18-летний Васька сегодня помогал Митричу. Митрич заведовал хозяйственной частью при штабе батальона, стоявшего в их селе. Васька выполнял в основном функции посыльного, уборщика, истопника, колол дрова, носил воду. Ну и конечно при кухне — чистил картошку, мыл посуду. За что всегда был сыт и знал все новости, которыми он мог делиться с пацанами.
Конечно Васька не имел свободного доступа в помещения штаба, но зато имел доступ во все каморки, чердаки, чуланы, подвалы бывшего барского дома, в котором располагался штаб. И этого было вполне достаточно для того, чтобы удовлетворять немалое Васькино любопытство. В тот день Васька подслушал, что за какую-то провинность будут сечь двух баб.
Баб секли достаточно редко, во всяком случае Васька ни разу не видел, как порют голую бабу. А увидеть очень хотелось. Среди пацанов считалось большой удачей увидеть голышом бабу, желательно молодую и сочную. Особенно всем пацанам хотелось увидеть голышом тётю Глашу — Ванькину мать. Она была для пацанов первой красавицей на селе. Поэтому и в бане, и на речке, пацаны устраивали настоящую охоту, пытаясь застать тетю Глашу голой. Да все напрасно. Врали конечно много, но никто не видел.
Васька с утра крутился возле штаба, силясь узнать, когда будут пороть баб. Узнал, пороть будут после обеда. До этого времени Васька старался сделать больше дел, чтобы можно было урвать часок-другой чтобы насладиться зрелищем порки голых женщин. Наконец, домывая посуду, Васька увидел, как двух женщин повели в штаб. Сложив посуду и дрожа от нетерпения, Васька бросился к штабу. Комнату, где секут провинившихся Васька знал.
Более того, у Васьки все было подготовлено для того, чтобы наилучшим образом видеть все происходящее. Миновав сонных часовых, по лестнице прислонённой к крыше штаба, мальчишка залез на чердак. Дальше Васька передвигался бегом, перепрыгивая через балки и наваленный мусор он приближался к заранее подготовленному секретному месту.
Большая щель между потолком и стенкой позволяла Ваське отлично видеть все происходящее в той комнате где обычно пороли провинившихся. Сгорая от нетерпения, пацан прильнул к щели. Ему отлично было видна ярко освещенная солнцем комната, посреди которой стояла черная скамья. На скамье лежала аккуратно свернутая пеньковая веревка. В двух метрах от скамьи стояли стол и стул.
Чуть в стороне стояла вторая скамья. В комнате было пусто. Ждать пришлось недолго. Минут через десять, в комнату вошёл усатый офицер, четыре крепко сбитых солдата и казак, который всегда исполнял наказания. Казак крякнул, положил на стол ужасного вида плётку, офицер грохнул стулом, поставил его так чтобы наилучшим образом видеть все происходящее, уселся.
— Ну что, ведите первую — сказал офицер. Два солдата вышли и через минуту вернулись, ведя под руки плачущую женщину. У Васьки в животе все сжалось, пороть вели тётю Глашу.
— Только бы голая, только бы голышом пороли, или хотя бы юбку задрали — стонал про себя пацан.
— Ну что? Пришло время заплатить за свою глупость. Готова? Тогда раздевайся! — Громко и чётко приказал офицер.
Тётя Глаша стояла прямо, гордо подняв голову, поджав губы. На слова офицера она никак не отреагировала.
— Давай, давай, раздевайся. Все снимай, до гола раздевайся. Сама. Или хочешь, чтобы ребята помогли. Так они помогут.
— Не надо. Я сама. – женщина начала снимать платок, потом юбку. Дойдя до нижней рубахи, под которой было голое тело, та остановилась и глухо попросила:
— Рубаху оставьте, не позорьте.
— Снимай рубаху и ложись на скамью – с нотками нетерпения в голосе приказал офицер.
— Или тебе пяток горячих добавить?
У Васьки екнуло сердце, взявшись за подол Ванькина маманя потянула рубаху вверх. Сначала она оголила крепкие круглые коленки, потом стройные, красивые бёдра, потом мелочно белые круглые, похожие на спелый абрикос ягодицы, тонкую талию и изящную спину. Наконец, рубаха упала на пол к босым ногам Глаши.
Женщина горько плакала, закрыв лицо руками. Глаша, прикрыв руками невидимые Ваське груди, дрожала всем телом.
— Рубаху прибери, на скамью положи – приказал офицер.
Сломленная женщина, стараясь не показать свои срамные губки присела и подняв рубаху кинула ее на скамью где уже лежали юбка и платок.
— Ложись на скамью задом вверх – поступила новая команда.
Жалобно завыв от безысходности Глаша уперлась руками о скамью, и показав Ваське и другим мужчинам свои срамные губы, улеглась на живот, вытянувшись на скамье во весь рост. Двое солдат не спешно, со знанием дела, начали привязывать женщину к скамье. Сначала связали руки под скамьёй, затем притянули талию, лишив наказуемую возможности дергать попой, пытаясь избежать жалящих ударов и наконец крепко привязали ноги. Все. Можно начинать.
Казак, закатав рукава рубахи, со вкусом взял плеть и посмотрел на ожидающую порку женщину. И Васька во все глаза смотрел на Глашу. Ее ягодицы, а куда ещё было пацану смотреть, слегка подрагивали в ожидании наказания. Казак примерившись хлестнул женщину плетью по голым, беззащитным ягодицам.
— Ммммммммааа – замычала женщина, заиграв мышцами ягодиц и бедер. Поперёк молочно-белых ягодиц вспыхнул красный след.
Плеть снова свистнула и сочно хлопнула по нежной коже, второй рубец вспыхнул рядом с первым. Третий, четвёртый, пятый…
— Аааааааа — Уже не пытаясь терпеть жгучую боль во весь голос кричала Глаша. Козак сек не спеша, размеренно, умело, беспощадно.
Женщина кричала не замолкая. Жалобно, противно, жутко. Васька завороженно смотрел на красивое женское тело, тщетно бьющееся в путах, пытаясь ускользнуть от очередного удара. Свист, хлопок, стук бьющегося тела о скамью и непрерывающийся крик…
Из ран на ягодицах женщины кровь начала тонкой струйкой стекать по бёдрам на скамью. Палач, тем временем, разукрасив кровавыми полосами попу Глаши перешёл к бёдрам. Красивые, крепкие, возбуждающие ляжки начали покрываться красными полосами. Крик наказуемой перешёл в вой. 23,24,25. Свист и сочные шлепки прекратились.
Крик перешёл в рыдания и стоны. Васька с трудом дышал, он до этого и голой женщины то не видел. А тут самая красивая, желанная баба в селе. Бесстыже голая, растянутая на скамье. Поротая. Липко и мокро стало у Васи в штанах. Уж и повезло пацану.
Когда Глашу поднимали, ей уже было не до срамоты и Васька рассмотрел большую, упругую, сочную грудь с торчащими вверх коричневыми сосками. Сиськи были такие же молочно-белые как попа и бёдра. Чёрный треугольник внизу живота, возбуждал Васькину и без того разыгравшиеся фантазию. Но ему удалось опять увидеть самое сокровенное-губки, те самые…
Офицер велел солдатам отвести Глашу в соседнюю комнату, сдать бабам и вещички не забыть прихватить.
Да и вести следующую. Узнав, что шоу не окончилось пацан ликовал. Скоро ввели следующую наказуемую.
В босой, не высокой, темноволосой, полноватой, по сравнению с Глашей, жалобно скулящей женщине, Васька узнал свою мать. Катерина, так ее звали, в голос рыдала, умоляя о пощаде:
— Миленькие, пощадите! Не калечьте, не позорьте!
— Раздевайся.
— Да, да – сказала Катерина и начала спешно стаскивать вещи. Минута возни и Васька увидел голую мать. Короткие, толстоватые ноги, большая, квадратная задница, талии, в отличии от Глаши, практически нет. Большая грудь не красиво висела и соски с большими ореолами грустно смотрели в землю.
— Ложись, пороть будем. – На этот раз скомандовал казак, протерев грязной тряпицей со скамьи кровь Глаши.
— Ой не надо — скулила мать, укладываясь на скамью, и конечно засветив перед сыночком место, откуда он появился на свет. Привязали быстро. Катерина рыдала в ожидании неминуемой порки. Ее белое, голое тело растеклось по скамье и тряслось как желе от рыданий и страха. Порка началась. Свист, звонкий шлёпок, жуткий вопль женщины и на белом тесте задницы вспыхнула первая красная полоса.
— Если у бабы маленькая голова и длинный язык, то большой попе за это всегда платить. Давай Егорушка, секи, не жалей, чтобы клочья летели. – поучал офицер.
Васька завороженно смотрел, как на растёкшемся по скамье мaмкином теле вспыхивали алые полосы.
В отличие от упругого, как литого тела Глаши, мамино тело после каждого удара противно, дрябло тряслось. Вовчику не было маму жалко. Он помнил, как его нещадно порол дед, а мамаша смотрела как хворостина обжигает худую Вовкину попку и только твердила:
— Дайте ему ещё батюшка, для ума полезно.
Теперь плеть нестерпимо жгла мaмкину задницу. Та непрерывно визжала, противно, мерзко.
— Для ума — думал пацан — для ума.
Последний пяток ударов пришлись женщине по жирным ляжкам. Казак отложил плеть, Катерину отвязали.
Кровь из посеченного зада стекала на скамью. Образуя маленькие лужицы.
На этом наказания на сегодня в штабе прекратились, но не для Васьки. Его за двухчасовое отсутствие жестоко выпорол Митрич.
— Отсыпался негодник. Получай за лень, получай для ума, вот тебе урок….
***
От воспоминаний Василия отвлёк Саня. Шумно приоткрыв дверь, он сунул в комнату прыщавую физиономию и прокаркал:
— Господин начальник. Партизанку, когда допрашивать будем?
— Сейчас и допросим — Василий встал со стула, вздохнул и прихватив плеть вышел из комнаты.