явить только маленькую капельку жидкости. Мы смеёмся. Она удивлённо рассматривает результат своего, оказавшегося бессмысленным, труда.
— Чёрт побери! Что это такое? Блинов, иди сюда и посмотри!
Она засовывает три пальца в задницу Шурочки… без труда!
— Держу пари, вы имеете к этому какое-то отношение. Вам нравятся такие ягодицы!
— Наконец-то вы это поняли, моя дорогая докторица!!!
Мы дружно смеёмся на нашей деревянной скамеечке.
— Заткните свои рты, маленькие идиоты, иначе ваши ягодицы через пять минут будут кровоточить!
Наконец-то настала моя очередь. Докторица классно дрочит мне. Конечно, ей это нравится! Хорошая работа… дрочить молодые члены! И ей ещё за это платят зарплату! Маленький вальс красивых грудей, милых козочек, выстрел вправо, выстрел влево! Моя задница тоже стала объектом её внимания, она сует в неё пальцы, как раз перед тем, как я кончу ей в лицо. Три струйки, всё кончено… сбор спермы в банку! Она кричит.
— Блинов, ты сам, как эти дети! Ларионова, ширму!
xxxxxx
Мы слышим, как они трахаются. Крики самки подпрыгивали вверх с таким диапазоном, что не составляло большого труда понять, что наш физрук не только сам сильно возбудился, но и сумел понравиться докторице. Очевидно, что размер его возбуждённого члена идеально вписывался в диссертацию этой учёной бабы. Например, когда мой папа… со своим толстым членом влазил в пизду матери, в доме на несколько мгновений наступала нирвана… Они орут: «Банзай!» Это что-то по-японски? Наверное, вопль восторга восточных гейш? Блинов, наверняка, пистонит эту суку сурово, по-нашему, как принято в нашем квартале! Им сейчас всё равно, так что можно и заглянуть за ширму! У нас опять невероятный стояк, хотя докторица довольно основательно подрочила наши молодые члены. Но Ларионова прогоняет нас, вооружившись метлой. Бежим по коридорам, голые. Сафия в панике. Мы ловим её, и большой Сашок вместе с двумя другими старшекурсниками заталкивают её в пустой кабинет и запираются там. Мы слышим крики. Конечно, ей сейчас крепко достаётся! Мы хотим выломать дверь, но ребята её хорошенько подперли изнутри! Им всё равно! Тогда кто-то из нас догадался заорать: «Пожар!!!» Мы хватаем пожарный шланг, разбиваем окно, забрасываем его туда. Шланг застревает. Коридор затапливает водой, мы пробираемся вброд, скользим по полу, голые. Наконец, они открывают дверь, цыпочка хочет убежать. Мы хватаем её, поливаем водой, возимся с её грудью, бедрами, шлёпаем по попке. Она кричит, начинают прибегать люди! Директор, в том числе, возник вдруг из небытия. Паника !
— Что это за хрень? – Орёт директор.
Большая перемена, пора на прогулку, приходят остальные классы, и их очень веселит этот балаган.
— Сафия, что ты здесь делаешь в этом наряде? А где Блинов?
— Он трахает докторицу! – объясняют ему. – Ему сейчас не до нас!
— Вы можете посмотреть на их задницы, я могу вам это устроить!
Но тут является собственной персоной Блинов, весь мокрый от пота, в шортах, которые прилипают к его ягодицам и члену.
— Блинов, давай-ка, объясни мне всё это…!
— Товарищ директор, эти негодяи воспользовались визитом к врачу…
— И эта вода везде! Откуда? Закрой срочно кран!
— Он поломан! Сейчас придёт слесарь и перекроет воду!
— Ларионова, вам предстоит много работы, чтобы успокоить эту банду возбуждённых сорванцов… да и Сафию тоже!
— А нам не терпится увидеть исполосованную голую задницу Сафии.
— Идиоты! А пока что, приберите тут всё! – Вмешивается директор.
— Директор, мы собираемся доложить инспектору?
— Имбецил! Микроцефал! Синантроп несчастный! Донос! Хочешь, чтобы у нас были проблемы с администрацией?
Дело закончилось милой сессией наказания. Это докторица позаботилась о Сафии!
xxxxxx
Шурочка! Он так неожиданно исчез из нашей жизни, увлечённый на небеса менингитом! Грустно! Нам нравился этот цыплёночек … нравилось подрочить его, посмеяться над ним… Он прочно стал частью нашей повседневной жизни, целая её эпоха ушла к чертям собачьим! Слишком поздно для доброго слова, для крошечного утешения. Он уже на другой стороне… пропасти! Его место за партой в нашем классе пусто, мы все ждем его, как будто он вот-вот вернётся к нам… и мы его пощупаем, его маленькие остроконечные сисечки, которые с каждым днём становились чуть больше! Вплоть до этого дурацкого дня, когда его не стало!
xxxxxx
Булочница рассказывает мне об этом, вполголоса, она боится призрака!
— Ты учишься в его классе, вместе с Валентином? Бедная его мамаша Машкова! Она говорит, что дважды овдовела. Вначале муж ушел с другой, а теперь такая беда с сыном! Иди к ней, сегодня поминки. Элина… она осталась совсем одна, а жизнь жестока. Я скажу ей, что ты придёшь!
Вернулся из дома Дягилева, тяжелое сердце, сжатое комком жалости горло… Хотя, пососав уже изрядное число членов и мохнатых яиц, я уже успел привыкнуть к этому. В парке рядом с домом я собрал цветы, желтые, и соорудил из них неказистый букет. Шурочка, ушёл… в неожиданное… И неожиданно! И я… и моя мама, это может случиться и с нами, бум в лицо! Прихожу в дом Машковых, уже очень поздно, дверь приоткрыта, поднимаюсь наверх… Пахнет ладаном, пахнет церковью.
Шурочка лежит в гробу на низкой кровати, вокруг горят свечи, как в день рождения… в костюме! Я его никогда не видел в нём раньше. У нас никто никогда не ходит в костюме! Рядом на диване его мать. Она спит на боку. Короткая черная юбка, прозрачные черные чулки, красивые бедра! Она храпит! Это выглядит настолько несерьезно рядом с её мёртвым сыном, что хочется рассмеяться.
Я смотрю на них обоих. Сомневаюсь. Подхожу, приподнимаю юбку, осторожно и нежно… Сердце колотится, но её не разбудить. Бёдра с белоснежной кожей выше чулок! На одном из них винное пятно, пурпурное. Элина Петровна совсем не старая! Задираю юбку чуть выше… округлые ягодицы… красивая плоть!.. Их разделяет серый шелковый шнурок трусиков… только блестящая ленточка, из неё выбиваются вьющиеся жёсткие чёрные волосы. Наклоняюсь ещё ближе, пытаюсь пощупать волосы, настоящий женский запах, никакого мыла! Никогда в жизни у меня не было такого стояка, даже в торговом центре на Зою!
Элина Петровна ещё спит, но её груди немного приподнимаются, они оживают от её участившегося дыхания! Жизнь продолжается. Не для Шурочки, но для неё! Шурочка, Элина и я… и моё Желание перед лицом Смерти и Жизни… головокружение! Часы на стене бьют три часа. Кажется, это её будит. Я быстро сажусь на стул с другой стороны, и делаю вид, что молюсь. Ладан ударил мне в голову! Её юбка всё ещё открывает ягодицы, у меня горят уши… Она немного приподнимается, улыбается… она всё понимает. Шурочка в гробу невидимой нитью сближает нас.
— А, это ты, Федор! Как это мило с твоей стороны. И эти цветы! Спасибо, ты единственный, кто пришёл из школы! У нас такой ужасно грубый район. А жизнь здесь, боже, какое это какое испытание для приличного человека! Фёдор, ты ему нравился, ты сам это знаешь. Иди домой, уже очень поздно! Но ты вернешься ко мне в другой день? Обещаешь?
Обещаю. Она целует меня в лоб. До меня доносится запах её груди, пота, ведь ночью очень жарко. В моей голове торчат её ягодицы, прекрасные куски плоти, её бедра, вываливающиеся из-под черных чулок, и винное пятно на бледной коже! Я, шатаясь, выхожу, ошеломленный, в ночь, в пустоту.
Мой отец в тюрьме. И надолго. Он стал преследовать директора нашей школы, вбив себе в голову, что тот хочет трахнуть меня. Областной партсекретарь вступился за директора, и мой папаша загремел сначала в ментовку, а потом, транзитом, в тюрягу. Вот что рассказывает всем подряд моя булочница вполголоса, с чуть обиженным видом. Я не думал, что мой папаша способен на что-то, кроме как бухать. Конечно, над ним все в округе издевались, над этим идиотом.
Я встречаю Элину Петровну в пекарне.
— Федор, ты придёшь ко мне? Ты мне обещал! После уроков!
Она в летнем платье, лёгком, цветочном, прозрачном, многое видно, а о том, что не видно, легко догадаться!
— Да !
— Ты – мой ангел-спаситель !
Элина Петровна ждала меня. Обняв, толкает на диван. Она приносит пирожные, садится рядом со мной, теплые ляжки, сиськи свободные, без лифчика, болтаются, как уши у кроликов, шевелят коричневыми мордочками. Я не слишком усердно слушаю её воркованье, механически отвечая на вопросы.
— Да, я хорошо учусь в школе.
— А дело директора? А твой отец?
— Он облажался.
На этом разговор о моём непутёвом папаше заканчивается.
Она видит, что я отвлекаюсь. Я думаю только о винном пятне, спрятанном прямо над чёрными чулками. Её голые ноги приклеены к моим, красивые круглые икры, обнаженные плечи… и цветочный аромат её тела! Шурочка далеко, он ушёл в небытие. Сдавленным голосом она спрашивает:
— Федор, о чём ты думаешь?
Она кладет руку мне на плечи, щупает мою ширинку, хихикает, как Вера, когда я щекочу её под юбкой. Затем укладывает мою руку на своё прохладное бедро, засовывает её под юбку. Мягко, жарко, уши горят…
Элина шепчет: «Федор, ты когда-нибудь лизал женщину? Не хочешь попробовать? Я вижу, что хочешь»
Она расстегивает мои штаны и вытаскивает на волю мой член, торчащий колом и уже пускающий слюни. Подтянув платье под грудь, спускает трусики, широко раздвигает бедра. Пятно от портвейна на ляжке — это секрет, который она мне доверила! Слава Богу… оно там и на этот раз! Она раскрывает мне свою киску, розовые лепестки, пурпурные по краям, они немного болтаются снаружи, блестящая плоть посреди черного кудрявого месива, настоящий мех пуделя.
Элина опускает меня на колени, я чувствую себя так, словно и не покидал своё место работы на улице Дягилева, пряча лицо во влажных волосах. На этот раз мочой пахнет довольно приятно, немного сладковато, не то, что от яиц парней на красном диване. Её большая кнопка под моим языком, я обхватываю её губами, я давлю на неё, Элина Петровна стонет, она кричит, она трясёт бедрами в конвульсиях, всем животом и ягодицами. Она поддерживает мою голову, она также держит мои волосы, это мания… дерьмо, как нежно!
— Немного ниже, да-и-и, глубже засунь язык!
Я нажимаю на неё, шелковистая и теплая дырочка… бархат… источник меда! Два пальца, я исследую окрестности, она сжимает ягодицы, я принуждаю, играю… ей это нравится.
— Да, Валентин, давай, поглубже!
Забавно, она ошиблась! В порыве страсти назвала меня Валентином! Наверное, она уже не раз трахалась с сыном булочницы!
— Иди на кровать, так будет лучше… удобнее!
Обнажён за пять секунд. Она хватает меня, швыряет на спутанные простыни, кусает всё, что проходит между её зубами, лижет мой живот, целует мою шею, уши, царапает мне спину, ярость.. . если так называется любовь, то, чёрт возьми, я иду в её объятия ! Её грубые соски расплющивают меня, я боюсь за свои яйца… она сходит с ума! Она пожирает мой член, пытается проглотить вместе с яйцами, её мясистые бедра раздавливают меня, её слюнявая киска ищет мои губы, мой язык, она дрочит мой нос! Мои пальцы, нет, не все, а только два, в её дырке женской, жадной, нетерпеливой… порочной!… Она течет. Её сладкий сок заливает мне глаза, волосы, проникает в мои ноздри и рот. Я жадно пью его, и, в свою очередь, тоже заливаю её. Элина буквально плавится на мне, на языке, в горле, но она не унимается и продолжает, сосет меня основательно, словно поставила целью полностью опустошить мои яйца, всё, что в них накопилось за всю неделю воздержания!
xxxxxx
Сумасшедший оргазм. Элина прижимает меня к себе, щека к груди, которая всё ещё дрожит, когда я дразню её возбуждённый сосок своим дыханием.
— Тебе было хорошо со мной?
Я отвечаю поцелуями в её живот, облизываю её руки, грудь, всё, что оказывается на пути моих губ, всё, что они могут поймать на её теле. Мои слезы на её щеке. Это глупая эмоция для настоящего мужчины! А я ведь уже пару недель, как настоящий мужчина. Это буквально сносит ей башку, она яростно целует меня, но тут же серьёзно говорит.
— Фёдор, мой милый! Пора. Мы одеваемся. И скажи мне, Фёдор, скажи мне честно, сколько ты зарабатываешь в доме Дягилева? Тебе не нужно туда возвращаться! Я дам тебе столько, сколько ты там никогда неполучишь. Скоро ты подхватишь там пару болезней. Ребята, у которых вы там сосете, у них насквозь сифилитические задницы.
— Сифили-что?
— Вот, смотри.
Она достает книгу с ужасными фотографиями слизистых язв на мужских членах, красноватых пустул, золотушных абсцессов, готовых лопнуть бородавок, разлагающейся плоти… хочется блевануть! Ледяной душ! А ведь мне было так хорошо. Спасибо, Элина. Я приник к ней, напился её материнским теплом… пока моя мать!..Сука… избитая пьяницей, какая язва для моей семьи!
— Или тебя просто убьют! У нас тут вокруг полно маньяков! Не так давно зарезали одного мальчика, такого же милого, как и ты. Убийцей оказался такой же красавчик, кудрявый мужчина с голубыми глазами, пронзающими, как ножи, когда он смотрит на тебя! Не старше тебя, мальчик сосал у входа на старую фабрику по производству макарон. Порочным мужчинам нравилось опорожняться в его ангельский рот! Но попался один сумасшедший. И он разбил ему анус!
Дерьмо!… Не может ли она закончить свою кошмарную историю на этом?
— Его нашли всего в крови, кастрированного! Да, Федор, чистый срез парикмахерской бритвой. Эти большие бритвы, которые каждые пару минут трут о кожаный ремешок, а потом прижимают прямо к твоему горлу, и всё это для того, чтобы срезать три волоска. Это могло случиться и с вами, в доме Дягилева!
Я не люблю кровь! Я боюсь за свои яйца. Я не собираюсь больше спать с этими историями!
— О, нет, нет…. Этого не может быть!
— Как нет? Но это правда, это было три месяца тому назад. Об этом случае мало говорили, чтобы не обвинять милицию в том, что она не выполняет свою работу. Итак, покинь дом Дягилева, обещаешь?
Я обещал. Она подарила мне страстный французский поцелуй, хотя тогда я даже не подозревал, что то, что она проделала со мной, называется именно так.
Валентин, он устроил мне настоящее цирковое представление, когда я сообщил ему о моём решении!
— А как же наши постоянные хорошие клиенты, — заорал он в такой бешеной ярости, что я испугался, как бы он не зарезал меня.
Он крутой, этот Валентин!.. Я своими глазами видел, как он скрутил милому котенку шею и размахнувшись, размазал его о стену на глазах девушки, чтобы просто напугать её… чтобы показать ей, какой он крутарик. После этого зверства, возбуждённый собственным скотством, он трахнул эту цыпочку прямо перед кучей окровавленных белых кошачьих волос. Она не повелась на эту уловку, лежала бревном и не кончила! Конечно, она не осмелилась ничего сказать своему партнёру! Что касается меня, то я не боялся мёртвых животных и закончил с домом Дягилева.
xxxxxx
Элина! Её теплая влажная постель… наш пот… все наши соки! Вечера, ночи, и бесконечные утренние безумства, когда мы обжимались, обнюхивали лакомые местечки друг у друга, рылись в них… облизывали, ломились во все дырочки, вгрызались в них… держали их там взаперти, исследуя пальцы, зубы, языки друг друга… Я снова прижимаюсь к ней!.. И она сосет мне…, и мы шлепаем друг друга. Громкие оплеухи, и мы сами смеемся над этим… и писаем в жопу. Мы истощены. Мы спим, наши тела склеены, вросли друг в друга, исцелованные, перебитые, пожранные… мы мечтаем о том, чтобы нас сожгли, пронзили навязчивыми желаниями. Туманные пробуждения, тела, лишенные нашей спермы и соков… Мы даже плакали и пили слезы наслаждения. Между нами было всё…
xxxxxx
Тридцать с лишним лет спустя я перечитывал этот рассказ, аккуратно записанный в секретной школьной тетрадке, серой, как и положено. В нём рассказывается о моей школе жизни. Это лучше, чем старая черно-белая фотография. Это единственное материальное воспоминание о моём детстве. Всё остальное было потеряно. Но пережитые эмоции остаются в моей памяти и продолжают её тревожить.
xxxxxx
Я мог бы продолжить этот рассказ, который так резко прервался, материала предостаточно. Отца посадили на двадцать лет, он сполна заплатил за донос на директора. Вера оказалась в восемнадцать лет самой выдающейся принцессой Торгового центра «Централ». Она очень рано воспользовалась преимуществом своих маленьких ягодиц и игривых сисек! Даже будучи беременной, она привлекала любителей сомнительных ощущений. Валентин был убит головорезом, который хотел занять его место сутенёра молоденьких мальчиков. Дом Дягилева был снесен и заменен унылым офисным зданием. Моя мать сошла с ума, подожгла квартиру, и закончила свои дни в сумасшедшем доме.
Если я не написал всего этого в то время, то только потому, что был опьянён моим романом с Элиной. Она усыновила меня на вполне законных основаниях, всячески баловала и подталкивала к учебе, что избавило меня от предначертанной мне рождением в бедной семье грязной жизни. Элина предложила мне сумасшедшие треугольные ночи со своей племянницей Катей, девушкой едва старше меня. Драгоценное опьянение! Незаменимые воспоминания, всё еще живые в моей плоти. Я точно не прожил совершенно зря свою последующую жизнь.
Но жизнь разлучает тех, кто любит друг друга, очень медленно, беззвучно и беспощадно.
И вот я один продолжаю слишком долгую и бесцельную жизнь, в основном на благо врачей. С моей белоснежной кошкой Элиной, которая яростно мяукает во время течки, точно так же, как Элина Петровна, когда мой любящий язык ласкал её секретную кнопку. Рассказывать о моих выходках с Катей и Элиной значило бы осквернять память о них их. Я предпочитаю хранить их в тайной комнате своей памяти. Это мои личные переживания, которые навсегда исчезнут вместе со мной. Так же со мной исчезнет моё ослепительное видение винного пятна на бедре Элины перед безжизненным телом её сына. Эрос подтолкнет меня к жизни, но Танатос в конце концов победит и отправит меня в небытие на свидание с Шурочкой.