Гуляли мы как-то с коллективом. Неважно, по какому поводу. Гулянку организовали на турбазе. Это подразумевается, что база для туристов. А в натуре на базе туристами и не пахнет. В нас от туристов только лишь то, что мы на природе водку пьём. Организовали застолье на берегу пруда. Там стоят столики, лавочки и даже навесы на случай дождя. Женщины на стол накрывают, мужики шашлыком занялись. Всё готово. Шеф, по праву руководителя, поднял первый тост.
— Ну, за выезд на природу и за нас!
Тост ничем не хуже прочих. Выпили. Дружно зачавкали всем, что было на столе. Второй тост произнесла зам шефа:
— За любовь!
Женщина, что с неё взять. Но и этот тост прошёл на ура. А потом тосты следовали один за другим. Лица у всех раскраснелись. От солнца, наверное. Жарко же. Еда уже не лезла. Как и водка. Хотя некоторые умудрялись продолжать питие и на такой жаре. Крепкие попались, стойкие, закалённые. Кто-то предложил срочно искупаться с целью охладить организмы. Предложение было принято на ура. Женщины метнулись в помещение турбазы, где все были распределены по комнатам. Собрались на все выходные.
А оттуда вышли раскрасавицами в купальниках разных фасонов и расцветок. Все надели откровенные наряды, даже те, кому можно было бы и поскромнее что-нибудь надеть. Ну да это их дела. Кто во что горазд, как говорится. Кусочки ткани на тонких верёвочках обтягивали телеса. Некоторые лифчики прятали женские грудки, из некоторых груди просто выпирали и казалось, что ещё немного и они вывалятся, упадут на траву и куда-нибудь закатятся.
Попробуй потом найти. А потому возникало желание эти груди придержать заранее, до того, как они упадут. Трусики, точнее их подобие, обтягивали попки, попы и даже задницы разных форм и размеров.
Вот где разгул плоти. Все с визгом и криком понеслись к воде и ввалились в неё с грацией бегемотиков. Прудишко, до этого не видевший такого напора, выплеснулся из берегов и схлынул назад, оставив на берегу несколько мелких рыбёшек. А народ не обращал на это внимание, народ развлекался. С визгом и писком плескались, кто-то плыл, кто-то имитировал плаванье, баламутя воду и поднимая муть со дна. Кто-то просто окунался.
Часть народа начала играть в догонялки, с визгом и писком хватаясь за разные части тел. Почему-то получалось ухватиться за самое интимное. Женщины верещали, но никакого противодействия не оказывали.
И сами успевали ухватить мужчин за срамные места. Короче, праздник плоти. Но до конечного градуса народ ещё не дошёл. А потому парочки никуда не удалялись и никто не терялся в редких кустиках. Хотя создать эти парочки было довольно проблематично. Женская часть преобладала над мужской и потому борьба за внимание мужчин была нешуточной.
Думается, что именно этим можно объяснить то, что женщины позволяли мужчинам хвататься за различные, по большей части самые аппетитные части тел. А если принять во внимание, что самой молодой было уже около тридцати, то ясно было, что мужикам сегодня отдыхать не придётся.
Искупавшись, почуял волчий аппетит. Быстренько метнулся к столам и схватил порцию остывшего шашлыка, начал пожирать его, давясь и запивая тёплым пивом. Фу, гадость, но ничего более подходящего под рукой не было. За спиной услышал голос замши.
— Володенька, ты мне не поможешь?
Обернулся. На меня смотрели чуть пьяненькие глаза женщины лет сорока, обладательницы довольно пышного тела, впрочем без особых излишеств. Зам шефа — это вам не кусок халвы. Чуть не сказал грубо.
— С удовольствием, Марина Викторовна. Долг мужчины — рыцаря, а я смело отношу себя к таковым, помогать прекрасным дамам.
Замша замахала рукой, вторая почему-то была прижата к груди, заулыбалась, показав прекрасно сохранившиеся зубы.
— Володя, мы же не на работе. Здесь можно по-простому. Просто Марина.
Ух ты, почти что «Просто Мария». А продолжение будет? Впрочем дело прежде всего.
— А в чём проблема, Марина Вик…, простите, просто Марина?
Она повернулась спиной. Да, проблема. Верёвочка, просто обязанная поддерживать сие изделие на мощной груди просто Марины, наглым образом оторвалась. Вот почему замша придерживала рукой свои груди. Кстати, прекрасной формы и нормального размера, в отличии от некоторых коров с выменем вместо титек.
— Вот, беда какая. Развязалось, а сама я завязать не могу. Ты мне поможешь?
— Марина Ви… э-э… Марина, это не развязалось. Лямочка просто оторвалась.
На лице просто Марины отразилось такое отчаяние, что прирождённый рыцарь просто не в силах был не придумать что-то для облегчения трудного положения дамы. Хотя и не падало мне на голову яблоко по причине отсутствия в округе яблонь, не кричал я «Эврика!», потому что не сидел в ванне, но идея уже посетила мою, безо всякого сомнения, умную голову.
Быстро накинул на плечи Марины свою рубашку, самолично застегнул пуговицы и препроводил в номера. Тьфу ты, в комнату на турбазе, в которой Марина квартировала одна. Всё же зам. По дороге поинтересовался, есть ли у неё в комнате нитки и иголка. Ах, нет. Придётся попросить у администратора.
Остановившись у стола администратора, осматривающей нас подозрительным взглядом вертухая со стажем, попросили у неё субсидировать нас нитками и иголкой, в паре слов пояснив о несчастье, постигшем бедную женщину. Взгляд потомка Цербера потеплел. Не за блудом идут в комнаты, а то тьфу, насмотрелась здесь на таких, по делу. И молодой человек какой обходительный, какой внимательный. Рубашку вон пожертвовал.
Получив просимое, зашли в комнату. Марина вытянула лифчик из-под рубашки, села на кровать и начала пришивать лямочку-бретелечку. Верхние пуговицы рубашки остались расстёгнутыми и в распахе зазывно белела грудь. Иногда, когда Марина особо старательно наклонялась, показывался даже розовый сосок.
Терпеть такое, да на не совсем трезвую голову. И в этой голове, слегка затуманенной алкогольными парами, замелькали картинки весьма фривольного содержания, заканчивающиеся видом двух полностью обнажённых тел, одно из которых принадлежало замше, а второе, естественно, почти что рыцарю. А Марина меж тем закончила с шитьём.
— Ну вот, можно и надевать!
Произнеся это, Марина машинально распахнула рубашку и тут же ахнула, заалев лицом. Совсем забыла, что в комнате не одна. Поздно. Рубашка уже сползла с плеч, полностью обнажив грудь. Прекрасную, кстати. И пока замша соображала, какие действия предпринять дальше, Володенька, то есть я, уже стоял перед нею на коленях и страстно целовал эти прекрасные груди. Марина отталкивала нахала. Только вот получалось это не совсем нормально. То есть она старалась, но вместо того, чтобы оттолкнуть, прижимала к себе. Или это у женщин тактика такая: прижать посильнее покусившегося на женскую честь нахала, пусть задохнётся от удовольствия.
А через совсем короткий промежуток времени Марина уже лежала на кровати и отвечала на поцелуи кавалера. А я, стоя перед кроватью на коленях, целовал губы, шею, груди, живот. К трусам пока не лез. Женщина должна созреть сама. И она созрела. решив, видимо, что такая синица в руках, точнее меж ног, лучше, чем журавль в небе, точнее на другой бабе. Да с учётом преобладания женской части коллектива.
Она не оттолкнула руку наглеца, когда он положил её на лобок, не оттолкнула и тогда, когда он начал мять её пирожок. И даже не стала возмущаться, когда он (вот же нахал!) залез ей в трусы. А попа сама приподнялась, дозволяя стянуть трусы без ущерба для их целостности. Вдруг бы порвались. Лифчик же не выдержал. Китайский, скорее всего. И помогала стянуть с наглого гостя, которого, кстати, пригласила сама, трусы. Больше-то на нём ничего не было.
Всё же с берега пришли, практически с пляжа. И позаботилась, чтобы он не упал с кровати, крепко обхватив его ногами. А что его отросток вполне приличных размеров попал меж ног, да ещё и во внутрь так тщательно оберегаемого пирожка, так чего только в жизни не происходит. Ещё классик говорил: О, сколько нам открытий чудных… А молодой человек оказался очень ласковым, нежным, понимающим и, главное, выносливым. Позволил даме кончить несколько раз и лишь потом излился сам, заполнив соскучившуюся по мужскому вниманию киску.
Позже, вымывая из себя этот эликсир, удивлялась: И откуда же у него, то есть у меня, столько спермы? Подмывшись, села на кровать, попыталась надеть трусы. И даже успела натянуть их почти до колен. А этот нахал вновь стянул их, опрокинув даму на спину, с силой развёл ей ноги (видит небо, как она сопротивлялась) и впился поцелуем в…
Ах! Он начал целовать пизду! Не киску, не пирожок (его кусать надо), не что-то иное. Именно пизду. И довёл таки, паразит, даму до того, что она извивалась драной кошкой, орала благим матом, глуша его, впрочем, зажатой меж зубов подушкой. И кончала раз за разом. Нескончаемые оргазмы, слившиеся в один сплошной оргазм, сотрясали её тело. А потом спасительная темнота накрыла её.
Ну и пересрался же я, когда Маринка отключилась. Лёгкие похлопывания по щекам не помогали, так же, как и обрызгивание водой. Радовало лишь одно: пульс был, так же, как и ровное дыхание. Через некоторое время она очнулась, осмотрелась мутным взглядом. Нет это был не сон. Вон он, этот тип гражданской наружности, испуганно смотрит. А чего он так испугался?
— Володя, что это было?
А Володя, то есть я, обрадовался. Жива и здорова!
— Ничего особенного. У женщин от сильного потрясения такое бывает.
И дальше рассказал некоторые моменты наших с Маринкой фортелей. Она в изумлении качала головой, прижимала руки к щекам, охая в некоторых местах. А потом протянула руку:
— Володя, иди ко мне.
Раз женщина просит. Лёг рядом, но мигом оказался под не совсем миниатюрной тушкой. Её губы накрыли мои, присосались, рука нащупывала что-то внизу моего живота. Раз она так, то и мне можно. А она, найдя то, что искала, во избежание хищения или потери, спрятала в надёжном месте, то есть в себе. Для этого пришлось сесть на партнёра и даже слегка покачаться на нём, чтобы злоумышленники, вздумавшие покуситься на святое, приняли его за лошадку. Затраханную такую лошадку.
Все эти кувыркания закончились очередным походом в ванну. Да, увлеклись. Нас, наверное, уже потеряли. Приняв невозмутимый вид прошествовали мимо Цербера, проводившего нас таким взглядом, который говорил: Я же знала, что всё это не спроста. А такие культурные с виду люди.
Марина прижалась ко мне, едва мы вышли из корпуса, тихо проговорила:
— Под её взглядом я почувствовала себя падшей женщиной, шлюхой. Тебе не стыдно идти рядом со шлюхой?
— Забыла добавить: с довольно красивой. Нет, ни капли не стыдно.
— Ну да, это же не ты падший мужчина. Теперь всем будешь рассказывать, как трахал Марину Викторовну.
Это уже перебор. Остановился, развернул её лицом к себе.
— Я это заслужил?
Маринка сдала назад.
— Извини, ну извини дуру старую. А, всё равно все уже всё знают и моют кости, Пошло оно всё…
И она выдала такую тираду, что наш старшина сдох бы от зависти, а комбат ушёл бы в монастырь благородных девиц, потому что по сравнению с этими матами его разговоры показались бы невинным лепетом. Маринка резко рванула меня к себе, на глазах у всего честного народа впилась в мои губы.
— О-о! У-у! Ой-ё!
И некоторые другие междометия и не совсем подходящие слова, выражающие, впрочем, одобрение происходящим. Вняв примеру начальницы, оставшейся в едином числе, потому как шеф, устав на ниве облагодетельствования коллектива, спал в тенёчке под кустиком, куда его бесчувственное тело этот самый коллектив и уволок не самым деликатным способом, народ начал распадаться на пары и даже тройки. Мужского населения у нас в стране всегда не хватало, а счастья хочется всем.
Женщины решили: Живём однова, а мужики пусть выкручиваются как хотят. Но не исполнить свой гражданский и мужской долг пусть и не думают. Чревато. Поглядывая на замшу и облизываясь на меня, ни одна из наших дам, даже если и лелеяли какие-то планы, подойти не посмела. Ибо нефиг. Забронировано. Пары и тройки исчезали, появлялись, а мы отдыхали, наслаждаясь тишиной и покоем. Ели, пили, купались. Никакие лямочки не отрывались и потому нужды покидать коллектив не было.
Вечерело. Народ оделся потеплее. Комарики разные, прохлада от пруда. На берегу горел пионерский костёр. Со времён детства именно такое огромное пожарище именовалось пионерским костром. Народ с дикими криками, вторящими орущему на всю мочь магнитофону, под задорную песню Комбинашек «Бухгалтер, милый мой бухгалтер…» прыгал вокруг костра.
Мы с Мариной смотрели на этот праздник жизни, стоя в сторонке. Она прижалась ко мне спиной, я обнял её, прижимая к себе. Одна рука поддерживала грудь, вторая шарясь в трусиках, перебирала волосы на лобке. Эх, пощупал бы я сейчас наших баб, кабы не официальный статус любовника замши. Маринка слегка повернула голову, прошипела:
— Володя, не надо. Смотрят же.
— Да кто на нас смотрит? Они все заняты.
Она потёрлась об меня задом. От этого воздействия пышных ягодиц в штанах возникло какое-то шевеление. Теперь уже зашипел я:
— Марина Викторовна! Если вы не прекратите свои провокационные действия, то я отведу вас в ближайшие кустики, сниму с вас штанишки, поставлю раком и отымею в самой грубой форме.
— Вовочка! Ты не забыл, что обещал даме?
— А что?
— Что дело мужчины — рыцаря помогать дамам. Ах, я же всю жизнь мечтала, что меня затащат в кусты, стянут с меня штанишки и отымеют в самой грубой форме. Веди меня, мой рыцарь. Обещаю, что сопротивляться не буду.
И она, хихикая, потащила меня в темноту.
— Да, — думал я, стоя на коленях сзади белеющих в темноте ягодиц мадам Марины, держась за них и шлёпая по ним же животом. — Быть любовником замши не только почётная обязанность, но и тяжкий труд.