Когда мы были женаты - Порно рассказ

Четыре слова разрушили мой брак и мою жизнь. И это не те четыре слова, о которых вы, вероятно, думаете.

Не «нам надо поговорить, детка», не «детка, я кое-кого встретила», не «наша сексуальная жизнь – отстой», ни даже «ты недостаточно даешь мне». Вообще-то последнее – это пять слов, но эй, кто считает?

Все было намного страннее и проще. Я пришел в нашу спальню во вторник вечером, после того как по кабельному телевидению закончился повторный показ «Закон и порядок», и готовился принять душ. Я часто смотрю сериалы про полицейских и адвокатов. В Тулу со своим самоваром, правда.

Мне должно было хватать этого материала в моей повседневной работе в качестве помощника прокурора штата в офисе окружного прокурора округа Дюваль. Для северян это – то же самое что окружная прокуратура. Мы – люди, которые преследуют плохих парней и сажают их, когда можем. Во всяком случае, мне нравятся такие полицейские шоу. Даже после десяти лет работы мне все еще нравится то, что я делаю.

Как бы то ни было, Дебби лежала в постели, откинувшись на смятую подушку, и просматривала какой-то журнал о путешествиях. Она обычно приносит тонну студенческих работ для оценки из Университета Северной Флориды, где она является адъюнкт-профессором в Колледже бизнеса. Обычно на их завершение уходит от двух до трех часов. Но она добросовестна, и было одиннадцать часов вечера, когда она расслабилась.

Я наслаждался видом. Несмотря на то, что мы были женаты семнадцать лет, мне все еще нравилось смотреть на нее. Высокая блондинка с модно подстриженными волосами в стиле кинозвезды с челкой Дженнифер Энистон, она выглядела на десять лет моложе своего истинного возраста в тридцать девять лет. Халат, который она носила, был сексуален, как мешок с картошкой, но я все еще мог видеть изгиб ее груди четвертого размера под ним. Я также мог представить себе ее длинные ноги.

Я подумывал о том, чтобы попытаться по-настоящему взглянуть на них, но остановил себя. Она настаивала на том, чтобы я принимал душ и чистил зубы, прежде чем даже попробую, а она обычно слишком уставала в будние дни, чтобы даже подумать об этом. Я посмотрел на себя. Я был ростом метр семьдесят пять, Дебби – метр семьдесят восемь, и если она все еще была довольно стройной после тренировок в спортзале, то у меня уже развилось классное брюшко парня среднего возраста, единственным упражнением которого было играть в гольф каждые несколько месяцев. И то я делал это лишь тогда, когда этого требовала офисная политика.

Я зашел в ванную и снял футболку и шорты, которые обычно носил дома. У нас было зеркало в полный рост, и я осмотрел себя. Волосы поредели, а на затылке начала появляться настоящая лысина, которую я едва мог разглядеть.

Затем я посмотрел на свой живот. Господи, бледный и дряблый. Неудивительно, что Дебби предпочитала в те редкие моменты, когда мы занимались сексом, не включать свет. Я выглядел как чертов старый адвокат. Я был похож на тех старых парней, над которыми смеялись мы с друзьями, когда я начинал работать адвокатом. Мне был всего сорок один год, а не шестьдесят один. В этот момент я принял решение. Я всегда говорил себе, что у меня нет времени ходить в спортзал, и я мягко поддразнивал Дебби за то, что она слега тщеславна. К черту все это. Если бы я был женщиной, то, черт возьми, не слишком стремился бы к сексу со мной.

Я принял душ и вышел свежевымытым, но на мне не было обычного нижнего белья и белой футболки. Я вышел с полотенцем вокруг талии и нашел в ящике тумбочки с моей стороны кровати пижаму. Мне показалось, что Дебби взглянула на меня, и на ее лице мелькнула легкая улыбка, но, возможно, это было лишь мое воображение.

Прикрыв свою наготу, я скользнул в постель рядом с ней и наклонился, чтобы ее поцеловать. Я попытался дотронуться до ее губ, но она слегка повернула голову, и я поцеловал ее в щеку. Она рассеянно улыбнулась мне.

– Дети спят?

Биллу-младшему было четырнадцать, а Келли – шестнадцать. Билла я оставил за компьютером для просмотра или, как он называл это, серфинга сайтов, но я был почти уверен, что он разыскивал порно. Какого черта, ему было четырнадцать лет, и он обнаружил, что девушки – восхитительно иные существа. Я настроил на компьютерах программы слежения. Я доверял детям, но слишком долго преследовал подонков, чтобы быть в самодовольным и не знать, что они задумали.

Келли, я почти уверен, судя по тому, как она понизила голос и отодвинулась как можно дальше от меня, все еще оставаясь в кабинете, разговаривала с одним из своих парней. Я знаю, что у нее их было больше одного, потому что она была роскошным младшим изданием своей матери.

– Нет, но они знают правила. Я уверен, что они будут в постели через час или около того. Эй, то были отличные фотографии. Где был этот пляж, тот, с плетеными хижинами возле воды?

– Ох.

Она взглянула на меня, словно удивившись, что я заметил, что она читает. Она протянула мне журнал. Это было «Путешествия» со страницами, развернутыми на «Лучшие пляжи, о которых вы никогда не слышали». Пляж был на острове, о котором я никогда не слышал, и даже не смог произнести его название.

– Боже, это прекрасно. А как насчет того, чтобы поехать туда этим летом, когда в школе будут каникулы? Я знаю, что ты не планировала преподавать этим летом.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Это… мило, Билл… Но… Я хотел с тобой поговорить. Я подумывала о преподавании этим летом. Обычно на летней сессии занятия ведет Ларри Картер, но его жена уговорила его отвезти ее на Гавайи, и нужен кто-то, чтобы его заменить.

– Когда это случилось? Я ничего об этом не слышал.

Она посмотрела мне в глаза, а затем отвела взгляд с выражением, которое я не смог определить.

– Около месяца назад. Я хотела упомянуть об этом, но все время забывала. Извини. Я не думала, что у нас есть какие-то твердые планы. Ты всегда работаешь над тем или иным делом. И мы уже давно не ездили в экзотические места.

– Я знаю, но…

Она уронила журнал на бедро, затем слегка перекатилась, так, что одна большая сочная грудь выперла из-под халата, и сказала:

– Извини, Билл, я почти уже обещала им, что возьму летнюю сессию на себя. Но послушай, когда мы были женаты, то побывали в нескольких замечательных местах, а следующим летом я обещаю, что зарезервирую время, чтобы мы смогли поехать куда-нибудь в хорошее место.

Никто в офисе никогда не обвинял меня в том, что я медленно соображаю, но мне потребовалась минута после того как она закончила похлопывать меня по руке, а затем взяла журнал обратно, прежде чем до меня дошло.

Я мысленно произносил эти слова и перебирал их снова и снова, пытаясь понять, как это я неправильно понял свою любящую, светловолосую и очень сексуальную жену.

–.. .когда мы были женаты?

Она снова посмотрела на меня, оторвавшись от журнала, с несколько озадаченным выражением лица, как будто услышала только часть того, что я сказал, и спросила:

Тогда я этого не понял, но по выражению ее лица, которое медленно росло, я понял, что грозовая туча, должно быть, появилась на моем, когда я медленно, с большим акцентом и зарождением настоящего гнева, сказал: Есть что-то, о чем я не знаю?

На ее лице появилось выражение, состоящее из равных частей удивления, смущения и того, что показалось шоком.

– О чем ты говоришь, Билл? Ты, должно быть, неправильно понял то, что я сказала.

– Нет. Ты сказала это очень ясно и отчетливо. КОГДА МЫ БЫЛИ ЖЕНАТЫ! Я-то думал, что мы женаты сейчас. Вот почему я и спросил, есть ли что-то, о чем я не знаю.

Она покачала головой и попыталась заглянуть мне в глаза.

– Я не могла такого сказать, Билл. Это безумие.

– Нет, просто странно. Я знаю, что мы женаты, детка, так откуда это взялось?

– Я не… ох. Должно быть, я имела в виду, что с тех пор, как мы поженились, у нас было много посещений хороших мест. Вот что я хотела сказать.

– О.

Я прокрутил все в голове и понял, что она лжет. «Когда мы были женаты» и «когда мы поженились» не настолько близки, чтобы совершить такую ошибку. И она сказала это, не думая. Оно выскочило из нее, когда она даже не думала об этом и, по-видимому, даже не осознавала, что говорит.

В конторе мы называем это фрейдистскими подарками. Большинство людей называют их оговорками по Фрейду. Когда уста людей выходят из-под контроля их разума, они могут сказать такое, что в конечном итоге отправят их в тюрьму или камеру смертников в Рейфорде.

Любой прокурор или полицейский знает, что независимо от того, насколько жестко контролирует себя человек, внизу всегда бодрствует подсознание. А когда вы в чем-то виноваты, подсознание пытается признаться в чем-то, что сознательный ум хочет скрыть.

«О чем она думает?» – подумал я, глядя на ее красивое лицо и понимая, что она все еще сосредоточена на моих глазах. Она пыталась читать меня так же, как я читал ее. Только у меня это получалось лучше, потому что я давно этим зарабатывал на жизнь.

И тут я понял с кислым ожогом в животе, что никогда не смотрел на нее так за все семнадцать лет нашего брака и два года свиданий до этого: так я смотрел на подозреваемого, подонка, преступника, как называли их наши братья-копы. Мне не нравилось то чувство, которое я испытывал сейчас к ней.

Я заставил себя рассмеяться, хотя это был сухой смешок.

– Ты права, детка. Любой может исказить свои слова. Даже я делаю это время от времени. Должен признаться, ты меня там напугала. Мне стало интересно, были ли мы когда-нибудь официально женаты. Нет ли проблем с нашим свидетельством о браке? Или не развелась и ты тайно со мной?

Я снова попытался заставить себя рассмеяться, но из меня вырвался лишь сухой кашель.

Она пристально посмотрела мне в глаза, словно пытаясь понять, говорю ли я правду. Но после десяти лет работы в зале суда у меня появился этот покерный взгляд. Она не получит от моего лица никаких намеков.

Она протянула руку и сделала что-то, что шокировало и немного напугало меня. Она взяла мою руку, поднесла к губам и поцеловала. Такая простая вещь. Но я не мог вспомнить, когда она делала это в последний раз. Даже когда мы готовились к сексу, это были поцелуи в губы, и она дрочила мой член, а я лизал ее сочную киску, пока она не становилась влажной и готовой.

Но простой жест вроде поцелуя в тыльную часть кисти… это было то, что делают любовники. И я понял, что мы не были любовниками целую вечность.

Если бы тогда она подняла глаза, я знаю, она бы все поняла, игра была бы закончена, и наша жизнь пошла бы совсем по-другому. Потому что мои глаза наполнились слезами, когда я понял, в какое дерьмо превратился наш брак, пока я была слишком слеп, чтобы увидеть, как все это происходит передо мной. Если бы она посмотрела мне в глаза, то поняла бы, что что-то ужасно не так, и я сказал бы ей правду о том, что думаю, и наш брак изменился бы навсегда – так или иначе.

Но она этого не сделала, а я смог подавить эмоции и быстро вытереть глаза свободной рукой.

Она прижалась лицом к моей руке и снова поцеловала ее. Не глядя на меня, она сказала:

– Ты же знаешь, что я тебя люблю. Ты – единственный мужчина в моей жизни. Сейчас я люблю тебя больше, чем когда мы поженились. Ты – отец моих детей. Это безумие. Это была просто оговорка, и она ничего не значила.

Но я не мог снять свою прокурорскую шляпу. Я удивлялся, почему она не смотрит на меня, когда говорит о своей вечной любви. И я поймал себя на том, что слушаю и взвешиваю ее слова, ее тон. Я выслушал тысячи показаний и тысячи свидетелей на свидетельских трибунах. И я обнаружил, что ее слова взвешивает не муж, а профессиональная сторона моего ума.

И снова и снова мои мысли возвращались к одному и тому же вопросу. Говоря: «Когда мы были женаты», она использовала прошедшее время. Это означало, что в настоящем времени, в настоящем моменте, мы женаты не были. По крайней мере, в ее сознании. Или она просто не хотела больше быть за мной замужем. Или она собирается выйти замуж в ближайшем будущем? Был ли на повесте развод в ближайшее время?

Что неизбежно приводит к вопросу: неужели она просто устала от меня и готова выбросить меня на помойку и начать новую жизнь с другим мужчиной? Или она уже нашла мне замену? Неужели она сейчас трахается с другим парнем? Вот почему наша сексуальная жизнь была такой редкой, такой скучной, такой пресной, такой… ванильной. Вот почему мы были мамой и папой в сто раз больше, чем любовниками, сексуальными партнерами.

Конечно, часть меня продолжала говорить мне, что весь этот ход мыслей был глупым. Она просто перепутала слова. Завтра утром все вернется на круги своя, а через день-другой я буду смеяться над собственной паранойей. Я просто слишком много лет был прокурором, заглядывая глубоко в худшие стороны человечества, и это окрашивало мой взгляд на все, даже на мою жену и мой брак.

Мне хотелось в это верить, но все чувствовалось…неправильным. Это была простая ошибка, но почему она отреагировала так? Если бы это ничего не значило, она бы просто отшутилась, вернулась к чтению и принялась дразнить меня за то, что я неправильно понял. Но она этого не сделала. Она вела себя взволнованно, встревоженно, а теперь – необычайно любяще.

Она отпустила мою руку и положила журнал на тумбочку рядом с нашей огромной водяной кроватью, после чего протянула руку, выключила ночник на своей стороне и сказала:

– Выключи свет, дорогой.

Когда я потянулся вправо, чтобы выключить свет с моей стороны, то краем глаза увидел, что она встала, и удержался от выключения света.

К тому времени, как я откатился к ней, халат упал, и она вылезла из трусиков. Ее тяжелые груди обвисли с возрастом и силой тяжести, но они все еще были невероятно полными и сочными дынями, даже с сосками, направленными вниз под углом сорок пять градусов. Но я потерял фокус на своей любимой части ее тела, когда мои глаза скользнули вниз к ее киске.

Сначала я не мог понять, на что смотрю. Я поймал себя на том, что ищу золотистый пушок, окружавший ее влагалище, но он исчез. Она была гладкой, как попка младенца. Только розовый цвет ее внешних губ и намек на красный внутри. Через минуту я понял, что она побрилась там. Избавилась от всех своих лобковых волос. Почему и для кого, гадал я? Я никогда ей этого не предлагал. Я слышал об этом от друзей, женатых и холостых, и, может быть, это и было приятно, но я никогда не стал бы поднимать эту тему. Во всяком случае, в последние годы.

Она посмотрела на меня, прочитала выражение моего лица и сказала с робкой улыбкой:

– Многие девочки в школе, особенно младшие и одинокие, говорили, что это очень жарко, и мужчинам это нравится.

Какое-то мгновение я просто смотрел на нее, а потом не удержался и сказал:

– Тебе кто-нибудь делал комплименты?

Она молча смотрела на меня, пока до нее не дошло то, что я сказал. Теперь в ее глазах появились слезы.

– Как ты можешь так говорить, Билл? Боже, как ты можешь говорить такое… когда я сделала это для тебя?

Гнев, который просачивался внутри меня, выходил наружу, и я не мог его остановить.

– И когда же ты собиралась показать мне свой новый образ, детка? После того, как закончишь свою статью? Или посмотришь последние новости. Или ты просто собиралась раздеться и прыгнуть на меня как обычно. Ах да, совсем забыл. Ты никогда так не делала. Если я собираюсь что-то предпринять, то должен тебя предупредить, принять душ, побриться и почистить зубы, чтобы ты была в настроении. Когда в последний раз ты просто разделась и набросилась на меня?

Я сделал вид, что задумался.

– О, вспомнил. Никогда. Так, что же изменилось сегодня вечером? И как давно ты его побрила?

Она забралась на кровать на четвереньках, ее груди свисали вниз, как спелые фрукты. Она знала, что это почти сделало меня твердым как камень. Она протянула руку и сжала мой член. Она уже была жестким, и я не смог сдержать стон удовольствия.

– Я не хочу ссориться, Билл. Я хочу тебя. Внутри себя. Как это было раньше. Мне очень жаль, что я все пропустила. Я была так занята детьми, работой и подругами, что оставила без внимания главное в своей жизни. Тебя. Я побрилась, потому что хотела тебя возбудить. Я хотела, чтобы ты схватил меня и бросил на кровать, раздвинул мои ноги и трахнул меня так, как раньше. Мы любили это, помнишь?

И мне захотелось ей поверить. Я хотел вспомнить те вечера, когда мы только поженились и я не мог насытиться ею. Мне хотелось верить, что она побрилась для меня. Мне хотелось верить, что она планировала ни с того ни с сего удивить меня невероятно горячим сексом сегодня вечером.

К сожалению, я не смог. Я схватил ее руку и оторвал от своего твердого члена. Наверное, это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать.

Она посмотрела на меня так, словно я сошел с ума, и, вероятно, решила, что я сошел с ума.

– Детка, я действительно не знаю, что у тебя сейчас на уме. Я даже больше не знаю, знаю ли я тебя. Одно я знаю точно. Ни за что на свете ты не планировала сегодня заняться со мной горячим сексом. Иначе бы ты как-нибудь избавилась от детей. Их достаточно легко подкинуть кому-нибудь. Ты бы не позволила мне провести вечер перед ящиком. Ты бы не лежала в постели в своем… без халата. Ты бы давно заставила меня побриться и привести себя в порядок.

– Нет, это был обычный, рутинный вечер. Такой вечер обычно проводит пожилая супружеская пара средних лет: читает, смотрит телевизор, может быть, обнимается, потом проверяет детей и высыпается, чтобы завтра отправиться в путь. Такова была наша жизнь.

Я с любопытством посмотрел на нее. Она не плакала, просто выглядела ошеломленной.

– Все изменилось несколько минут назад. Когда ты произнес эти четыре слова… ты воспылала ко мне любовью, разделась, показала мне свою новую бритую киску, о существовании которой я и не подозревал, а потом схватила и начала дрочить. Я не помню, когда ты делала так в последний раз.

– Я не знаю, что происходит, Дебра, но что-то происходит. Ты собираешься сказать мне, что это?

Она сложила руки вместе и сжала кулаки, пытаясь выдержать мой взгляд, а затем опустила глаза.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Билл. Я просто хотела…заняться любовью со своим мужем. Ты ведешь себя так безумно из-за того, что вовсе ничего не значит.

– Ты трахаешься с кем-то еще?

При этих словах она заплакала. Затем вытерла слезы с глаз, встала с кровати и снова надела халат. На ее лице был настоящий гнев.

– Ты – засранец. Я пытаюсь заняться с тобой любовью, сблизиться, потому что, видит Бог, мы так далеко разошлись, а ты обвиняешь меня в измене. В трахе с другим мужчиной, говоря твоими словами. То, что ты можешь так говорить, что ты даже можешь так думать, показывает мне, что наш брак в очень, очень плохом состоянии.

Я ничего не сказал, потому что она уже все сказала.

– Я спущусь вниз и буду спать на диване в кабинете, ублюдок. Не думаю, что смогу сегодня смотреть на тебя или прикасаться к тебе. А завтра постарайся выбраться отсюда, не сказав мне ни слова и даже не взглянув на меня. Как думаешь, сможешь это сделать?

– Думаю, да.

И она вышла за дверь.

На следующее утро я встал рано, поставив будильник на пять. Я уже принял душ. Я схватил костюм из шкафа в нашей спальне, выскользнул за дверь, не останавливаясь, чтобы выпить кофе, и, другими словами, убраться отсюда, пока все было хорошо. Я не потрудился включить свет в кабинете, но увидел темную тень, съежившуюся под одеялом на огромном диване, который является главной особенностью нашего кабинета, наряду с самым большим телевизором с большим экраном, разрешенным законом. Проходя мимо двери в темную комнату, я попыталась вспомнить, когда мы в последний раз целовались на этом диване. Я не мог вспомнить.

Придя на работу, я быстро погрузился в привычную рутину. Трофейнвя жена богача Понте Ведра, по-видимому, подначиваемая ее любовником, инсценировала свое собственное похищение, чтобы вымогать полтора миллиона долларов у своего пожилого мужа. Я должен был решить, какие обвинения предъявить.

Семидесятипятилетний муж был арестован со слезами на глазах, после того как судебный следователь обнаружил в теле его умершей жены уровень обезболивающего в пять раз превышающий законный. Он поклялся, что не он скармливал ей лишние наркотики, чтобы ускорить ее конец. Мы должны были принять решение, обвинять его в убийстве из милосердия или нет. Это, по сути, убийство с хорошими шансами на помилование со стороны судьи после признания вины.

Шериф Джексонвилла до чертиков достал наших младших помощников и стал умолять меня о пощаде в случае с уважаемым патрульным, который застрелил мужа своей девушки и двух ее шуринов, когда они явились к нему домой, пытаясь забрать девушку домой, где, по их словам, ей самое место.

Конечно, их было трое, и коп ссылался на страх за свою жизнь, но он разнес их своим «Глоком», а они, к несчастью для него, были безоружны, когда их застрелили. Да, и у одного шурина было два пулевых отверстия в спине. Трудно говорить о страхе за свою жизнь, стреляя человеку в спину, когда тот убегает от тебя.

Но есть симбиотические отношения между полицейскими и прокурорами, и Большой Человек, который подписывал мои чеки и хотел когда-нибудь стать губернатором Флориды, не хотел, чтобы полицейские разозлились на наш офис и тонко саботировали наши дела, потому что мы облажались с одним из лучших Джексонвиллских полицейских.

Дело попало в мои руки, как одного из трех главных помощников Большого Человека, и мне пришлось принимать Соломоново решение.

И, конечно, все это время, пока я думал об этих довольно рутинных делах, в моей голове крутились и крутились мысли и страхи, вызванные прошлым вечером. Как обычно, у меня не было времени выйти из офиса, поэтому около часа дня мне доставили сабу «всадник на верблюде» с сыром, нарезанным гамбургером и луком.

Когда Шерил, моя секретарша в течение последних пяти лет, принесла обед, я велел ей позвонить на стойку регистрации и сказать, что если Бог даст, и в течение следующего часа не будет чрезвычайной ситуацией, пусть задерживают все мои звонки.

Она вернулась в кабинет и выжидающе посмотрела на меня. У меня никогда не было таких звонков. Я оглядел ее. Метр шестьдесят восемь, рыжеволосая, скромно одетая в светло-красное платье, которое было достаточно коротким, чтобы быть провокационным, но не настолько, чтобы быть распутным и неуместным в рабочей обстановке. Она носила очки, а волосы были собраны в пучок, но несколько раз я был рядом, когда она распускала волосы, фигурально и буквально, и я знал, что у нее была дикая грива рыжих волос почти до попы, вызывавшая почти гипнотическое желание погладить.

– Тебе еще что-нибудь нужно, мистер Мейтленд? – спросила она.

– Сними шляпу секретарши, Шерил, а я сниму шляпу босса. Я хотел бы минутку поговорить с тобой.

С минуту она странно смотрела на меня, потом расслабилась. Мы были на нескольких вечеринках в офисе, и я видел ее пьяной и даже однажды отвез домой, и она знала, что я никогда не прикасался к ней, хотя, вероятно, мог бы прикоснуться к ней где угодно. Она никогда не говорила ничего откровенного, но у меня сложилось впечатление, что она восхищается мной за то, что я не тронул ее, когда мог.

– Что случилось, Билл?

– Разве что-то должно быть не так, чтобы я поговорил с одной из моих любимых секретарш? – спросл я, пытаясь улыбнуться.

– Ты никогда не задерживаешь свои звонки на час, и я не помню, когда в последний раз ты приглашал меня сюда для какого-то личного разговора, и любой здесь может взглянуть на тебя и сказать, что тебя что-то беспокоит.

Это задело мою гордость.

– Я настолько прозрачен? А я гордился своим бесстрастным лицом.

– Обычно ты довольно непроницаем. Но когда сегодня утром ты вошел в дверь, я поняла, что что-то случилось. И зная тебя, это – личное. Ты слишком крут, когда дело касается юридических вопросов. Так что, либо дети, либо Дебби, и если бы я была женщиной, делающей ставки, я бы сказала – Дебби. Вы что, ребята, поссорились?

Я посмотрел на «всадника на верблюде» и попытался заставить себя проголодаться. Мне нужна была какая-то пища внутри меня.

– Хотелось бы, чтоб было так.

На ее лице промелькнуло встревоженное выражение, и она быстро схватила стул и придвинула его на расстояние тридцати сантиметров от моего стола, достаточно близко, чтобы она могла протянуть руку и коснуться меня.

– О, черт, Билл. Неужели все так плохо?

– Думаю, что все возможно.

– Скажи мне.

Я подумал об этом, но при свете дня не мог заставить себя рассказать ей подробности. Чем больше я об этом думал, тем больше вся эта суета из-за одного слова казалась еще более безумной, чем то, что сказала Дебби вчера вечером. Если тебя не было там, если ты не видел ее глаз, не слышал ее голоса, то казалось, что я сильно преувеличиваю то, что произошло.

– Мы только что… вроде как поссорились. Из-за какой-то глупости. Но…

– Что?

– Это не имеет значения. Но я хочу, чтобы ты мне честно ответила. Я задам тебе несколько вопросов. Ты сможешь это сделать? Я не буду злиться. Или расстраиваться. Мне нужна женщина, чтобы поговорить, честно.

Прежде чем ответить, она облизнула красные губы.

– Ненавижу такие вещи, Билл. Ты говоришь, что не будешь расстраиваться, но честность всегда ранит.

– Мне нужна жестокая честность, Шерил. Думаю, я был хорошим начальником и хорошим другом. И думаю, что доказал тебе, что люблю и уважаю тебя достаточно, чтобы не сделать ничего, что поставило бы под угрозу нашу дружбу. Я бы хотел, чтобы ты сделала то же самое.

Она протянула руку и взяла мою ладонь в свои.

– Ты был хорошим парнем, Билл. Спрашивай.

– Ты когда-нибудь думала – когда не была пьяна – о том, чтобы лечь со мной в постель? Ты бы переспала со мной, если бы я действительно сильно к тебе приставал? И возбуждаю ли я тебя вообще как мужчина?

Какое-то мгновение она молча смотрела на меня.

– Клянусь Богом, я к тебе не пристаю. Но мне необходимо знать.

Она посмотрела на стол, потом прямо на меня.

– Несколько раз. В моменты, когда у меня не было парня или я была очень, очень возбуждена. Но, честно говоря, я никогда не думала о тебе всерьез. Тебя нет в моем коротком списке. Ты – мужчина. Но ты не… черт, это трудно… ты и впрямь не возбуждаешь меня. Я тобой восхищаюсь. Ты мне нравишься. Но я не понимаю… Я не хочу быть неделикатной, но я не промокаю, думая о тебе. Я думаю, что суть в том, что я могла бы увидеть нас в ситуации, когда мы могли бы оказаться в постели. Это может сделать следующая офисная вечеринка. Но это будет только разово.

– Значит, на самом деле я тебя не возбуждаю? Я – не красавчик?

На этот раз она долго смотрела на стол, прежде чем поднять на меня глаза.

– Ты – не красавчик, Билл. Извини. Ты слегка полноват, дрябл, лысеешь, а что бы ни говорили женщины, это важно. Лысый не является красивым для большинства из нас. В зале суда ты – тигр, и в профессиональном плане все смотрят на тебя снизу вверх, но в спальне… Я бы сказала, что ты – просто еще один потерявший форму парень средних лет.

Она сжала мою руку, и на мгновение показалось, что ей хочется заплакать.

– Наверное, это было слишком откровенно, верно? Мне жаль. Я не хотела причинить тебе боль.

Я смог ей улыбнуться, хотя это было больно.

– А как насчет Дебби? И я хочу, чтобы ты была так же честна. Она такая горячая штучка, как мне кажется? Ты никогда не видела, чтобы парни приставали к ней на вечеринках? Как она себя вела, когда они это делали?

На этот раз ей потребовалось гораздо больше времени, чтобы ответить.

– Она – горячая штучка, Билл. Что тут скажешь. Она – высокая блондинка, у нее большие сиськи и великолепные ноги. На каждой вечеринке, на которой я бывала, когда вы были там вдвоем, парни приставали к ней все время, когда тебя не было рядом.

– Я не удивлен, что она популярна. Она – горячая штучка. Теперь вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов. И здесь мне нужно, чтобы ты была честна. Что она делает, когда они к ней пристают?

Она снова посмотрела вниз.

– Я вообще-то не хочу отвечать на этот вопрос, Билл. Пожалуйста, не заставляй меня.

– Мне нужно знать.

– Так вот в чем все дело. Ты думаешь, она… с кем-то?

– Не знаю, но думаю, что может быть.

– Думаю, я была на шести или семи офисных вечеринках, где появлялись вы, ребята, и был тот год, когда ты пригласил меня и мою подругу на рождественскую вечеринку в Университет Северно Флориды. Как я уже говорила, парни пристают к ней постоянно, обнимают, гладят по заднице, пытаются украдкой поцеловать. Обычно она лишь пожимает плечами, убирает их руки туда, где они должны быть, заставляет их смеяться и уходит. Она довольно хороша.

– Несколько раз, очень редко, я видела ее в том, что казалось довольно хорошим клинчем в углу или коридоре, но это – не глубокое горло, и у парней не было рук под ее одеждой. Я видела, как некоторые из них ее ласкали. Но, Билл, честно говоря, если ты не хочешь ходить с плетью погонщика, такое случается с большинством женщин. Вот почему ты и носишь туфли на шпильках. Они отлично подходят для охлаждения парней, которые становятся слишком горячими.

– И чтобы ответить на твой настоящий вопрос, я никогда не видела, чтобы она дрочила парню или терлась о его член. Я никогда не видела, чтобы она выходила из-под контроля, когда казалось, что какой-то парень может уговорить ее уйти с вечеринки вместе с ним. Я не могу сказать наверняка, что она не сделала ничего плохого, но я никогда не видела, чтобы она сделала что-то такое, из-за чего бы вы развелись. А это ведь то, о чем мы здесь говорим, верно?

Она снова схватила меня за руку и сжала.

– Она – очень красивая женщина и очень горячая. Поверь мне, когда я говорю, что она похожа на большинство горячих женщин. Она могла бы каждую ночь иметь другого мужчину, не делая ничего, кроме как одаривая его правильной улыбкой. И если бы она это сделала, я не думаю, что ты бы уже не узнал. Может быть, она тебе и изменяет, но если это так, то она очень осторожна и избирательна, а я на самом деле так не думаю. Просто впечатление.

Я откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. Я не мог съесть ни кусочка, потому что у меня не было аппетита.

– Но ты говоришь мне, что она – очень горячая женщина, заставляющая парней бросаться на нее каждый раз, когда меня нет рядом, а я – скучный, сексуально непривлекательный старик, который не возбуждает женщин. Что-то не так с этой картиной?

– Люди остаются вместе не только ради секса. Они остаются вместе ради любви, дружеского общения и своих детей. Вы, ребята, построили совместную жизнь. Ты думаешь, она выбросила бы это только ради секса?

– Женщины делают это каждый день, Шерил, и мужчины тоже. Это может быть один лишь секс, но он – клей, скрепляющий браки. И у нас его больше нет.

Она только грустно посмотрела на меня. Я думаю, что есть предел тому, насколько ободряющим вы можете быть, когда сталкиваетесь с действительно дерьмовой ситуацией.

Остаток дня я пробирался через общую литанию предательства, глупости, насилия, похоти и нарушения закона, которая является уделом любого прокурора, и старался не думать о том, с чем столкнусь, когда вернусь домой. Это была та часть, что действительно начинала сильно на меня действовать. У меня напряженная работа. Слишком много насилия, грязи и разрушенных жизней, чтобы иметь дело с ними каждый день. Моим убежищем всегда был дом, где я мог быть уверен в любви жены и детей и каждый вечер убеждать себя, что мир, в котором я жил и работал, не был реальным. А теперь это убежище, эта мечта о любви и верности начали давать трещины.

Я вернулся домой в полседьмого, не слишком поздно для меня. Много вечеров я был занят до восьми или девяти, и когда я возвращался домой, Дебби почти всегда оставляла для меня ужин в холодильнике или микроволновке. Иногда она бывала дома. В другое время она уходила на какую-нибудь встречу. У нее всегда было много встреч, какие-то из них деловые, какие-то – светские, но все это – часть офисной политической игры, в которую приходится играть в любом учреждении. Я смирился с этим, и даже когда она приходила домой в двенадцать или в час, иногда в два часа ночи, это меня не беспокоило. Пьянство продолжалось, но меня это никогда не беспокоило.

Я достаточно встречался с делами о супружеской неверности, приведшей к убийству или погрому, чтобы узнать признаки. Она никогда не была особенно скрытной, чтобы быстро принимать душ или прятать нижнее белье или пытаться скрыть свое тело, или исключительно сексуальной, желая трахнуть меня, когда входила. Я никогда не проверял ее, мне это никогда не приходило в голову, но много раз случайно узнавал от других людей, что она была там, где, по ее словам, должна была быть, и делала то, что говорила.

Но больнее всего было непрошеное подозрение, которое теперь окрашивало мои мысли о ней. Где она сейчас, и с кем, и как мне узнать, что она говорит правду, если она мне расскажет что-то? Я почувствовал, как во мне снова нарастает гнев. Глупая сука! Все, что ей нужно было, – это рассмеяться над ошибочным заявлением прошлого вечера, превратить его в шутку, и я бы забыл об этом. Даже если бы она мне изменяла, я был бы толстокожим, счастливым и невежественным.

Сегодня вечером ее не было дома, как и детей. В этом не было ничего удивительного. Я огляделся. Обычно она оставляла записку на холодильнике или микроволновке, давая мне знать, где она, если ей нужно было выйти. Ничего не было. Я стоял и просто слушал. Ничто так не тихо, как пустой дом, который обычно наполнен шумом разговоров, смехом, телевизионными шоу и песнями радиопередач.

Я подошел к бару и достал бутылку «Гольдшлагера». Я никогда не слышал о Голдшлагере до тех пор, пока несколько лет назад друг Билла-младшего не протащил его на вечеринку для подростков. Я нашел его там, конфисковал, попробовал и обнаружил, что оно мне нравится. Поэтому я всегда держал бутылку в баре. Конечно, обычно мне требуется от трех до шести месяцев, чтобы закончить бутылку, но это здорово для случайного напитка.

Я сделал глоток и прошел через дом, сделав крюк к гаражу на две машины. Ее «Ниссан-350З» 2004 года выпуска был припаркован и холоден на ощупь. Где бы она ни была, кто-то приехал и забрал ее.

В конце концов, я очутился в большом мягком кресле напротив дивана и с большеэкранным адовым телевизором в углу. Я включил его и снова устроился в своем коконе с телепрограммой новостей обо всех ужасных вещах, происходящих в мире, и изо всех сил старался забыть о Дебби, о том, где она и с кем.

В полдесятого вечера через парадную дверь ворвался Билл-младший, попеременно разговаривая и переписываясь по сотовому. Я пару раз окликнул его, чтобы он подошел, а когда он продолжил подниматься по лестнице в свою комнату, проревел:

– Немедленно.

Он удивленно посмотрел на меня, как будто даже не знал, что я здесь. Через мгновение он сказал в свой мобильный:

– Меня зовет старик. Поговорим позже. – Затем он напечатал несколько слов и отключился. Потом посмотрел на меня, не отходя от лестницы.

– Что?

Его тон раздражал меня, но он был подростком.

– Просто хотел с тобой поговорить. Ты не знаешь, где твоя мама?

Он секунду смотрел на меня, потом перевел взгляд обратно на лестницу. Было очевидно, что у него есть более важные дела.

– Я ее не видел. Впрочем, в этом нет ничего необычного. Она часто выходит куда-нибудь.

Он бросил на меня взгляд с высокомерием и житейским презрением, на которое способен только четырнадцатилетний подросток, и сказал:

– Она – твоя жена. Почему ты не знаешь, где она?

Я мог бы сделать то, что сделал бы в тот момент мой старик, и дать ему подзатыльник, но мой старик был угольщиком из Западной Вирджинии и жил в более простые времена. Билл-младший был почти такого же роста, как и я, и, черт возьми, если я оставлю какие-либо следы, на следующий же день явится Социальная служба, меня арестуют, и мой снимок будет вывешен перед ТУ с заголовком: «Главный помощник прокурора арестован за жестокое обращение с детьми.

Поэтому я просто пожал плечами и сказал:

– Ты сделал домашнее задание?

Он собирался отвернуться и проигнорировать меня, когда я сказал:

– Поднимись по лестнице, не ответив на этот вопрос, и будешь под домашним арестом в течение двух недель.

Он остановился, повернулся на полушаге и посмотрел на меня так, словно я был каким-то гротескным жуком, выползшим из-под камня.

– Ты этого не сделаешь.

– Проверь, – сказал я тоном, каким сообщаю адвокату противоположной стороны, что сделка, которую я предлагаю, будет заключена через тридцать секунд.

– Мама не сделает-

– То, что скажет мама, ни хрена не значит, и ты можешь передать ей, что это сказал я. Ты отвечаешь на мой вопрос или на две недели забываешь о побегах с друзьями. И если мне придется возвращаться домой пораньше в течение двух недель, я это сделаю.

Он глубоко вздохнул.

– Мне необходимо прочитать двадцать страниц по-английски и решить две страницы задач по алгебре.

– Ладно, поднимайся наверх и начинай.

Он обернулся, но сказал достаточно громко, чтобы я мог услышать, но так, чтобы он мог правдоподобно все отрицать:

– Боже, какой придурок. Неудивительно, что мама так часто не выходит.

Он обернулся и хитро посмотрел на меня, а я лишь усмехнулась. Думаю, именно это его и разозлило.

В следующий раз, услышав шум машины на подъездной дорожке, я с трудом поднялся со стула и взглянул на настенные часы. На круговую подъездную дорожку въехала спортивная двухместная модель «Ауди». Машина на мгновение остановилась. Внутри я разглядел две фигуры.

Потом та, что с длинными волосами, наклонилась, и это, возможно, был поцелуй, короткий, но поцелуй, и открылась пассажирская дверь. Как я и ожидал, вытянула свои длинные ноги и встала моя белокурая жена. Она наклонилась, чтобы помахать на прощание водителю, и в этот момент я увидел за рулем молодого темноволосого парня. Я не был уверен, но мне показалось, что он был еще одним доцентом на факультете бизнеса.

Когда Дебби шла к дому, я был почти уверен, что на работу учительницы она ходила не в этом наряде. Блузка была с глубоким вырезом и обтягивающей, привлекая внимание к округлостям ее груди, а само платье имело разрез выше колена. Не совсем мини-юбка, но она была бы достаточно высокой, когда сидишь в машине. Явно не учительский наряд. Поэтому она вернулась домой и переоделась, полагая, что пошла на работу, а потом ушла на долгий вечер.

Интересно, чем он занимается и с кем? Но я решил, что постараюсь быть вежливым.

Я вернулся в кабинет, сел перед телевизором, сделал несколько глотков ликера и переключился между Фоксом и MSNBс, чтобы посмотреть спорящие говорящие головы. Я услышал, как открылась входная дверь, а затем в доме раздались ее шаги. Шаги остановились, когда она подошла к двери в кабинет. Не оборачиваясь, я понял, что она остановилась и увидела меня.

Интересно, скажет ли она что-нибудь? Как я и ожидал, она не сказала ни слова, просто продолжила подниматься по лестнице, очевидно, направляясь в нашу спальню. Через некоторое время я услышал шум душа. Потом ничего.

В полночь вошла Келли, заглянула ко мне в кабинет и тоже поднялась наверх. Я сидел, ничего не видя, до полпервого, когда понял, что должен идти спать. Я откладывал это как можно на дольше. Я выключил телевизор и поднялся по лестнице. Когда я добрался до спальни, вес свет был выключен. Лишь свет из коридора обрисовывал мне силуэт на той стороне кровати, где лежала Дебби.

Она ничего не сказала, когда я вошел. Я собирался что-то сказать, но потом подумал, что к черту все это. Пусть она сама начнет разговор, если ей есть что сказать. Именно она сказала мне, что не хочет ничего видеть или слышать от меня в это утро.

Я быстро принял душ, оделся в гардеробной опять в пижаму и молча подошел к своей стороне кровати. Я скользнул под одеяло и несколько минут смотрел в потолок. Я слышал, как рядом медленно и ритмично дышит Дебби. Она притворялась спящей, но я видел, что она не спит. Ее дыхание было слишком медленным и ритмичным. Я не собирался смотреть на нее, чтобы увидеть, открыты ли ее глаза.

Наконец, я перекатился на бок подальше от нее и каким-то образом заснул. На следующее утро я снова встал рано, оделся и вышел из дома, не сказав ей ни слова. По дороге на работу я прихватил в «Харди» бисквит с яичным беконом. Я нырнул в свой мир убийств, обмана и хаоса и на самом деле наслаждался работой, возможно, немного больше, чем обычно. Я ничего не слышал от Дебби, ни по мобильному, ни по офисному телефону, ничего. Как будто у меня не было жены.

Единственное, что напомнило мне о ней, – это когда Шерил на мгновение остановилась в моем кабинете и спросила:

– Как все прошло?

– Оно не прошло.

– Что она сказала?

– Ни слова.

&аmр;ndаsndаsh; Как?..

– Когда я вернулся домой, ее не было. Она приехала около одиннадцати часов на машине, принадлежащей симпатичному молодому профессору, который работает с ней в УСФ. Кажется, она поцеловала его на ночь. Потом она вошла, приняла душ и легла спать. Ни слова.

– Господи, Билл, прости. Но почему ты ничего не сделал-

– Наверное, не хотелось, Шерил. Я начинаю думать, что нет никаких сомнений в том, что здесь происходит. И именно она должна начать очищать воздух.

Шерил просто посмотрела на меня и сказала:

– Я знаю, что это будет трудно, Билл, но вам, ребята, надо поговорить. Черт возьми, ты же адвокат. Ты же знаешь, о чем надо говорить.

– Я приму это к сведению.

Я знал, что должен был идти домой, но не мог заставить себя это сделать. Я искал бар и по дороге в свой дом в престижном районе Мандарин увидел один, который открылся всего несколько недель назад. «Последний Звонок». Это был довольно большой бар рядом с небольшим торговым центром. Повинуясь внезапному порыву, я остановился и вошел.

Внутри все было в стиле модерн: темное дерево, зеркала, стулья за маленькими столиками, длинный бар, зелень в углу. С одной стороны была слегка приподнятая площадка с роялем, так что, очевидно, время от времени здесь будут устраиваться развлечения. К счастью, сейчас там никого не было, потому что я был не в настроении слушать музыку.

К моему месту в баре подошел латиноамериканец среднего роста с большой копной черных волос, представился владельцем и предложил мне бесплатный напиток за счет заведения в рамках празднования первой недели. Я попросил его принести мне пива. Я мог себе позволить, может быть, даже два, а потом направлюсь домой. Я, как высокопоставленный чиновник прокуратуры, не мог позволить себе арест за вождение в нетрезвом виде.

Я растягивал первое пиво так долго, как только мог, наблюдая за входящими клиентами. За два часа с шести до восьми вечера заведение было довольно переполнено, потом я заказал второе пиво и лелеял его почти до десяти.

Вначале не зазвонил мой сотовый. Дебби привыкла к тому, что я опаздываю, но обычно к восьми она уже связывалась со мной, чтобы узнать, когда я буду дома. Я подумал, не звонит ли она потому, что она отсутствует, будучи дома с молодым профессором?

Я не мог больше откладывать это дело, вернулся на дорогу и через двадцать минут был дома. На кухне и в гостиной горел свет. Я воспользовался своим ключом, чтобы войти в дом, и первым делом проверил кухню. На тарелке в микроволновке лежала свиная отбивная, рис и овощи. Как и прежде, у меня не было аппетита. Меня так и подмывало выбросить все в мусорное ведро, но я убрал их обратно в холодильник. Может быть, завтра это съедят дети.

Проходя мимо кабинета, я заглянул в него и увидел, что она сидит в кресле перед большим стеклянным кофейным столиком. Похоже, у нее были бумаги для проверки. У нее был бокал, наполненный чем-то похожим на белое вино, и любимый альбом-сборник песен сrаnbеrriеs и Humаn Lеаguе на стерео. Она не оглянулась на меня, когда я проходил мимо, а я ничего ей не сказал.

Я поднялся наверх, принял душ и лег в постель. Не знаю почему, но я вдруг почувствовал себя измученным. Кажется, я заснул еще до того как моя голова коснулась подушки. Когда я проснулся утром, то был в постели один, и не было похоже, что она была в ней всю ночь. Собираясь выйти из дома, я заглянул в кабинет и увидел, что она свернулась калачиком на диване. На ней все еще была комбинация блузки и юбки, похожая на ту, что она носила на работу. Она была чертовски помята.

Пока я стоял там, она вдруг подняла голову, слегка покачала ею и открыла глаза, глядя в мои. Думаю, мы оба были одинаково удивлены. Через минуту я вышел с портфелем, сел в «Эскалейд» и поехал на работу.

Была пятница, и мы как раз готовились к раунду судебных процессов, которые должны были начаться с отбора присяжных в следующий понедельник. Всегда имеются десять миллионов мелких деталей, которые нужно сгладить в такую пятницу, поэтому я работал изо всех сил и даже не выключал свет в своем офисе до пол-одиннадцатого вечера.

Домой я вернулся только в полдвенадцатого. Как обычно, в доме было темно и тихо. Я посмотрел на холодильник и увидел записку от Билла-младшего, в которой говорилось, что он проведет ночь с другом, и от Келли, где было написано, что она идет с подругами на концерт и проведет ночь у родителей подруги. Оба ребенка оставили свои контактные телефоны, и я быстро набрал оба номера. Их истории подтвердились, а обоих родителей я знал, так что был за них спокоен.

Где же Дебби? Ее «Ниссан» исчез. Я прошел мимо кабинета и поднялся в спальню. Ее нигде не было видно. Я начал удивляться, почему это меня удивило. И в первый раз задумался, с кем бы я мог связаться, чтобы начать развод, если бы все обернулось именно так.

Я покачал головой, поняв, о чем думаю. Развод через несколько дней после ссоры? Что, черт возьми, произошло?

Я чуть было не потянулся за сотовым, чтобы ей позвонить. И тут же остановил себя. Я знал, что это глупо, но не мог заставить себя набрать ее номер. Я не сделал ничего плохого. Все это спровоцировала она, а потом сделала еще хуже своей чертовски подозрительной реакцией. Возможно, мне не следовало обвинять ее в измене, но, черт возьми, надо быть полным идиотом, чтобы не задуматься о том, что происходит, после того как она вела себя так.

Она была неправа. Она игнорировала меня. Она гуляла с незнакомыми мне людьми, приезжала домой с незнакомыми молодыми парнями, целовалась с ними. Она была дружелюбной и замечательной со всеми, кроме бедного неряхи, который провел семнадцать лет, работая своей задницей, чтобы сделать хорошую жизнь для нее и детей. Это не я должен был сделать первый шаг.

Сегодня мне даже не нужно было думать о том, что делать. У меня едва хватило сил залезть в душ, смыть с себя грязь и пот (и да, даже адвокаты потеют в течение долгого дня) и лечь в постель. И снова я мгновенно потерял сознание.

У меня был один из тех моментов, когда не совсем понимаешь, где находишься, когда впервые просыпаешься. Через несколько секунд я понял, что лежу в своей постели. Но было что-то странное. И тут меня осенило. Я лежал в постели один. Я посмотрел на будильник на ночном столике. Было десять часов утра, и я бросил взгляд поверх кровати. Она в нее даже не ложилась.

Я скатился с кровати и направился вниз. Может быть, она пришла поздно и спала в кабинете. Может быть, она уже встала и готовит завтрак. Не то чтобы она делала так слишком часто, но это было возможно.

Дом был больше, тише и пустее, чем казалось возможным. Ее «Ниссана» все еще не было. Не было никаких признаков того, что она возвращалась домой прошлым вечером. Я трижды обошел дом, но это не изменило фактов. Я попытался вспомнить, случалось ли что-нибудь подобное за семнадцать лет нашего брака. И знал, что нет.

Одна ссора, четыре коротких слова, и казалось, что наш брак рушится как замок из песка, когда прибывает прилив. Возможно ли быть настолько чертовски слепым, что я полностью пропустил все признаки в течение нескольких месяцев или лет?

Я мог бы начать всех обзванивать. Но я был преждевременно старым, сексуально непривлекательным, невежественным мужем, чья жена проводит ночь вне дома, не сказав ни слова о том, где и что она делала. Да пошла она.

Я оделся и направился в ближайший Дом Вафель. Все их продукты были опасны для здоровья сердца, но я любил их пышные омлеты, и прямо сейчас мне было плевать на свою талию. В любом случае, похоже, было уже слишком поздно.

Был почти полдень, и я запивал остатки омлета и хрустящего бекона четвертой чашкой кофе, когда зазвонил мой сотовый. Я машинально ответил, решив, что это кто-то из ребят.

– Билл.

Я проглотил остатки кофе и ответил:

– Привет, Рой.

Рой Баскомб был моим тестем. Мы всегда неплохо ладили. Он владел шинным магазином в Нортсайде, а также несколькими арендованными домами.

– Привет, Билл, я… э-э… я пытался дозвониться тебе домой, но не получила ответа.

– Я не дома.

– Да, я так и подумал. Билл, я просто хотел позвонить и дать тебе знать… Дебби сейчас дома у нас.

– Дебби, это интересно. Я знал девушку по имени Дебби. Мы говорим об одном и том же человеке.

– Она сказала, что у вас, ребята… возникли некоторые проблемы и что ты можешь… расстроиться… когда я тебе позвоню. Но я не хотел, чтобы ты беспокоился о том, где она.

– С чего бы мне волноваться, Рой? Только потому, что однажды вечером она не приходит домой, отсутствует всю ночь, и не оставляет мне ни слова, чтобы сообщить, жива она или мертва, или трахается где-нибудь с дюжиной парней? Ты ведешь себя так, будто у меня на самом деле есть жена или что-то в этом роде, а не женщина, которая тратит мою зарплату, а потом уходит с другими мужчинами.

– Билл, перестань так говорить. Ты говоришь о Дебби. Твоей жене. Нашей дочери. Матери твоих детей. Ты же знаешь, что она не… гуляет ха твоей спиной.

– Правда, Рой? А откуда мне знать? Она много вечеров не работает, и у меня есть только ее слова о том, что она делает. А позапрошлым вечером я видел, как молодой парень, с которым она работает, высаживает ее в одиннадцать вечера, и она целует его на ночь. Она тебе об этом говорила? Кстати, в котором часу вчера вечером она приехала к вам домой?

– Боже, кажется, я понимаю, о чем она беспокоится. Она сказала, что вы, ребята, поссорились из-за какой-то глупости, что ты обвинил ее в измене и с тех пор не хотел сказать ей ни слова.

– И ты ошибаешься, когда видишь, как она кого-то целует. Она рассказала нам об этой встрече. Это была встреча в колледже, а парень, который ее высадил, был ее другом. Ее брала с собой дама, с которой она работает, но у той сложилась чрезвычайная ситуация, и ей пришлось рано уехать, поэтому парень, которого ты видел, вызвался отвезти ее домой. Поцелуев не было.

– Что касается того, когда она пришла сюда, Билл, то она пришла прямо из школы в полшестого вечера и провела здесь всю ночь. Если только ты не думаешь, что мы лжем ради нее. Как далеко ты зашел за поворот?

– Рой, она – твоя дочь, и я знаю, что ты ее поддержишь. Хотя, думаю, после девятнадцати лет знакомства со мной и видя, что я был хорошим мужем и хорошим отцом для твоих внуков, ты мог бы немного сомневаться в мою пользу.

– А если она собиралась встретиться с тобой, почему не оставила записку? Или позвонить. Или сделать хоть что-нибудь, чтобы я не проснулся сегодня утром и не поверил, что она провела ночь с кем-то другим, и не начал всерьез думать о том, как мы разделим наши активы.

Я почувствовал, как во мне поднимается гнев, черный прилив, и постарался, чтобы мой голос звучал спокойно.

– И если подумать, если она так обеспокоена, то почему, черт возьми, не говорит со мной прямо сейчас? Почему она должна заставлять звонить мне своего отца?

– Я знаю, что она была не права, не дав тебе знать, где она, Билл. Я сказал ей, что она должна была это сделать. И она не говорит по телефону, потому что не хочет с тобой разговаривать.

– Должен тебе сказать, я знаю тебя еще до того, как вы поженились, и никогда раньше не видел ее такой. Она так на тебя зла. Я думаю, ты на самом деле причинил ей боль, когда… обвинил ее в неверности. Я не знаю… Не знаю, можно ли взять эти слова обратно.

Я сделал последний глоток кофе.

– Что ж, посмотрим, правильно ли я понял. Она сказала несколько слов, которые расстроили меня, но я должен был это пережить, а когда я сказал несколько слов, что ее расстроили, она ведет себя так, словно брак закончился, потому что я их сказал. Это так?

Когда он не ответил, я сказал:

– Хорошо, тогда передай своей дочери сообщение от меня. Скажи ей, что если она так думает, то мне наплевать, вернется ли она когда-нибудь. О, и обязательно скажи ей это, слово в слово: Пошел ты!

Я отключилась прежде, чем он успел ответить, хотя сомневалась, что он это бы сделал. Я откинулся на спинку стула и задумался о звонке. В каком-то смысле я почувствовал облегчение. Прошлым вечером она не трахалась со своим приятелем. Но, черт возьми, она могла бы сделать это в любое время, если бы захотела. А оставаться на улице всю ночь и намеренно оставлять меня в незнании – это не то, что должна делать любящая жена.

Я откинулся на спинку стула и задумался о том, что буду делать сегодня и в воскресенье. Обычно я слонялся по дому, смотрел телевизор, может быть, делал что-нибудь из списка дел по дому, выходил поесть или немного походил по магазинам с Дебби. Я мог бы вернуться в офис, но…

Внезапно я понял, что хочу сделать. К тому же, это удержит меня дома, на случай возвращения Билла или Келли. Я поехал домой и сел за большой настольный компьютер, которым пользовался в маленьком кабинете, примыкающем к нашей спальне. Я запустил шпионскую программу, которую установил на все компьютеры и ноутбуки в доме. Поскольку мы были на выделенной линии, любые сигналы, отправленные или полученные на любом компьютере, копировались в подчиненную программу.

Я знал свои пароли, а также пароли Билла-младшего и Келли, поэтому просто исключил их, а все оставшиеся, даже не зная паролей Дебби, автоматически становились ее.

У меня был целый день, поэтому я вернулся на шесть месяцев назад и начал прокручивать сообщения ей и от нее. Поскольку она была профессором, там были тонны от студентов, других специалистов, от университета и несколько от друзей с наших студенческих дней. Но ничего необычного.

Сначала я их не заметил. Я обычно просматривал сообщения, когда мне пришло в голову, что имя в сообщении для нее звучит знакомо. Я присмотрелся к нему повнимательнее. Lаnсеаlоt4U. То, на которое я смотрел, было трехмесячной давности, и в нем просто говорилось о встрече, которая была назначена на вечер вторника и отменена. Лэнселот сказал, что знает, что она уехала рано, а Председатель попросил его связаться с ней, чтобы она зря не ездила. Ничего личного.

Но я начал прокручивать назад и нашел больше сообщений, от него к ней и от нее к нему.

Сообщения о планах уроков, о встречах, которые были назначены или отменены, о политике в офисе, просто приветствия. Время от времени она поддразнивала его насчет горячего свидания, на которое он собирался пойти в выходные, и говорила, чтобы он был осторожен, если не сможет быть хорошим. Самое близкое, что я мог сказать о чем-то личном, – это короткая шутка от него к ней, что ему не придется быть осторожным, если с ним будет встречаться она, потому что он знал, что она хорошая, христианская домохозяйка. Но в своем следующем ответе она написала ему ответ:

«Лэнс, даже не смей так шутить. Именно так и начинаются мерзкие слухи. Пусть только кто-нибудь в офисе увидит это, или кто-нибудь в моем доме, и они не поймут, что мы – просто хорошие друзья. Ты знаешь, что невозможно отличить голос человека от компьютерной симуляции. Я знаю, что ты просто шутишь, но мой муж так не подумал бы. Господи, я бы умерла, если бы он хоть раз подумал, что я с тобой флиртую».

А в следующем он написал:

«Прости, Деб. Ты же знаешь, я никогда не сделаю ничего такого, что поставило бы тебя в неловкое положение. Я не подумал. Мы оба знаем, что ты – самая горячая женщина в этом кампусе, но я не связываюсь с замужними, и из всего, что ты когда-либо говорила мне знаю, что ты любишь своего мужа. Я больше не буду так дразнить».

Я подумал о том, что прочитал. Все было совершенно невинно, если не считать первоначального кокетливого намека, но она тут же закрыла его. Я не знал почему, но был уверен, что это – тот самый темноволосый молодой парень, что высадил ее у нашего дома тем вечером.

Хотя на поверхности это было невинно, виной было, возможно, мое темное прокурорское сердце, копавшееся в грязи под невинными словами, и я почувствовал дружбу, выходящую за рамки обычной дружбы коллег, по крайней мере со стороны Дебби. И Лэнс будет не первым холостяком, который поклянется горячей замужней женщине, что никогда не будет связываться с замужними – пока она не упадет в его постель.

Поэтому я продолжал читать дальше.

Два месяца назад:

Дебби Лэнсу: Я не могу достаточно поблагодарить тебя за помощь в этом оценочном проекте. Без твоей помощи мне потребовался бы еще месяц. И ты не получишь от него ничего, кроме моей благодарности, потому что он идет под моим именем. Мне стыдно, что я воспользовалась твоим добродушием. Ты должен встречаться и ухаживать за молодыми девушками, а не тратить час за часом на работу, которую я должна делать дома. Но если бы я попыталась сделать все это сама, то вообще никогда бы не видела своих детей.

Лэнс Дебби: Не за что. Если бы яне помог тебе, то наверное, напивался бы и попал в беду, гоняясь за женщинами. Это оберегает меня от неприятностей. И мне приятно, что ты проводишь больше времени с вашими детьми и, конечно, с мужем.

Дебби Лэнсу: Моими детьми. Билла больше интересует то, что показывают по телевизору, чем то, что делаю я. Он приходит домой и первым делом плюхается перед тем, что он называет Большим экраном нашего телевизора из ада. Иногда мне кажется, что его это возбуждает больше, чем я. Ой… Я не это имела в виду. Просто это так…

Лэнс Дебби: Я понимаю. Вы, ребята, женаты давно. А ему сколько – сорок или сорок пять? Парни замедляются, когда достигают этого возраста. Мне трудно представить, что кто-то предпочитает смотреть телевизор, а не проводить время с тобой, но… Я же ребенок. Когда мне стукнет тридцать, я, вероятно, буду чувствовать себя по-другому.

Дебби Лэнсу: Ты, ребенок. Почему-то, когда я вижу, как ты прогуливаешься по кампусу, я не думаю о тебе как о ребенке. В любом случае (краснея) я не могу представить, чтобы ты когда-нибудь позволял себе то, что делает Билл. Я пыталась уговорить его пойти со мной в спортзал, но он все время говорит, что у него нет времени. У него этот животик среднего возраста. Я никогда по-настоящему не верила, что от пресса парня отскакивает четвертак, но то, что ты сделал на той вечеринке в прошлом месяце, взорвало мой разум. Я никогда не увижу тебя с животом. И на этой смущенной ноте я должна идти спать.

Лэнс Дебби: Сладких снов, Деб.

Дебби Лэнсу: Ты забываешь, что я когда-либо писала это, но если я буду продолжать думать о твоем прессе, у меня будут действительно сладкие сны. Спокойной ночи.

Я сидел молча, после того как прочитал этот обмен репликами, и задавался вопросом, хочу ли я продолжать читать. Не говоря уже о том, что она хотела бы ему отсосать, я не мог представить, как она могла бы быть более открытой в желании его. И этот сукин сын знал, что делает, когда назвал меня заурядным любовником. И моя милая верная жена, вместо того чтобы защищать меня, в основном сказала ему, что хочет его пресса больше моего живота среднего возраста.

Я продолжал читать.

Месяц назад:

Дебби Лэнсу: Извини, что у меня не было возможности сегодня с тобой поговорить. Меня заклинило. Мне очень понравились наши обеды. Честно говоря, день не кажется таким уж веселым, когда мы не можем встретиться в течение часа или около того. Но всегда есть завтра. Ты слышал последние горячие сплетни?

Лэнс Дебби: Я тоже по тебе скучал. Не пойми меня неправильно, но ты же знаешь, что ты – леденец для глаз, верно. Так его называют дети. Даже если мы всего лишь друзья, мне все равно нравится смотреть на тебя. Я – свинья. Признаю себя виновным. А что касается сплетен, то полагаю, ты говоришь о профессоре Амарилле и тренере Йохансене?

Дебби Лэнсу: Да, ты можешь в такое поверить? Не где-нибудь, а в своем кабинете. Говорят, что ее муж ворвался к ним в самый разгар… ну, ты понял… бракосочетания. Я с ней встречалась. Она хорошенькая, но старая! Ей, должно быть, за пятьдесят, а Йохансену всего тридцать пять или сорок? Я слышала, что муж ее выгнал, и она переехала к Йохансену.

Лэнс Дебби: Ты имеешь в виду траханья, не так ли, Деб? Я не хочу тебя шокировать, но история, которую я слышал, говорит о том, что Йохансен огромен и затрахивал ее до полусмерти, и даже после того, как ее муж ворвался туда, она приказала ему убираться, пока она не закончит! Должно быть, ей и впрямь нравилось то, что он делал.

Дебби Лэнсу: Это неделикатно, Лэнс, свинья ты этакая. Но ты прав. Консумация – это как… то, что делаем мы с Биллом. О Боже, я не могу поверить, что написала это. Но… я так давно не трахалась по-настоящему, что иногда забываю, как это было. Полагаю, что у нас это было раньше, если я могу вспомнить такое далекое прошлое. Но теперь… Честно говоря, Билл никогда не был огромным, но за последние несколько лет, мне кажется, еще уменьшился.

Я убью тебя, если ты хоть словом об этом обмолвишься. И он задыхается через пять-шесть минут. Я чувствую себя виноватой, даже говоря тебе об этом, но не могу с ним об этом поговорить. И иногда мне кажется, что я закричу, если не смогу рассказать кому-нибудь, что происходит – или не происходит – в моей жизни. Не знаю, как я пережила те дни до нашей встречи. Я могу быть честна с тобой, потому что мы не женаты и не любовники. Мы – друзья, а друг – это как раз то, что мне сейчас нужно.

Лэнс Дебби: Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все, Деб. Жаль, что я не могу тебе помочь. Я имею в виду, физически. Я больше никогда об этом не скажу, но ты слишком красивая женщина, чтобы играть с собой ради достижения кульминации. Он знает, что ты пользуешься вибратором, когда его нет рядом?

Дебби Лэнсу: Нет, и никогда не узнает. Как я могу сказать ему, что уже давно он больше не делает этого для меня в постели. Что я должна использовать большой вибратор и засовывать его туда намного дальше, чем он когда-либо, чтобы достигнуть оргазма. Я притворяюсь перед ним, но иногда мне кажется, что он, должно быть, способен отличить.

Лэнс Дебби: Ты думаешь, что сможешь продолжать в том же духе вечно?

Дебби Лэнсу: А какой у меня выбор? Мы женаты уже семнадцать лет. У нас двое детей. Он сделал все, чтобы я была счастлива. Я знаю, что в этом мире нет ничего такого, о чем я могла бы попросить его сделать для меня, чего бы он не сделал. Черт возьми, он такой хороший человек. И я должна любить его гораздо больше, чем люблю. Не пойми меня неправильно, я на самом деле люблю его. Хотя мы с тобой иногда и флиртуем, и, может быть, я зайду дальше, чем положено замужней женщине средних лет, я знаю, что ты знаешь, что люблю я его. Если бы я не любила его, я бы…

Лэнс Дебби: Не говори этого. Не пиши. Я знаю, о чем ты думаешь. Но я знаю, что ты его любишь. Ты любишь его, а не меня. И я не собираюсь быть тем, кто вас разлучит.

Дебби Лэнсу: Я знаю, что ты мог бы… ну, знаешь… если бы был мудаком, как многие молодые парни здесь. Но ты был джентльменом, хорошим человеком. Вот почему ты мне так нравишься. Я просто скажу, что надеюсь, ты понимаешь, каким особенным другом ты стал. А теперь я отключаюсь.

Мне показалось, что экран вдруг стал расплывчатым, а потом я понял, что мои глаза наполнились слезами. Это был один из тех моментов, когда удивляешься, почему не можешь просто получить сердечный приступ и покончить с этим.

Моя жена влюбилась, влюбилась в другого мужчину. Красивая блондинка, в которую я кончал столько лет, хотела, чтобы внутри нее был член другого мужчины. Она почти это признала. И он знал, что может заполучить ее, и я знал, и она знала, что он собирается ее заполучить. Она просто пыталась собраться с духом, чтобы упасть в его постель. И как только это случится, нашему браку придет конец.

Этот ублюдок был на десять лет моложе меня, у него был твердый пресс, и моя жена пускала по нему слюни и восхищалась его сдержанностью за то, что он не накинулся на ее и не трахнул. Господи, он овладел ею во всех смыслах. А я был толстым, лысеющим занудой средних лет, чей член уменьшился до такой степени, что я даже не мог больше доводить свою жену до оргазма. Здесь даже не было никакого ожидания.

Я заставил себя продолжать читать. После последнего компрометирующего сообщения было не так уж много. Потом я нашел письмо от Деб к ее Лэнселоту, датированное двумя неделями назад.

«Прости, что не пришла сегодня на обед, Лэнс. Я хотела позвонить тебе и солгать, что занята или что что-то случилось в последнюю минуту, но потом поняла, что просто не могу лгать тебе так. Мы стали СЛИШКОМ хорошими друзьями. Ты заслуживаешь правды.

Я решила, что нам нужно немного остыть. Я знаю, что ты считаешь меня другом, но также я знаю, что ты испытываешь ко мне сексуальное влечение. Это лестно. Ты – красавчик, красивый молодой жеребец, и ты даже не представляешь, как льстишь моему самолюбию, флиртуя со мной. Но я всегда давала понять, что я – замужняя женщина, верная замужняя женщина.

Заметь, я не сказала «счастливая замужняя женщина». Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы я могла так говорить. Я была намного честнее с тобой о своем браке и проблемах, которые у нас возникли, чем должна была, чем была бы с кем-либо другим.

Хуже всего то, что я чувствую себя гораздо ближе к тебе, чем к Биллу. Он – мой муж, но он даже не знает, что наш брак медленно умирает. Он ничего не понимает. Такой умный, умный человек, такой умелый в суде, но в реальной жизни, в нашем браке, он неудачник. Он потерял мою стратсть, мое уважение и постепенно теряет мою любовь.

Я чувствую себя зверем, попавшим в капкан. Я тысячу раз пыталась придумать какой-нибудь способ вдохнуть жизнь в наши отношения, в наш брак. Я думала о том, чтобы попытаться оживить нашу сексуальную жизнь. Но… Черт возьми, я не такая уж хорошая актриса. Я все время симулирую оргазм, но не могу симулировать возбуждение. А он больше не возбуждает меня.

Он превращается в бочонок, и его член уже не кажется таким большим и твердым, как раньше. Он и близко не был так возбужден, как я помню. Обычно он раздевал меня, бросал в кровать и жестко трахал. Теперь он сжимает мои груди, облизывает меня, а потом перекатывается и качается некоторое время, после чего выходит и отворачивается.

Не имеет значения, насколько он умен или насколько хороший адвокат, как мужчина, как самец, он больше не удовлетворяет меня. И уже очень-очень давно. Иногда я спрашиваю себя, скучает ли он по нашему горячему сексу. Думаю, что, может быть, он доволен тем, что стал отцом и успешным адвокатом, и раз или два в месяц залезает на меня и отрывается.

Я всегда знала, что он… степенный – скучный, наверное. В колледже он не был тусовщиком, а я любила танцы и вечеринки, и чем больше, тем лучше. Но чем старше он становился, тем становилось хуже. Его приходится таскать на вечеринки, а он ходил туда только по политическим причинам. Он не танцует или не любит.

Я прожила свою жизнь без него. Много раз, когда я говорю ему, что я – на факультетском собрании, встречаюсь с некоторыми девушками из колледжа или девушками и парнями, как в те времена, когда мы ходили на танцы. Я не сделала ничего плохого, но хочу в течение нескольких часов побыть кем-то другим, а не женой и матерью. Я хочу, чтобы на меня смотрели мужчины и восхищались мной. Господи, как бы я хотела, чтобы он был одним из этих мужчин, но мне уже все равно. Я не думаю о нем так.

Я не могу притворяться возбужденной в постели и не могу сказать ему, что гуляла и веселилась без него, хотя и не делала ничего плохого с мужчинами, потому что, что я скажу, когда он спросит, почему я солгала о том, куда иду? Сказать ему, что я счастливее, когда его нет рядом? Это правда, но она пробьет насквозь, как свинцовая пуля.

Во всяком случае, дорогой друг, я не собиралась писать здесь роман. Я просто хотела выпустить пар и сообщить тебе, почему мы больше не будем обедать и часто видеться. Каким-то образом, каким-то образом я чувствую, что все готовится взорваться, измениться. Я не знаю как. Я не знаю, что мне делать. Но не думаю, что смогу продолжать в том же духе.

А если… если случится самое худшее или самое лучшее, и я не буду в браке через несколько месяцев или больше, я не хочу, чтобы ты был где-то рядом с обломками. Я не хочу, чтобы кто-то – ни Билл, ни мои дети, ни наши друзья – заподозрили, что наши отношения, наша дружба имеют какое-то отношение к моему браку.

Потому что это не так. Ты был джентльменом и другом, когда мне нужен был друг. У тебя всегда будет частичка моего сердца, и если я каким-то образом улажу все с Биллом, я никогда не забуду тебя и надеюсь, что у тебя будет счастливая жизнь. Всегда твоя подруга, Дебби».

Должно быть, я просидел несколько часов, потому что в следующее мгновение качество света, проникающего снаружи, изменилось. Я взглянул на часы. Было шесть часов вечера, я даже не знаю, о чем я думал в эти часы. Наверное, я представлял себе, как сложится моя жизнь.

Интересно, каково это – возвращаться в пустой дом или квартиру, когда Дебби – с другим мужчиной? Каково это – видеть своих детей только изредка, и даже это, я не была уверен, что произойдет. Каково это – лежать в постели и впервые за полжизни лежать в одиночестве и не слышать рядом ее дыхания? Каково это – не иметь возможности протянуть руку и положить ее на мягкую кожу руки или плеча. Как я буду покупать продукты только для себя?

Мелочи, но спустя двадцать лет они стали так же важны, как и секс. Она была частью всей моей жизни, и потерять ее было, все равно что вырвать часть моего тела.

Потому что теперь я не сомневался, что в будущем «нас» не будет. Не будет семьи Мейтлендов, живущей в уютном мандаринском доме. Это – уже история. И теперь я понял, почему в ее сознании наш брак уже стал частью ее прошлого.

Каким-то образом я заставил себя снова ожить. Я распечатал копии всех писем к ней и от нее за последние шесть месяцев, включая соответствующие письма к Лэнсу и от него. Не то чтобы они были мне нужны по какой-то законной причине.

Супружеская измена сегодня не является фактором разводов, по крайней мере, не во Флориде, где разводы без вины являлись законом штата на протяжении более чем одного поколения, а она сможет даже утверждать, что у нее вовсе не было эмоционального романа с другим мужчиной. Я мог бы поспорить, что это был роман, но что с того? Очевидно, что она не спала с этим парнем, не трахалась с ним, может быть, несколько раз целовалась. Это не имело никакого значения.

Я понимал, что должен поговорить с ней по электронной почте. Заставить ее признаться, что она влюбилась в этого парня или, по крайней мере, разлюбила меня. Но опять же, ну и что? Если она признает это, какая разница? Я ее потерял.

О, я мог бы бороться, чтобы заставить нас пойти на консультацию, попытаться замедлить события настолько, чтобы дать мне шанс снова ухаживать за ней.

Но кого я обманываю? С тем, что я теперь знал, консультация ничего не изменит. И я подумал, что она просто рассмеется, если я попробую поиграть в постели в жеребца. Каждый раз, когда я буду с ней, я буду представлять себе, как она вожделеет плоский пресс Лэнса и сравнивает его с моим животом старика. И если бы я мог добиться приличной эрекции, то в тот же момент потерял бы ее.

К восьми вечера не появились ни Билл-младший, ни Келли. Я позвонил в дома, где они остановились, и мне сказали, что их забрала мать. Очевидно, она отвезла их к родителям на выходные. Здорово. Этот дом будет в моем полном распоряжении.

Я сидел перед темным телевизором из Ада и пытался думать о том, что хочу сделать. Я чувствовал себя черепахой, которую мальчишки подняли и положили на спину. Я мог развернуться, но не мог двигаться, не мог наступать и не мог отступать.

Когда я начал двигаться, то удивился сам себе. Я обнаружил, что поднимаюсь в нашу спальню, вытаскиваю из шкафа два чемодана, а затем систематически кладу туда достаточно брюк, рубашек, обуви, пальто и разных предметов одежды, чтобы прожить пару недель, не надевая одни и те же вещи дважды.

Я заполнил багажник «Эскалейда», а затем вернулся и достал разные судебные дела и компьютерные диски. Я сделал вторую массовую распечатку всех писем Дебби, чтобы убедиться, что не пропустил ни одного и иметь копию на случай, если что-то случится с первым комплектом, а затем стер их с помощью программы-скруббера, которая не оставляла копий, которые кто-либо когда-либо сможет воссоздать.

Я подумал о том, чтобы почистить также компьютеры Билла-младшего и Келли, но она может ожидать, что я буду следить за их использованием компьютера. Я не думал, что она когда-либо ожидала, что я буду следить за ней, и если бы не события последних нескольких дней, я бы никогда не стал читать ее писем.

Конечно, я был бы гораздо счастливее, если бы никогда не видел их, но не думаю, что в долгосрочной перспективе что-то действительно бы изменилось, за исключением того, что она, вероятно, полностью ошеломила бы меня, уходя, а это причинило бы мне еще большую боль.

Самое последнее, что я сделал перед тем, как уйти и запереть дверь, – это пошел в ванную. С помощью вазелина и большого крутящего момента, который содрал кожу под кольцом, мне удалось снять обручальное кольцо. За последние почти двадцать лет я набрал столько веса, что костяшки пальцев распухли, а металл почти полностью врезался в плоть. Но лишь с небольшим кровопролитием мне удалось его сдернуть.

Я выхватил лист чистой бумаги из копировального аппарата, прикрепленного к основному рабочему столу, и нацарапал на нем несколько слов. Затем я положил на него свое кольцо с небольшим количеством своей крови и выключил свет в нашей спальне.

Я запер за собой дверь. Я выключил все огни, и остался только темный остов здания. Я прожил там почти десять лет с женой и детьми и действительно не думал, что вернусь. Пока я ехал по темным ночным улицам в центр города, я пытался понять, что чувствую. Но я просто оцепенел.

Я направился в центр города, мимо здания суда и юридического комплекса на реке Сент-Джонс, мимо Офиса шерифа, который все, кроме шерифа, называли Копшопом, проехал еще два квартала и свернул на сторону дороги, идущею вдоль берега. Здесь, на берегу реки, располагались очень дорогие кондоминиумы, и наш офис постоянно держал один из них в аренде на случай, если прокурорский, свидетель или кто-то еще захочет остановиться. Как у одного из трех главных прокурорских, у меня на связке был ключ от квартиры, и я вошел.

Я посмотрел на дверную ручку, которую открыл левой рукой. Черт, она вся была в крови. Должно быть, я порвал безымянный палец гораздо сильнее, чем думал, когда снимал кольцо. Я пошел в ванную, смыл кровь с пальца, нашел под раковиной бутылку спирта для растирания и несколько минут ругался, после того как обильно облил свою ободранную плоть.

Затем я вернулся к машине, разгрузился и, наконец, бросил свое тело на кровать. У меня было достаточно сил, чтобы снять большую часть одежды, и я заснул, смотря одно из кабельных новостных шоу на небольшом экране телевизора в углу, одетый только в хлопчатобумажное нижнее белье и футболку. Я слушал, как там рассказывали о махинациях кардиналов в Риме, когда те пытались занять пост почтенного Иоанна Павла II, умершего в начале месяца.

По мере того как мои мысли уносились прочь, мне было странно приятно осознавать, что политика все еще была повсюду, даже в самом святом городе Бога, арабы все еще убивали евреев, грабители все еще грабили банки, подростки все еще делали невероятно глупые вещи, и мир продолжал вращаться, даже если мой мир рухнул и сгорел.

На следующее утро я мгновенно пришел в себя и проснулся. Я знал, где нахожусь и что привело меня в эту незнакомую комнату. Я лежал так несколько минут, потому что в один из немногих случаев в моей жизни мне абсолютно ничего не нужно было делать. Мне не нужно было будить детей, вести кого-то в церковь, выполнять какие-то поручения, покупать продукты.

Я был абсолютно свободен и вспомнил ту замечательную старую рок-н-ролльную строчку 70-х годов из песни «Я и Бобби Макги»: «Свобода – это просто еще одно слово, когда больше нечего терять». Когда я слышал ее в 90-х, это все еще была отличная фраза. Проклятье, Дженис пригвоздила ее.

Я знал это чувство. Впервые за более чем двадцать лет я был абсолютно пуст, абсолютно одинок и абсолютно свободен. Мне хотелось пойти куда-нибудь или сделать что-нибудь. Я подумал, не позвонить ли кому-нибудь?

Но я понял, что у меня нет друзей. У меня были коллеги, парни, с которыми я работал, но ни с кем я не выпивал. Как сказала Дебби, все, что я делал, – это работал, приходил домой, смотрел телевизор и наслаждался семьей. Все наши друзья были друзьями Дебби из университета. И мне было бы чертовски странно звонить кому-то из них.

Еще были моя мать и отчим. Они жили чуть южнее, в пригороде Орландо, в центре штата. Но будь я проклят, если хочу услышать сочувствие и жалость в их голосах, когда я скажу им, что расстался с Дебби. И мне не хотелось объяснять, почему я это сделал.

В конце концов, я принял душ, побрился, вышел на улицу, взял сэндвич с завтраком в Бургер Кинге, покатался по центру города, посидел на скамейке у реки, наблюдая за воскресными лодочниками, курсирующими вдоль Сент-Джонса, и почувствовал себя единственным человеком на земле. Я подумал, не позвонить ли Шерил, но это было бы слишком навязчиво. Я думал, что она как раз встретила нового парня, и я буду определенно третьим лишним.

Каким-то образом часы медленно вращались до девяти вечера, я съел бифштекс в стейк-хаусе в центре города, позвонил паре прокурорских нижнего уровня, которые должны были быть ведущими дел на следующее утро, чтобы убедиться, что они готовы к открытию, а затем вернулся в квартиру, чтобы посмотреть – а что еще? – кабельные новости.

В девять пятнадцать зазвонил мой сотовый. Я всегда держу его заряженным и всегда держу при себе. Это – первое правило для полицейских или прокуроров. Вы всегда должны быть доступны круглосуточно.

Увидела, что на экране высветился идентификатор Дебби, я почти решил не отвечать на звонок, но все же ответил:

– Алло.

– Ах, ты, сукин сын!

– Ну, здравствуй. Я тоже тебя люблю.

Звучало так, будто она задыхалась, пытаясь найти правильные слова, чтобы напасть на меня.

– Ты – никуда не годный сумасшедший ублюдок… Черт возьми… как ты мог… как ты мог выкинуть такой трюк там, где могли увидеть Билл и Келли… Достаточно того, что ты показал мне, какой ты сумасшедший, но они же – дети… что с тобой не так?

– Успокойся и сделай глубокий вдох, дорогая. У меня нет инсульта.

– Ты – просто больной сукин сын… Что… у тебя совсем нет порядочности… что должны думать дети?

– Я так понимаю, ты говоришь о моем кольце?

– Да, ты сходишь с ума из-за нескольких моих слов, называешь меня шлюхой, а потом, когда я уезжаю на несколько дней к родителям, бросаешь меня… собираешь свою одежду и вещи и оставляешь свое чертово обручальное кольцо там, где все его видят… как ты мог? Я хочу, чтобы тебя взяли под стражу, Билл. Ты сошел с ума.

– Ты прочла записку?

Она чуть не потеряла самообладание и так пронзительно закричала в трубку, что мне пришлось отвести ее от уха:

– Ты – ублюдок… мудак… сукин сын… Я даже не знаю, кто ты.

– Все в порядке. Я тоже не знаю, кто ты. Но ты прочла записку?

– Ты думаешь, это было смешно? «Это должно облегчить тебе жизнь», как будто это я хочу выйти из этого брака, а не ты.

– Это не я провел ночь вдали от дома, не дав мне знать, где она. Это не я забрал детей, чтобы провести выходные с твоими родителями, не предупредив меня. Это не я целовался с «другом» прошлой ночью, когда он отвез тебя домой, независимо от того, какую лапшу ты навесила своим родителям.

Я не знал, почему не ткнул ее носом в проклятые электронные письма, которые нашел. Я знал, что она сойдет с ума, обвиняя меня в шпионаже и недоверии к ней, если узнает, что я прослушивал ее ноутбук. Но более того, я почти неделю не слышал из ее лживых уст ни одного честного слова. Я узнал, что женщина, которую, как мне казалось, я знал, была какой-то незнакомкой. Пусть она повесится со своей ложью, ложью упущения, если не откровенной ложью.

Может быть, это во мне был прокурор. Нет ничего слаще, чем поймать враждебно настроенного свидетеля или обвиняемого на лжи, когда позволяешь ему или ей выпутываться и запутываться в паутине, из которой они никогда не смогут себя освободить. Как, черт возьми, все это кончилось тем, что я пытался заманить собственную жену в паутину лжи.

Я чуть не повесил трубку. Было бы лучше уйти, просто забыть женщину, которую я любил полжизни, чем в конечном итоге доказывать самому себе, что она – лживая, предательская шлюха, неверная жена, что было худшим именем, которое я мог повесить на любую женщину.

Но, черт возьми, она не перестанет лгать.

– Мне не следовало оставаться в стороне, не позвонив тебе. Мне жаль. Я была так зла на тебя. Но об этом поцелуе… Папа сказал, что ты рассказал ему эту историю. Этого никогда не было, Билл. Дуглас был достаточно любезен, чтобы отвезти меня домой. Я никогда не прикасалась к нему, никогда не целовала. Все это происходило в твоем больном мозгу.

– Что с тобой случилось? Я был достаточно зла, чтобы назвать тебя сумасшедшим, но теперь ты меня и правда пугаешь. Сначала ты сходишь с ума, потому что я не так сказала некоторые слова, потом обвиняешь меня в измене тебе, а затем воображаешь, что видишь, как я целуюсь с милым молодым человеком, который даже не подумал прикоснуться ко мне. Это не… это неразумно, Билл.

Я чуть было не назвал Дугласа «Лэнсом», но это выдало бы игру. Я подумал, не было ли это ласкательным именем, относящимся к его «копью», которое он хотел похоронить в ней.

– Итак, этот парень, Дуг, насколько он – твой близкий друг?

Последовало долгое молчание.

– Дуг – ассистент профессора в отделе бизнеса. Он пришел около года назад. Я должна была встречаться с ним, потому что меня назначили его наставником. Так сводят сотрудничество опытных профессоров со всеми новыми сотрудниками. Мы несколько раз обедали вместе. Несколько раз я танцевала с ним на вечеринках, но не думаю, что ты был на них. Ты же знаешь, как ненавидишь большинство вечеринок и подобных мероприятий. Даже если бы ты был там, я все равно танцевала бы с ним. Ты терпеть не можешь танцевать, а он – довольно хорош.

– Он хороший мальчик, но это все. Ради бога, я старше его более чем на десять лет. И я никогда его не целовала.

– Билл! Он – мой друг. Мы иногда разговариваем и вместе работали над проектами. Но он – такой же друг, как и полдюжины других профессоров мужского и женского пола в штате. Ты собираешься начать обсуждать Дуга прямо сейчас?

– Нет, если ты говоришь, что он – случайный друг. Но почему ты надела эту блузку, которая показывает твои сиськи, и юбку, такую короткую, что он должен был видеть твои лобковые волосы – вернее, мог бы, если бы они у тебя еще остались – на встречу в тот вечер? Не совсем профессорская ночная рубашка, не так ли?

Снова долгое молчание.

– Ты… Ладно, это было немного откровенно. Но, Билл, мне не семьдесят пять. Всего тридцать девять. Я – все еще молодая женщина. Дело не в том, что я хочу, чтобы мужчины глазели на меня, но… черт возьми, у меня есть отличные сиськи и ноги, по мнению большинства парней, и время от времени мне нравится их демонстрировать. Я не соблазняю парней. У меня нет романов. Но я не мертва.

– Ты никогда не надевала этот наряд ни на одно мероприятие, которое посещал я.

– О, Боже, Билл, нам обязательно об этом говорить?

– Почему бы и нет, Дебби? Разве во всех книгах по самопомощи не говорится, что пары должны быть честны друг с другом? Что они должны обсуждать свои проблемы. Если я – параноик и одержимо ревную без всякой причины, почему ты не можешь ответить на простой вопрос? Почему ты носишь откровенную одежду, демонстрирующую твое великолепное тело, когда рядом нет меня?

– Разве мы не можем поговорить об этом, когда ты вернешься домой?

– Я не уверен, что вернусь домой.

Очень долгое молчание.

– Какого черта я прогибаюсь, пытаясь удержать тебя, когда тебе, очевидно, все равно, останемся ли мы в браке и парой. Ты хочешь знать правду о том, почему я одеваюсь для других мужчин, а не для своего любящего мужа? Потому что, если я не голая и ты не потираешь мои сиськи, я вполне могу быть частью мебели.

– Ты не замечаешь, что я ношу, или когда меняю прическу, или покупаю новый бюстгальтер. Ты не целуешь меня в шею, когда приходишь с работы и пытаешься пощупать мои сиськи. Ты не хватаешь меня посреди дня, когда детей нет, и не пытаешься соблазнить. Ты не выводил меня никуда и не поил, чтобы залезть в трусы, уже десять лет. С тех пор как мы поженились, ты не ни разу не хотел меня в задницу.

– Я ношу эту одежду для других мужчин, потому что хочу вспомнить, каково это – быть желанной мужчинами или любым мужчиной. Это достаточно честно для тебя?

На этот раз, впервые за несколько дней, я подумал, что она была честна. И что это говорит обо мне? Внезапно мне стало нечего сказать.

– Мне очень жаль, Деб. Прости меня за все.

Я знаю, что она не понимала, о чем я говорю, потому что не знала, что я тайно заглянул в ее сердце и душу, и в то, что она скрывала от меня. Она не знала, что я извиняюсь за то, что позволил себе раньше времени состариться, за то, что не сохранил страсти наших ранних лет, за то, что позволил себе быть более вовлеченным в свою работу, чем в жизнь моей жены. Я извинялся за то, что позволил ускользнуть ее любви, и теперь она больше принадлежала другому мужчине, чем мне.

– Так ты возвращаешься домой?

А почему бы и нет? Потому что она все еще влюблена в другого мужчину больше чем в меня? Потому что у меня все еще не было шансов в соревновании с Лэнсом завоевать ее любовь или сексуальную преданность?

– Нет, Деб. Я не возвращаюсь. Я не… не то чтобы я злюсь на тебя. Но я просто чувствую, что, может быть, нам нужно какое-то время побыть раздельно.

После долгого молчания она сказала:

– Но когда-нибудь, когда-нибудь ты пожалеешь об этом. Ты будешь ненавидеть себя за то, что делаешь прямо сейчас.

– Может быть. Поцелуй за меня детей.

– Они немного староваты для этого, но ты, наверное, этого не заметил. И это должен быть ты. – Она повесила трубку.

Я выключил телевизор и лег на спину, глядя в потолок, залитый лунным светом из панорамного окна на балконе, выходящего на Сент-Джонс. Возможно, она никогда этого не узнает, но я уже чертовски сожалею обо всем, что произошло за последнюю неделю. Но, поправил я себя, это продолжалось не неделю. Это дерьмо, эта гниль в моей жизни и нашем браке продолжалась в течение шести месяцев, согласно электронным письмам, которые я читал, и, если честно, распад зашел гораздо дальше.

Понедельник наступил, как всегда. Больших дел не было. Только рутина: убийство, непредумышленное убийство, и парень из военно-морской базы Джакс, который в припадке ярости на свою жену взял их маленькую восьмимесячную дочь, которая не переставала плакать и тряс ее, пока ее мозг не закровоточил в черепе. Но его родители были богаты, и они потратили деньги, чтобы выкупить вундеркинда крекера Джека из Нью-Йорка, чтобы научить деревенщин в Северной Флориде нескольким новым юридическим трюкам.

Там был первый из трех судебных процессов над братьями-подонками, торговавшими наркотиками, которые пытались научить конкурента держаться подальше от их территории, осыпая его дом в Нортсайде пулями, и сумели убить восьмилетнего мальчика, который бросился к двум своим младшим братьям, чтобы спасти их, и получил пулю в мозг за свою храбрость.

Это было почти пустой тратой времени. Все они направлялись в газовую камеру, иногда называемую камерой смерти, потому что во Флориде никогда не было настоящей газовой камеры. Мы использовали смертельную инъекцию, после того как старый верный электрический стул был отправлен в отставку.

Все трое отморозков знали, что умрут в камере смертников; мы знали это, их адвокаты знали это, семья маленького мальчика знала это, их собственная семья отморозков знала это, но нам пришлось пройти через все это три раза, чтобы убедиться, что маленький мальчик получил небольшую меру справедливости.

Не такая уж необычная неделя. Но нужно было подавать ходатайства, начинать отбор присяжных, нянчить свидетелей или заставлять их напрягаться. Как обычно, дни будут бесконечными, а ночи короткими пит-стопами, чтобы отдохнуть и продолжить движение на следующий день. Я не слишком много выступал в зале суда. Моя работа заключалась в том, чтобы убедиться, что все идет гладко.

Где-то в течение дня, между двумя кризисами потрясающей важности, которые будут полностью забыты на следующий день, меня поймала в ловушку в моем кабинете Шерил.

– Мне сказали, что ты остановился на Реке? Ты съехал от Дебби? А ваши дети?

– Дерьмо случается.

Она закрыла за мной дверь.

– Билл, что происходит?

– Слишком много, чтобы рассказывать тебе об этом в разгаре напряженного рабочего дня, и есть много того, о чем я все равно не смогу тебе рассказать. Нет никакого разделения. Я просто хотел… немного отдохнуть. Дай нам обоим возможность вздохнуть.

– Знаешь, часто, когда съезжаешь, уже никогда не возвращаешься?

– Я не знаю, произойдет ли это.

– Ты должен был сказать, что с вами такого не случится.

Когда я не ответил, она лишь покачала головой.

– Боже, как я ненавижу смотреть, как еще один брак летит коту под хвост. Не делай этого, Билл. Я не знаю, о чем ты думаешь, но не отказывайся от своего брака, не сражаясь за него. Господи, да в зале суда ты просто гребаный питбуль. Я никогда не видела, чтобы ты от чего-то отказывался. Не отпускай ее, не дай им уйти без боя.

– Невозможно иметь брак без участия двух человек, которые хотят остаться в нем. И это все, Шерил. Открой дверь и убирайся отсюда.

Во всех трех процессах мы участвовали в первоначальном отборе присяжных. Нью-Йоркский вундеркинд проделывал достаточно трюков, чтобы угодить маме и папе, оплачивая фрахт за защиту сына. Я думал, что это – пустая трата денег, но он был их сыном. Если бы я вырастил такого подонка, как он, я бы, наверное, дрался так же упорно.

Это был просто еще один понедельник, полный сюрпризов и неожиданных проблем, несчастных свидетелей и раздраженных судей, которым и впрямь нужно держать рядом с собой рулоны туалетной бумаги, как однажды предложил Сомерсет Моэм, чтобы напомнить себе, что они на самом деле – не маленькие оловянные боги, а всего лишь мужчины и женщины, имеющие временное могущественное положение.

В семь вечера я уже собирался покончить с этим делом, когда зазвонил мой сотовый. Я держу его включенным в течение дня, но на вибрации, чтобы знать, когда он звонит.

– Билл, что, черт возьми, с тобой не так?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос, Рой. В каком отношении?

– Сегодня утром звонила Дебби и сказала, что ты съехал. И оставил обручальное кольцо. Как ты можешь смотреть, держа голову, засунутой так далеко в задницу?

Я не мог удержаться от смеха.

– Это отличный мысленный образ, Рой. Спасибо, сейчас мне требовалось посмеяться. Если ты серьезно задаешь этот вопрос, то я еще не съехал. Я просто взял кое-какие вещи, чтобы провести несколько дней вдали от Дебби. Дела шли все хуже… слишком напряженно. Я боюсь сказать ей то, чего не хочу. Ну, знаешь, то, чего нельзя ни вернуть, ни забыть. Так что, я просто даю нам немного передышки.

Он немного помолчал, а потом уже более спокойным тоном сказал:

– Билл, я знаю тебя двадцать лет. Признаюсь, я никогда не считал тебя лучшим мужем или отцом в мире. Ты дал себе распуститься физически, а когда женат на женщине, похожей на Дебби, это глупо. Я много раз думал, что ты проводишь слишком много времени в этом проклятом офисе и слишком мало времени с Деб или детьми.

– Брак – это не дом, где ты время от времени останавливаешься, чтобы поесть, постирать одежду или… провести время в постели. Нельзя поставить брак на автопилот и забыть о нем. Я старше тебя, Билл, и знаю, о чем говорю. Ты должен РАБОТАТЬ, чтобы брак продлился. Это – единственная реальная проблема, которую я в тебе вижу. Я думаю, что ты бросил свой брак много лет назад.

Теперь настала моя очередь молчать.

– Не могу отрицать, что в твоих словах есть доля правды. Отчасти это – моя вина. Теперь я это знаю. Но есть и другое…

– О чем, черт возьми, ты говоришь? Что-то случилось на прошлой неделе, и это взорвало все в вашем доме? Что там было?

– Я… мне очень жаль. Это… не могу об этом говорить. Это просто… вроде как довело дело до конца. И заставило меня понять, что я должен обо всем подумать.

– Ладно, не хочешь об этом говорить? Я люблю Дебби и детей. Ты мне даже нравишься, хотя, по-моему, сейчас ты ведешь себя как придурок. Я прошу тебя как о личном одолжении, Билл, возвращайся домой. Иди домой сегодня. Жизнь в двух местах не сможет ничего улучшить. Ты можешь сделать это для меня? Не помню, чтобы я когда-нибудь просил тебя об одолжении.

Я задумался. У меня все еще было тошнотворное чувство в животе, что мы прошли какую-то точку невозврата, и пути назад нет. Но я все равно обнаружил, что в полдевятого вечера возвращаюсь в дом, который покинул, не имея ни малейшего намерения возвращаться.

Я слышал, как из комнаты Билла-младшего вырывается звучание стереосистемы, а Келли, как обычно, еще не было. Когда я проходил мимо кабинета, к двери подошла Дебби. На ней были шорты и легкая блузка поверх лифчика. Судя по выражению ее лица, она меня не ждала. Она бросила взгляд на портфель, который я держал, и на ее лице появилось другое выражение.

– Это что, просто пит-стоп? Ты оставил все у Реки?

– Я хотел вернуться домой на одну ночь. Это нормально?

– Почему? Почему ты хочешь провести ночь со шлюхой, которая изменяет тебе и показывает себя другим мужчинам? Я не думала, что ты еще будешь нуждаться во мне или детях.

– Это такой же мой дом, как и твой, но я спрошу тебя еще раз. Ничего, если я здесь переночую? В нашей постели?

Она повернулась и пошла обратно в кабинет.

– Как ты и сказал, это и твой дом тоже. Хочешь переночевать – давай. Не знаю, буду ли я в постели, но добро пожаловать. Да, и еды для тебя нет. Я тебя не ждала.

– Я найду что-нибудь в холодильнике. Ничего страшного.

Я поставил портфель у кровати и обнаружил свое обручальное кольцо на столике рядом с кроватью. Я попытался снова надеть его, и мне было трудно это сделать, даже с вазелином, но в конце концов, я натянул его на костяшку. Потом я спустился вниз, нашел полпакета кошерных куриных кусочков, поджарил их на сковороде и положил три штуки между хлебом и большим количеством горячей горчицы. Я поел на кухне.

Я вернулся наверх и, вместо того чтобы принять короткий, утилитарный душ, наслаждался долгим, долгим горячим душем. Я прислонился к стенке душа и положил голову на кафель, пока вокруг меня струилась горячая вода. Мысленно я попытался представить себя таким, каким был, – восемнадцатилетним брюхатым юнцом с пышной шевелюрой. Я никогда не был Божьим даром для женщин, но не был и таким уж плохим.

– Ты не оставишь мне горячей воды?

Я открыл глаза и посмотрел на нее, стоящую рядом с утонувшей в паре душевой кабинкой. Мне следовало бы отшатнуться от выражения ее лица, увидев себя дряблым мужем, которого она видела. Мне должно было быть так больно от ее эмоционального предательства, что я не мог стоять перед ней голым.

Но почему-то я чувствовал себя свободно. Я не думал, что она любит меня больше или так же сильно, как Лэнса, так что, черт возьми, мне было все равно, что она думает о моем обнаженном теле.

– Мы могли бы поделиться. Сэкономить немного денег.

На ее лице промелькнуло удивление… или что… разочарование, презрение? Это должно было причинить мне боль, но не причинило.

– Все в порядке, ты зака…

Я схватил ее за запястье и втащил в душевую кабину. Она споткнулась, и я подхватил ее под ребра, моя левая рука поднялась, чтобы схватить одну из этих огромных мягких сисек, чтобы она не упала.

– Что… Билл, какого черта, дай мне…

Мне пришлось немного приподняться на цыпочки, но я заткнул ей рот. Она попыталась оттолкнуть меня, но я удерживал ее под струей душа, когда ее волосы упали на лицо, а блузка и шорты слились с кожей. Она изо всех сил пыталась удержать мой язык, но я поймал ее и сосал, пока она не охнула и не втянула его обратно. Левой рукой я давил, сжимал и доил мягкую плоть груди, пока не почувствовал, как под моими пальцами затвердел сосок.

Я встал и прижался к мокрой ткани ее шорт в паху. Ей удалось меня оттолкнуть. Она говорила, в то время как ей в рот текла вода:

– Нет, ублюдок. Ты думаешь, что можешь прийти сюда, обвинить меня в измене…

Я снова поцеловал ее, а когда она меня оттолкнула, я увидел, как на ее лице растет гнев, а затем она сильно ударила меня. На секунду мне показалось, что она разбила мне губу. Я схватил ее за руку, прижал к душевой кабине и снова прижался губами к ее губам, не давая ей освободиться.

Я стянул с нее шорты той рукой, что доила ее. Мокрые шорты и трусики соскользнули вниз. Она не помогала мне, но и не было похоже, чтобы боролась так уж сильно.

Она снова вырвалась.

– Нет, Билл, прекрати. Это не смешно и не романтично. Черт бы тебя побрал!

Я начал доить одну мягкую сиську, но остановился и дернул блузку. Второй рывок отправил пуговицы в полет, а еще один рывок стянул ее вниз по рукам и на пол душа. Лифчик какое-то мгновение сопротивлялся, а потом щелкнул сзади, и я отбросил его.

Она толкнула меня, и я отшатнулся, но удержался, схватив ее за руку. Она повернулась, и я поямал ее, повалив вниз, на кафельный пол душевой. Я схватил ее под мышки и, хотя это была борьба, сумел поднять ее на ноги и прижать к стене душа. Я сжал ее груди, нашел пальцами соски и повращал их. Мне показалось, что я услышал резкий вздох. Мой член был таким твердым, каким я его не помнил уже много лет

Я втирался в щель ее попы и вниз, пока он почти не оказался под ее мокрой киской. Она вывернулась от меня и сумела выбраться из душа. Она поворачивалась, когда я поймал ее в модифицированный футбольный блок, с которым перенес ее на кровать. Ее ноги свесились за борт, когда я нырнул в ее киску своим языком.

Она брыкалась, горбилась и пыталась вытащить мою голову, хватая меня за волосы, но я отталкивал ее руки и продолжал все глубже погружаться в нее. Влажность воды из душа быстро сменилась терпкой влагой, и она начала подаваться навстречу моему языку, а также пытаться оттолкнуть меня от себя.

О Боже… прекрати… прекрати… ты, ублюуудок… не надо…

Потом она захныкала:

– Прекрати, о-о-о, прекрати, прекрати… Билл, дети… они могут войти… Остановись, пожалуйста…

Я оторвал свое лицо от ее киски, засунул в нее три пальца и начал тереть и толкать их, говоря:

– Честно говоря, моя дорогая, мне насрать. Я хочу твою киску и получу ее

Я поработал с ее киской, а затем засунул сначала один, а затем второй влажный палец на пару сантиметров или около того в ее попу и почувствовал электрический разряд, который гальванизировал ее тело. Когда она задрожала, я встал с кровати, открыл свой портфель на комоде и вытащил большой черный предмет, который купил по дороге домой.

Она закрыла глаза, когда я просунул в ее киску головку большого черного вибратора, одновременно включив питание. Ее глаза резко распахнулись, и она уставилась на меня с недоверием, глаза расширились, когда я толкнул его дальше.

– ооооооооххх…

Затем последовал седьмой сантиметр, десятый, а затем и пятнадцать полных сантиметров скрылись в ней, когда вибратор толщиной с большой огурец растянул ее киску еще шире. Толкая, я повернул его, чтобы усилить ощущения, и она ответила, вращая попой и бедрами в ответном движении.

– О, Билл… ты такой ублюдок, но не останавливайся, не останавливайся…

– Не буду, Деб, пока ты не получишь в свою киску все тридцать сантиметров синтетического члена, а потом я возьму твою попу, и тебе это понравится.

Она покачала головой.

– Нет.

– О да. Может, у нас и нет будущего, но сегодня я выебу тебе мозги, и это обещаю.

Постепенно я вошел в нее на все тридцать сантиметров и начал верить тому, что она написала Лэнсу по электронной почте. Когда я погрузил его полностью и начал крутить и поворачивать, она практически левитировала. Она схватила меня за уши и попыталась проглотить мой язык, потянулась вниз и, если бы могла хорошенько ухватить, то либо оторвала бы мой член, либо раздавила бы его в кашу. Боже, ну у нее и хватка.

Когда она закричала, и я поблагодарил Бога, что Билл-младший любит свою музыку очень, очень громко, я скользнул и подставил свой член перед ее ртом. Когда она закричала, я заткнул ее своим членом, и она проглотила его до моих яиц и начала сосать и лизать одновременно. Я был удивлен, но она изо всех сил давилась, чтобы заставить меня поверить, что это было для нее нечто новое. Она была хороша, но я не думаю, что она практиковалась на чьем-то большом члене. Во всяком случае, рвотные позывы заставили ее несколько раз отпустить меня, чтобы отдышаться, но она храбро возвращалась к глубокому горлу.

Выражение ее лица и дикость в глазах, которых я не видел так много лет, больше, чем безбожные ощущения ее рта и языка и этого сосущего действия, заставило меня переступить через край. Я отпустил вибратор и оставил его гудеть, схватил ее голову обеими руками и крепко держал ее на своем члене, когда почувствовал первый выплеск прилива, а затем брызги глубоко в ее горло. Я не отпускал ее, но не чувствовал, чтобы она сопротивлялась. Я почувствовал, как она сглотнула, когда я погрузился в нее.

Моей первой реакцией было опуститься рядом с ней, но я вспомнил, почему начал трахать ее, и вернулся к вибратору. Прежде чем она успела спуститься, я начал работать им еще и еще, и еще, и через несколько мгновений она уже толкалась навстречу по всей его длине и издавала тонкие оргазмические звуки.

Я не знал, можно ли сделать заключительный акт, но пока она продолжала кончать, я перевернул ее на бок, встал, чтобы запереть дверь спальни, и схватил немного вазелина со стойки в ванной. Она двигала вибратор своими руками, пока я играл с собой, чтобы увидеть, не смогу ли я достигнуть второй эрекцию, и каким-то образом, слава Богу, я ее достиг.

Смазывая ее попку двумя пальцами, я заставил ее толкнуться назад к моим пальцам, а затем вперед к вибратору. Мгновение спустя я уже просовывал свой член в маленькое отверстие ее задницы. Она задыхалась и стонала в течение секунды, но, должно быть, была чертовски возбуждена, потому что не прошло и нескольких секунд, как я почувствовал, как головка моего члена проскочила анальный сфинктер, и я оказался внутри нее.

Я подождал секунду, затем потянул ее голову назад за волосы, чтобы я мог опустошить ее рот своим языком, в то время как она продолжала толкать и вытягивать тридцать сантиметров твердого пластика в свою киску и обратно, а затем я начал толкаться вперед в ее попу.

Облизывая ее губы, я снова остановил свое завоевание ее задницы и сказал:

– Я могу быть виноват в том, что игнорировал тебя из-за моей работы, Дебби, но я никогда не переставал тебя любить. И ты никогда не переставала возбуждать меня.

Продолжая говорить, я подчеркивал каждое слово жестким толчком глубже в ее задницу.

– Я… хочу… твою… попу… и… твой… рот… и… твою… киску. Я… хочу… теее..

С последним «…бяаа» я сделал последний толчок и начал брызгать.

Не очень много, заметьте, но она определенно знала, что я был там и хорошо проводил время.

Когда я, наконец, остановился, то вылез и перекатился на спину рядом с ней. Через некоторое время она вытащила вибратор и выключила его, затем перекатилась и легла лицом ко мне.

– Что, черт возьми, все это значит? А вибратор? Почему… как?

– Послушай, Дебби, у меня было время подумать. Я был неправ, обвиняя тебя в измене. Я думаю, что там ты не была. Просто это так… Я не могу отделаться от мысли, что ты несчастлива. Я не могу не поверить, что ты думаешь о нас – о нас с тобой – в прошедшем времени. И я знаю, что отчасти это – моя вина. Я был слишком сосредоточен на своей работе. Но ты… оба человека должны попытаться спасти брак. Один просто не сможет. И я не совсем уверен, что ты хочешь спасти наш брак.

Она посмотрела мне в глаза, и я знаю, что там было удовлетворение, и думаю, что там была привязанность, но была и печаль.

– Билл… Я просто никогда… не ожидала, что ты поймешь ту маленькую вещь, которую я сказала. Но ты прав. Есть проблема… проблема в нашем браке. Я… я не могу… Я хотела бы поговорить об этом… нам требуется поговорить… но сейчас я не могу. И… секс только что был великолепен. Все было как в старые добрые времена. Но один хороший, дажеотличный трах, не может компенсировать годы… годы…

Я приложил палец к ее губам, чтобы остановить ее.

– Я знаю, что это невозможно, Деб. Никакой волшебной пули, но я просто хотел дать тебе знать, что все еще хочу тебя… и ты мне нужна… Просто помни об этом… Ладно. О, и я не знал, что так случится, но несколько месяцев назад увидел несколько вибраторов, когда мы рассматривали дело о звонке девушки по вызову, и тогда я подумал о том, чтобы купить один для нас. Когда сегодня вечером я возвращался домой, мне вдруг пришло в голову, что ты тоже можешь получить удовольствие.

Она слегка улыбнулась мне.

– Я и получила. Спасибо.

– С удовольствием, правда.

А потом снова:

– Правда, правда.

Она слегка улыбнулась мне.

– Я могу сказать. Дважды за несколько минут. Прошло много времени.

Мы еще немного поговорили, но в конце концов, я перевернулся, чтобы выключить свет на своей стороне кровати, и после того как она вышла из душа, она скользнула в постель рядом со мной. Но если я ожидал, что она будет устроится рядом со мной, прижмется, я ошибался. Она лежала на своей стороне кровати, спиной ко мне, а я следил за ее дыханием. Время от времени раздавался глубокий вдох, а затем судорожный выдох. Не было слышно ни звука, но она могла плакать.

Именно тогда я понял, что совет Роя был благонамеренным, но совершенно неверным. Мы хорошо повалялись в сене, но, как она сказала, ничего не изменилось. Я не покорил ее тело, не оставил ее дрожащей массой нервных окончаний и не покорил вновь ее сердце. Все, что я сделал, это подарил ей несколько оргазмов и довольно большой сюрприз. И из того, что я знал о письмах, сегодняшний вечер не имел и не мог иметь значения. Я не понимал, как это возможно, но чувствовал себя еще более подавленным, лежа рядом со своей хорошо оттраханной женой.

На следующий день мы добились прогресса в рассадке присяжных по трем начатым нами делам, и я, как обычно, оказался по уши в кризисах, требовавших моего времени и энергии, и не тратил много времени на размышления о своей домашней ситуации. Было легко вернуться в нормальную колею, посвящая работе сто десять процентов себя.

Я вернулся домой в десять вечера в понедельник. Дети были наверху, в своих комнатах. Когда я вошел, Дебби сидела в кабинете за компьютером. Она посмотрела на меня, когда я вошел, и небрежно нажала кнопку, которая вывела ее из Интернета. То, что было на экране, сменилось страницей из плана урока.

Я заглянул в комнату, подошел к ней и наклонился, чтобы небрежно чмокнуть ее в щеку. Ее лицо, казалось, слегка покраснело, но она мне улыбнулась. Неуверенно, но она пыталась.

– Привет, извини за опоздание, но, как обычно, сегодня я был нужен всем.

Она повернулась, чтобы посмотреть на меня, и ее улыбка исчезла.

– Я знаю, Билл. Все хотят кусочек тебя, а вокруг столько всего, не так ли?

Я поднялся наверх, прочитал несколько страниц показаний, принял душ и лег спать. Дебби не приходила, пока я почти не заснул. Шпионская программа была на большом рабочем столе в моем кабинете, и я никак не мог добраться до нее, не вызвав ее подозрений, поэтому я не смог узнать, что она делала сегодня вечером. Но хотел бы.

Во вторник, несмотря на то, что все в мире приставали ко мне, я взял полтора часа личного времени и поехал домой в полдень. Я знал, что никого не будет. Я вошел в систему и прочитал последние несколько писем, которые она отправила и получила.

В одном послании в понедельник днем она рассказала Лэнсу в мельчайших подробностях о нашем трахе в воскресенье вечером.

Лэнс Дебби: Ты не думаешь, что кто-то на работе подсыпал ему в кофе виагру? Это не похоже на мужа, которого ты мне описывала. По крайней мере, по крайней мере, ты должна быть намного более расслабленной сегодня. Забавно, что сегодня ты не казалась такой уж расслабленной. Разве это не заставило тебя задуматься о том, чтобы остаться с ним? Похоже, он на самом деле пытается измениться. Мне, честно говоря, с моим эгоизмом, немного жаль это слышать, но ты должна отдать парню должное за то, что он попытался.

Дебби Лэнсу: Я знаю, Лэнс, знаю. Но…

Лэнс Дебби: Но что?

Дебби Лэнсу: О черт, Лэнс, я даже не знаю, как это сказать. Даже тебе. Но, думаю, воскресный вечер меня убедил… у нас ничего не получится.

Лэнс Дебби: Но ты же сказала, что он был чертовски возбужден, а именно этого тебе и не хватало. Он, может быть, немного запоздал, но, похоже, его сердце в нужном месте.

Дебби Лэнсу: Этим все сказано. Его сердце находится в правильном месте. А мое – нет. Он нажал все нужные кнопки, и мне было лестно осознавать, что я все еще его возбуждаю. Но… это был просто секс. Я потом это поняла – у нас был секс, но мы не занимались любовью. Вибратор заставил меня кончить от себя, а не от него. Когда он был внутри меня, это было нормально, но…

Лэнс Дебби: Итак, ты уже решила, что будешь делать? И собираешься рассказать ему о церемонии награждения в пятницу вечером?

Дебби Лэнсу: Еще не решила, но это ненадолго. Нет, я не собираюсь рассказывать ему о торжественном ужине. Я скажу, что это просто бизнес, и что супругам не рекомендуется туда приходить. Но я должна быть там. Я не хочу, чтобы ты получил эту награду как один из двух лучших новых молодых профессоров на факультете без своей лучшей подруги.

Лэнс Дебби: Ты же знаешь, я хочу, чтобы ты была там. В этом году все было бы не так весело, если бы ты не была моим другом и наставником.

Дебби Лэнсу: Не употребляй это слово, «наставник». Оно заставляет меня казаться такой чертовски старой. Я не думаю, что ты думаешь обо мне как о старой леди, не так ли?

Лэнс Дебби: Нет, определенно нет. В душе ты моложе большинства здешних студенток. И ты определенно не ПОХОЖА на наставника.

Дебби Лэнсу: Это – самое милое, что ты когда-либо говорил мне. Прекрати. Сейчас мне и так трудно держать голову прямо. Мне нужно… закончить… кое– что с Биллом, прежде чем мы начнем так разговаривать.

Лэнс Дебби: Я не буду на тебя давить, пока все не уладится дома. Но я должен сказать тебе, что не могу дождаться пятницы.

Дебби Лэнсу: ВЕДИ СЕБЯ ХОРОШО!!

Лэнс Дебби: Я сделаю это, но это трудно. Боже, как это трудно (твердо).

Дебби Лэнсу: Знаю. Ты забыл, я видела, как ты пытался встать в тот день в ресторане. Когда на мне была та блузка с глубоким вырезом. Это ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ТВЕРДО. Пока.

И это было все. Вся игра в мяч. Из подруги она превратилась в почти-и скоро-будущую-любовницу. Она собиралась солгать мне, чтобы быть со своим парнем в его особенный день, а потом она собиралась меня бросить. Я сомневаюсь, что она прожила бы и дня, не набросившись на его ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ТВЕРДЫЙ член.

Не знаю, почему я даже удивился. Я знал, что это произойдет. Но даже зная, что это произойдет, я едва добрался до ванной, а на штанине у меня все еще была рвота. Я изменил, скопировал и затем стер ее электронные письма из системы.

На этот раз, выходя из дома, я знал, что это – в последний раз. Больше никаких сомнений, никаких колебаний. Я даже не потрудился снять кольцо. Мой палец все еще чертовски болел, и символика больше не имела значения. Браку не было конца. Я чувствовал себя столетним стариком, ходячим мертвецом, но солнце все так же ярко светило снаружи, и я слышал, как рядом играют дети, и мир продолжался.

В тот вечер около десяти часов вечера я позвонил и, когда никто не взял трубку, оставил голосовое сообщение, в котором говорилось, что мне придется работать безумно поздно, и что на ближайшие несколько дней я останусь в квартире на Реке, а не буду пытаться ездить на работу. Мне никто не перезванивал, так что, думаю, все были в порядке.

Пятница, как это обычно бывает, была несколько разочаровывающей. Пятницы волнуют только тогда, когда присяжные выносят вердикт. Когда же мы находимся в середине процесса, судьи обычно стараются закончить все пораньше. Они хотят пойти куда-нибудь сходить поесть или в клуб, хотя в Джексонвилле это – скорее выражение, чем реальность, как и все остальные. И присяжные, и свидетели, и полицейские тоже. Так что, к середине дня все обычно начинало рушиться, а к пяти часам вечера здание суда как правило превращалось в город-призрак.

Я был дома в шесть пятнадцать вечера, и мне пришлось нарушить целую кучу правил дорожного движения, чтобы вернуться домой так рано. Когда я вошел, Билл-младший уже садился в машину друга, и Келли прошла мимо меня, выходя из двери. При этом она слегка мне улыбнулась. Это было почти смущающе.

И это не должно было меня удивлять, понял я. Она была уже достаточно взрослой, чтобы понять, на что похож наш брак, и я был уверен, что она подхватила «дружбу» своей матери и молодого профессора УСФ. Интересно, почему она не попыталась предупредить своего старика? Но когда я увидел на ее лице смущение, то понял, что это я ее смутил, а не отношения между ее матерью и другим мужчиной. До сих пор я проигрывал со счетом 0:3 с точки зрения всякой любви со стороны членов моей семьи.

Войдя, я увидел, как по лестнице спускается Дебби. Она была великолепна и, очевидно, немного удивлена. Она явно пыталась выбраться из дома до моего возвращения.

– О, Билл… Я думала, ты вернешься домой позже.

– Ты же знаешь, или я думал, что ты знаешь, что по пятницам я обычно заканчиваю раньше, если не будет вердикта. Все охвачено. Куда ты направляешься, разодетая так красиво?

Она была одета в черное платье с глубоким вырезом сзади и достаточно низким спереди, чтобы показать только намек на декольте. Поверх него она надела легкий шарфик, который скрывал и открывал одновременно. Это было сексуально, элегантно и слишком нарядно почти для любого мероприятия в колледже, с которым я был знаком.

– О, сегодня вечером будет… мероприятие. Это своего рода обязательное условие для чиновников и сотрудников колледжа. Мне просто захотелось переодеться. Но это – бизнес. Я не думаю, что приедут какие-нибудь супруги. Слушай, ты так много работал всю неделю. Я не думала, что ты захочешь потратить вечер, сидя за речами и делами администрации колледжа. Почему бы тебе не отдохнуть, не заказать пиццу, а когда я вернусь домой, мы сможем обсудить планы на эти выходные. Я постараюсь не задерживаться.

Я чуть было не настоял на том, чтобы пойти с ней, даже если это будет чертовски скучно, но не стал.

– Хорошо, детка. Ты выглядишь потрясающе. Каждый парень там будет в восторге. Но послушай, ты делаешь то, что должна. Не беспокойся о том, чтобы вернуться пораньше. Я знаю, как эти дела длятся вечно. Оставайся там так долго, как захочешь. Наверное, сегодня я лягу спать пораньше. Завтра что-нибудь придумаем.

Она облегченно улыбнулась и по-сестрински чмокнула меня в щеку. Она начала что-то говорить, и я подумал, не стукнуло ли ей в голову какое-то остаточное чувство вины за то, что она собирается сделать сегодня вечером. Но этого было недостаточно. Она повернулась и вышла за дверь.

Она уже была снаружи и не слышала, как я сказал:

– Прощай.

У УСФ огромный кампус. Извилистая дорога ведет вас вокруг всего кампуса, и она привела меня к Арене УСФ, огромному сооружению, где проводились выпускные балы, баскетбольные матчи и множество других мероприятий. Я показал полицейскому кампуса свое удостоверение и припарковался на уединенной стоянке на другой стороне дороги.

Для чисто делового мероприятия в здание входило много причудливо одетых мужчин и женщин. У меня не было приглашения, но мое удостоверение и комментарий, что я – муж профессора Мейтленд, позволили мне войти. У них был помост в дальнем конце и множество столов на четыре-шесть человек, расставленных вокруг большого зала. Я заметил, что на моей стороне здания имеется платный буфет.

По обеим сторонам зала были места для сидения на стадионе, и я направился к бару, но, прежде чем добрался до бара, вошел в зону отдыха и поднялся почти до самого верха. Я был один и видел толпу с высоты птичьего полета.

Я потратил десять минут, тщательно осматривая толпу с помощью маленького бинокля, который принес с собой, прежде чем заметил ее. Она сидела за столом с пятью другими людьми, тремя мужчинами и двумя женщинами, всего в нескольких метрах от помоста. Что ж, если Дуг/Лэнс был сегодня вечером в очереди на награду, это имело смысл. Дуг был высоким, стройным, в смокинге.

Они сидели рядом, он положил руку ей на плечо, повернул голову и что-то прошептал ей на ухо. Я взглянул на две пары рядом с ней. Судя по взглядам, которыми обменивались моя жена и Дуг, они были вполне приемлемой парой. Теперь я понимаю, какие взгляды бросались на меня в тех редких случаях за последние три месяца, когда я появлялся на каком-нибудь университетском мероприятии рядом с Дебби.

Я наблюдал с высоты стадиона, как они смеялись и шептались друг с другом, делали те маленькие прикосновения и жесты, которые повсюду свойственны влюбленным. Язык их тел делал это очевидным. Они даже пару раз кормили друг друга, скрестив руки. Господи Иисусе, только не говорите, что это очевидно для всех. Это бесило меня не меньше, чем все остальное. Если Дебби собиралась мне изменить, то, по крайней мере, могла быть хоть немного менее откровенной. Каждый раз, когда я появлялся здесь с ней, я должен был быть объектом всеобщего веселья.

Я сел на верхний ряд сидений стадиона и наблюдал, как люди внизу ели и хорошо проводили время, затем слушали речи и, в конце концов, увидел, как на помост вызвали Дуга, чтобы вручить награду как одному из двух выдающихся новых членов факультета. Он позвал Дебби, и, несмотря на ее протесты, она позволила вызвать себя на помост. Она стояла рядом с ним, краснея, когда он благодарил ее за помощь в течение года и хвалил за ее «молодость и жизненную силу».

А потом, будь я проклят, если он не наклонил ее голову к своей – я упоминал, что он был ростом около метра девяносто, так что, для разнообразия ей пришлось смотреть на мужчину снизу-вверх, а не как со мной, и поцеловал ее в губы перед Богом и всеми. Раздался одобрительный рев. Это было похоже на тот момент в романтической комедии, когда герой, наконец, врывается, чтобы схватить свою любовь и увезти ее с собой.

Она поцеловала его в ответ, а потом, покраснев, отстранилась. Она определенно не была похожа на счастливую замужнюю мать двух подростков.

Церемония награждения продолжалась еще сорок пять минут, а затем объявили, что будут выпивка и танцы до тех пор, пока у кого-нибудь хватит сил оставаться на танцполе, где только что убрали половину столов. Группа начала играть романтические мелодии 90-х годов и некоторые более быстрые произведения 2000-х.

Они были милой парой. И, судя по взглядам, которые бросали на них другие пары, я был не единственным, кто так думал. Интересно, что думают о происходящем люди, знавшие, что она замужем? Сказала ли она им, что у нас открытый брак, или что я не возражаю, или что она скоро освободится? А может, ученым просто наплевать на такие устаревшие понятия, как супружеская верность.

Я глубоко вздохнул и встал. Пора положить конец этой дерьмовой мелодраме. Я пробрался на танцпол и прошел сквозь толпу танцующих. Я был одет в костюм, но без галстука, и поэтому выделялся среди мужчин и женщин в смокингах и вечерних платьях. Я уловил шепот, шепот, когда подошел ближе к жене и ее парню, и понял, что меня заметили.

Затем они оказались передо мной, так глубоко погруженные в изучение глаз друг друга, что не замечали меня, пока я не сказал:

– Поздравляю, профессор, с наградой и с похищением моей жены, и все в одну ночь.

Они остановились так быстро, что едва не потеряли равновесие. Дебби уставилась на меня широко раскрытыми от удивления глазами. Я чуть не рассмеялся, увидев выражение ее лица. Дуг на мгновение разинул рот, переводя взгляд с Дебби на меня и обратно, словно не веря своим глазам.

– Би… Билл, – наконец, тихо произнесла Дебби. – Что… что… что ты делаешь?

Затем шок начал переходить в гнев, когда ее губы сжались, и она сказала:

– Я же говорила, что сегодня вечером супруги не приглашены. Почему ты не послушал меня, не дождался дома?

Тут я не удержался от смеха.

– И пропустить все это, детка? Да ладно, я бы заплатил за вход, чтобы увидеть это. Как часто муж видит, как его жена целует и ласкает другого мужчину на глазах у тысячи других людей? Не могу обвинить тебя в ложной скромности. Ты ничего не скрываешь, кроме как от своего мужа.

Между нами встал Дуг и поднял руку, как бы отталкивая меня, говоря:

– Мистер Мейтленд, мне очень жаль, что я встретился с вами таким образом, но надеюсь, что вы меня правильно поняли. Дебби была здесь только потому, что она – моя наставница.

Я ухмыльнулась, хотя и чувствовал, что любое хорошее чувство, которое у меня было, превращается в быстро растущую ярость.

– О, я уверен, что она многому тебя научила, Дуг. Но я также уверен, что ты быстро учишься.

Дебби подошла ближе ко мне и прошептала себе под нос:

– Билл, не делай этого. Только не здесь. Не сейчас. Не перед людьми, с которыми я работаю.

– Значит, ты можешь целовать его, тереться о него всем телом и быть его девушкой во всем, кроме фамилии, перед людьми, которые знают, что ты – замужняя женщина, а я при этом – придурок, испортивший тебе удовольствие?

– Ты опять несешь чушь, Билл. Ничего подобного не было.

Теперь другие люди были достаточно близко, чтобы я понял, что наш разговор был наверху и будет предметом сплетен у кулера в течение нескольких недель, если не дольше.

Я перестал улыбаться и просто уставился на нее, как смотрел бы на дорожное убийство, которое было мертвым и испорченным в течение нескольких недель, когда я сказал ей:

– Ты – глупая сука. Я здесь весь вечер. Я видел, как ты была влюблена. Я видел, как ты его кормила, сука. Я не сомневаюсь, что ты, вероятно, терла его член под столом. Я видел, как он целовал тебя, не как наставницу, и я видел, как ты целовала его в ответ. Он, наверное, вытащил язык из этой сделки.

Дуг подошел ближе, и я увидел, как его рука сжалась в кулак. Я нападал на его девушку, и его реакция была очевидна.

– Билл, я знаю, что ты злишься, но ты не имеешь права…

– Для тебя я – мистер Мейтленд, сынок, и я имею на это полное право. Если ты не забыл, она – моя жена. Может, она и не будет ею долго, но именно меня она должна целовать и любить, по крайней мере, пока не скажет мне, что хочет уйти.

Это на мгновение остановило его, а Дебби покраснела, когда поняла, что вокруг нас собирается толпа.

– Кстати, ты ведь профессор бизнеса, верно? Ты преподаешь какую-нибудь деловую этику? Что такое этика, когда ты приходишь к замужней женщине и разрушаешь брак? Может быть, это и не был по-настоящему счастливый брак, но это ведь был брак.

Я мог сказать, что он теряет самообладание, когда его руки сжались в кулаки, но он попытался.

– Билл… Мистер Мейтленд, я знаю, что это выглядело плохо, но мы – просто друзья. За последние девять месяцев мы сблизились, но я бы не стал связываться с замужней женщиной.

Я одарил их обоих презрительным взглядом, потому что не мог поверить, что они настолько глупы, чтобы продолжать эту игру.

– Дуг, брось это. Я знаю, что моя жена, должно быть, рассказала тебе, чем я зарабатываю на жизнь. Я читаю людей: язык тела, выражения. Ты влюблен или, по крайней мере, хочешь трахнуть мою жену, и она для тебя горячее, чем ты для нее.

Я мог бы сказать, что дьявол заставил меня сделать это, но, честно говоря, это было, вероятно, просто две недели кипящей ярости, которая запустила мой правый кулак в его лицо в этот момент, но это было так, как будто я двигался в замедленной съемке. Он просто небрежно откинулся назад, а затем его правая рука, сжатая в кулак, ударила меня по правой стороне лица и отбросила назад.

В конце концов, я оказалась на заднице, уставившись на испуганные или удивленные лица людей, толпившихся вокруг нас. Я поднял глаза и увидел, что Дебби молча смотрит на меня. Казалось, она больше сердится, чем беспокоится о своем дорогом муже.

Я потряс головой, чтобы прояснить ее. Я не дрался уже двадцать пять лет и забыл, что такое сильный удар в лицо. Пытаясь подняться на ноги, я услышал, как Дуг сказал:

– Я не хотел его бить, но когда он замахнулся, я просто автоматически отреагировал.

Я поднялся на ноги, покачнулся и оттолкнул кого-то, кто, видимо, пытался помочь мне подняться.

– Ладно, придурок, давай попробуем еще раз…

Я побежал к нему, неловко размахивая руками. Как я уже сказал, прошло больше четверти века с тех пор, как я пытался ударить кого-то по-настоящему, а он просто отбил удар и каким-то образом толкнул меня так, что я оказался лицом вниз. Начались первые смешки.

Он посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

– Давайте вести себя как взрослые.

Я поднялся на ноги и медленно направился к нему. По моей щеке стекала кровь. Дебби покачала головой и сказала:

– Пожалуйста, Билл, не делай этого. Боже, ты и так меня сильно смутил. Я должна буду встречаться с этими людьми. Пожалуйста.

Я снова замахнулся, и когда он заблокировал мою правую, мне удалось вонзить левую ему в живот. Он просто «фыркнул», больше от удивления, чем от чего-либо еще, и ударил меня кулаком по носу. Кровь была повсюду, и я пошатнулся, чтобы удержаться на ногах. Какое-то мгновение я почти ничего не видел из-за слез на глазах. Господи Иисусе, как больно.

– Билл, убирайся отсюда, – прошипела Дебби. – Ты умудрился все испортить. Это был самый большой вечер в карьере Дуга, а тебе понадобилось появиться и выставить себя ослом.

Я провел рукой по лицу, и она покрылась кровью.

– Я еще даже не начал, моя верная и любящая жена.

Я слышал хихиканье за спиной, и Дебби уставилась на меня, как будто не могла поверить моим словам, как будто сама мысль о том, что я могу причинить боль ее молодому жеребцу, поразила ее. Ее абсолютная уверенность в том, что я безобиден, ранила больше всего.

– Уходи, Билл. Не говори глупостей. Он надерет тебе задницу. Он моложе, крупнее и умеет боксировать. Ты уже унизил себя и меня. Не делай из себя посмешище.

– Твоя забота трогательна. Иди к черту.

Я подошел ближе и снова замахнулся. Наковальня или что-то столь же тяжелое ударило меня в глаз, затем что-то врезалось мне в рот, вызвав еще одну струю крови, и что-то еще ударило меня в живот, согнув пополам. Я не смог удержаться, чтобы не упасть вниз.

Я опустился на одно колено и попытался сфокусировать зрение, ощущая движение людей вокруг меня и нервный смех, и я знал, что Дебби стоит рядом с Дугом и, вероятно, злорадствует в его триумфе. Я попытался вспомнить, когда она любила меня.

Чья-то рука схватила меня за локоть, и я услышал, как Дуг сказал:

– Отпусти ситуацию. Давай я помогу тебе встать, мы приведем тебя в порядок и уберемся отсюда.

Я ничего сознательно не планировал. Я просто боднул головой всех сил и ударился обо что-то относительно мягкое, услышав, как Дуг застонал и склонился вперед вперед. Как только он это сделал, я снова откинулся так сильно, как только мог, и врезался в его лицо своей макушкой.

Я как-то стоял, а Дуг и вся его раздутая слава лежали на спине, удерживая руками кровь, хлещущую из носа и рта. Если бы я только мог продержаться в вертикальном положении еще несколько секунд. Мне удалось добраться до него, прежде чем кто-нибудь встанет на пути и изо всех сил ударить его ногой в лицо.

Крик Дебби за моей спиной только сделал все слаще.

– О, Боже, Дуг…

На меня набросились, как мне показалось, целой толпой, и повалили на землю. Я видел, как Дебби стоит между нами, переводя взгляд с одной окровавленной фигуры на другую. Затем она подбежала к Дугу и опустилась на колени рядом с ним. Она плакала. Она приняла решение. «Боже, – спрашивал я себя, – неужели она может быть еще более вероломной сукой?»

Как говорится в старой поговорке об изнасиловании, когда оно неизбежно… Поэтому я просто лег на спину и позволил примерно четырем парням в смокингах держать меня. Дебби использовала всевозможные салфетки, до которых могла дотянуться, чтобы остановить кровь, хлещущую из лица Дуга.

Я услышал, как кто-то сказал:

– Вызовите полицию.

– Охрана уже здесь. Уберите отсюда этого засранца.

Кто-то еще злобно сказал:

– Давай посмотрим, насколько ты крепок в камере…

Рядом с Дугом стоял высокий, представительного вида седоватый пожилой джентльмен, и он заботливо спросил:

– Профессор Бейкер, с вами все в порядке? Может, вызвать скорую?

Потом он посмотрел на меня.

– А вы, сэр, кто бы вы ни были, пожалеете о том дне, когда напали на одного из наших сотрудников.

Я сделал обоснованное предположение:

– Вы, должно быть, президент Майерс?

Он уже собирался уходить, но что-то в моем тоне остановило его.

– Да, я президент УСФ. А вы кто?

– Уильям Мейтленд, старший помощник прокурора штата по Третьему округу, и муж той блондинки, которая утешает вашего профессора Бейкера.

Его глаза немного расширились, когда он перевел взгляд с Дебби и Дуга на меня и обратно. Он мог быть старым ископаемым, но в скорости его мыслительной обработки не было ничего плохого.

– В таком случае, мистер Мейтленд, я не хотел бы оказаться на вашем месте. Вы – офицер суда, нападающий на человека на виду у сотен. Нехорошо. Но я думаю, что мы могли бы проявить здесь некоторую снисходительность. —

– Я думаю, президент Майерс, что ваша задница и задница вашего учреждения вот-вот превратятся в траву, а я стану газонокосилкой.

Его лицо напряглось. Он не привык, чтобы к нему обращались подобным образом. Я знал, что он родом из старых денег и имел социальные и деловые связи, которые простирались от Атланты до Майами. Именно поэтому его выбрали президентом.

– Не понимаю-

– Почему бы нам не пойти куда-нибудь, и я вам все объясню, прежде чем вы и это заведение окажетесь в полном дерьме.

Ему это тоже не понравилось, но он был неглуп и привык принимать быстрые решения. Его кивок привел к тому, что двое мужчин рывком поставили меня на ноги. Мы прошли в заднюю комнату, где были таблички туалетов. Я заметил, что Майерс велел Дугу и Дебби чуть ли не лягушачьим маршем следовать за нами.

Когда мы отошли достаточно далеко, чтобы говорить в относительном уединении, мы остановились, и он сказал:

– Ладно, мистер Мейтленд, объяснитесь.

Дуг почти остановил кровотечение, но ему все еще было больно. Дебби обнимала его, и если бы взгляды могли убивать, то взгляды, которые она бросала на меня, уложили бы меня в могилу.

– Не знаю, насколько внимательно вы следили за происходящим, но я не думаю, что вы глупы. Все довольно просто. Моя жена некоторое время была «очень близка» с профессором Бейкером, слишком близка, на мой вкус. Я знаю, что в один вечер он отвез ее домой и поцеловал на моей подъездной дорожке, будучи одетым в очень провокационный наряд.

– Я знаю, что она вела себя очень нежно и интимно с профессором Бейкером как на танцполе, так и вне его, и, как вы сказали, у меня есть сотни свидетелей. Я знаю, что сегодня вечером он поцеловал ее очень неколлегиально на глазах у многих ваших сотрудников, и я слышал, как они аплодировали и кричали, когда он это делал. Я не думаю, что мне будет трудно убедить присяжных, когда я подам в суд на УСФ за то, что я стал участником Отчуждения привязанности моей жены, что ее поведение было общеизвестным.

Я подумал, что Дебби сейчас бросится через разделяющее нас пространство. У нее чуть не пошла пена изо рта.

– Ты – ублюдок, – громко сказала она. – Президент Майерс, мой муж страдает психическими расстройствами. А именно навязчивой идеей, что я ему изменяла. Все это у него в голове. Между мной и профессором Бейкером нет абсолютно ничего неприличного. Не слушайте, что он говорит. Пожалуйста, уберите его.

– Возможно, я склонен согласиться с вами, профессор Мейтленд, но, к несчастью и для вас, и для профессора Бейкера, я был на возвышении и стал свидетелем того, что происходило между вами, и особенно того поцелуя. У меня сложилось впечатление, что ни одна женщина в здравом уме не стала бы заниматься подобной деятельностью, если бы у нее не было «взаимопонимания» со своим мужем, которого у вас, очевидно, не было.

Он посмотрел на Дуга и покачал головой.

– Что касается вас, профессор Бейкер, я разочарован. Я-то думал, что вы – проницательное и растущее дополнение к нашему факультету. Но было или не было между вами и профессором Мейтленд что-то неприличное, факт остается фактом: у вас должно было хватить здравого смысла избегать проявления неприличия, а вы, очевидно, этого не сделали. Мне придется пересмотреть вашу будущую роль в нашем университете.

Мне каким-то образом удалось не рассмеяться над выражением, которое появилось на их лицах.

Майерс снова посмотрел на меня.

– Независимо от нашей будущей внутренней деятельности, мистер Мейтленд, факт остается фактом: вы находитесь в гораздо более шатком и опасном положении. Если мы сообщим об этом, я ожидаю, что вы потеряете свою должность в прокуратуре штата. Вас могут лишить адвокатской лицензии. Почему бы мне просто не позвонить в полицию?

– Вы правы. Меня могут уволить. И лишить адвокатской лицензии. Но если это произойдет, я подам в суд на университет за отчуждение чувств моей жены и действия, которые привели к разрушению моего брака. Возможно, я не выиграю, а может, и выиграю. Но я – известный прокурор, моя жена и профессор Бейкер – уважаемые ученые. И, что еще более важно и для этой дискуссии, моя жена – горячая блондинка с большими сиськами, а профессор Бейкер – тот, кого бы я назвал красавчиком.

– Когда пойдут слухи о сексуальном и романтическом треугольнике, предполагаемом прелюбодеянии, шашнях в академических кругах, я думаю, что УСФ получит целый мир, полный нежелательного внимания прессы. Не того внимание, что вам нужно; не того внимания, которое принесет вам много пользы, когда дело доходит до привлечения больших денег, старых денег, корпоративных доноров, которые вам нужны, чтобы поддерживать бесперебойную работу такого учреждения, как это.

Я остановился, и мы все уставились друг на друга на мгновение или два. Я заметил четверых или пятерых полицейских из университетской службы безопасности, сгрудившихся неподалеку.

Наконец, Майерс вздохнул и сказал:

– Вам ведь на самом деле все равно, выиграете вы иск или нет, не так ли?

Не дав мне возможности ответить, он спросил:

– Профессор Бейкер – новичок и не имеет той академической защиты, которая приходит с долголетием. Возможно, нам удастся от него избавиться. У вашей жены защиты больше, но мы могли бы сделать так, чтобы ей было выгодно поискать работу в другом месте.

Одно из главных сожалений моей жизни заключается в том, что у меня не было фотоаппарата, чтобы запечатлеть выражение лиц влюбленных.

Я отрицательно покачал головой.

– Я лишь хочу уйти отсюда и получить медицинскую помощь. Я не хочу, чтобы вы мстили кому-то из них.

Майерс выглядел удивленным.

– Вы – удивительный человек, мистер Мейтленд. Зачем же вы пришли сюда и устроили сегодня такой хаос, если не хотели отомстить?

Я посмотрел на Дебби. На ее лице отразились удивление и эмоции, которые я не мог определить. Дуг выглядел так, словно весь его мир развалился на части. У меня были свои сомнения относительно его долгосрочного будущего с УСФ, независимо от того, что я скажу.

– Мой брак распался. Я знаю, что моя жена больше меня не любит. Это больно, но такое случается каждый день. Я не хочу ее уничтожать. У нас двое детей, и я хочу, чтобы она сохранила работу ради них.

– Нет, я пришел сюда сегодня вечером, просто потому, что хотел, чтобы моя жена знала, что я – не полный идиот, что она не может выйти одетая как на горячее свидание и накормить меня дерьмом, будто идет на скучную академическую встречу, на которую не приглашены супруги.

– Что касается профессора Бейкера… Я хотел… Ну, я не так уж сильно виню Бейкера. Он – сволочь, конечно, что заигрывает с замужней женщиной, но я бы и сам приударил за своей женой, если бы уже не был на ней женат. Она – красивая женщина. Поэтому я не хотел разрушать его жизнь. Я просто хотел немного отомстить за то, что он украл мою жену.

Он бросил на меня последний взгляд, сказал:

– Вы – интересный человек, мистер Мейтленд, пожалуйста, не приходите больше сюда, – и ушел.

Небольшая толпа разошлась, и Дебби пошла вместе с Дугом Бейкером, но остановилась и вернулась ко мне. Ее платье и накидка были в крови, а огонь в глазах превратился в настороженную печаль.

– Спасибо, наверное, Билл. У меня осталась работа, но я не знаю, сколько у меня осталось карьеры. Все это дерьмо, и ради чего? Все это лишь у тебя в голове. У меня нет романа, и, несмотря на то, что ты видел, Дуг – просто мой друг.

Она глубоко вздохнула, потом поймала мой взгляд и сказала:

– Не возвращайся домой сегодня вечером, Билл. Я собираюсь получить охранный приказ, чтобы держать тебя подальше от меня и детей. Ты показал, что ты – опасный человек, склонный к насилию, и я сомневаюсь в твоей психической устойчивости.

– Я думаю, нам нужно формально расстаться, во всяком случае, на какое-то время. Я не знаю, что будет с нашим браком, но нам нужно некоторое пространство и время, прежде чем… мы сделаем что-то постоянное. Ты можешь договориться с офисом шерифа, чтобы приехать с ним и забрать все, что тебе нужно.

С этими словами она ушла с Дугом, а я вернулся к Реке.

Прошла неделя, а я ничего не слышал ни от Дебби, ни от детей. Конечно, я не пытался им звонить, но и они мне не звонили. Так что, мы были квиты. Я сделал временный дом в кондоминиуме на реке, но знал, что мне придется искать что-то более постоянное.

Было около полудня пятницы, и дело моряка, который до смерти затряс свою дочь, подходило к концу. Мы, вероятно, вынесем вердикт вовремя, чтобы позволить председательствующему судье Герману Херрингу выйти вовремя, чтобы успеть на премьеру новой пьесы в Театре исполнительских искусств «Таймс-Юнион».

Младший офицер прокуратуры, Билли Паркер, выступил с первым заключительным словом, а адвокат защиты Боб Беккер выступил со своим страстным заключительным аргументом. У нас был перерыв до последнего выстрела окончательного решения присяжных.

Я схватил булку для сэндвича, которую заказал в закусочной внизу в здании суда во время перерыва, и попытался принять тактическое решение. Паркер проделал хорошую работу в первом выступлении и в заключительном. Он суммировал дело и доказательства против молодого моряка Ван Хорна достаточно ясно, чтобы у присяжных было хорошее представление о деле против него.

Поскольку Беккер, горячая шишка из Нью-Йорка, поставил Ван Хорна на скамью подсудимых, мы в последний раз откусили от яблока. Я мог бы позволить Паркеру взять на себя последнее выступление, но думал оставить его для себя. Мне хотелось отрезать кому-нибудь яйца в суде… Мне нужно было что-то, чтобы взбодриться.

В мой кабинет просунула голову Шерил и тихо сказала:

– Она на линии, Билл.

– Отличное. Сейчас возьму.

Я поднял трубку и принял ее звонок.

– Привет, Дебби.

– Привет, Билл.

– Чему я обязан такой честью? У тебя есть еще один судебный приказ, против меня?

– Нет, Билл. Помнишь, мы говорили о разлуке до тех пор, пока не сможем все уладить… ну, между нами.

– Помню.

– Сегодня днем я подаю на развод.

– Хм… Что ж, спасибо, что предупредила.

– Билл… Я не вижу никакого иного выхода. Я давно была несчастлива… И если честно, когда все уляжется, я даже не думаю, что ты будешь так уж сильно по мне скучать. У тебя все еще будет твоя работа и твои дела. Вот в чем смысл твоей жизни, в чем он был так долго.

– Очень проницательно. Приятно знать, что ты думаешь обо мне. Кстати, как там Дуг? Ему не потребовалась была операция на носу?

– Нет, Билл, не потребовалась. Но спасибо тебе, что поинтересовался. И я знаю, что ты думаешь иначе, потому что так было с тех пор, как ты сошел с ума, но я делаю это не ради Дуга. Я делаю это ради себя. Я просто больше тебя не люблю, Билл. Только не так. Мне жаль.

– Это все, что тебе нужно было сказать, Дебби. Я возьму адвоката и попрошу его позвонить твоему. Счастливой тебе жизни.

Я повесил трубку.

Я сидел и пытался понять, что чувствую. По крайней мере, меня не рвало. Все это было так разочаровывающе. Почти двадцать лет моей жизни подошли к концу одним-единственным минутным разговором. Под затянутым тучами черным небом должен был идти дождь. Но это была полная чушь. Был просто еще один день.

Я вызвал Шерил.

Когда она вошла, я сказал:

– Позвони Паркеру. Я возьму заключительное слово на себя. У Ван Хорна свидание с камерой смерти.

Я схватил несколько кусочков булки, но опять же просто не был настолько голоден. Я выбросил остатки в мусорное ведро, встал, схватил портфель и направился к двери. Не успел я подойти, как передо мной уже стояла Шерил.

Она просто указала на мое лицо. Я ничего не понял.

– Что? У меня что-то застряло между зубами?

Она протянула мне пудреницу и раскрыла ее перед зеркалом. Я видел, как по моим щекам катятся слезы. Я достал носовой платок и вытер лицо, глаза и нос.

– Запиши дату и время, Шерил. Это – последние слезы, которые я пролью по этой несчастной суке.

Я направился к лифту, и мне почти показалось, что я могу улыбнуться. Впервые мне стало жаль этого сукина сына Ван Хорна. Он скоро испустит последний вздох, будучи привязанным к больничной каталке в Рейфорде, наблюдая, как смешиваются смертоносные химикаты, прежде чем войти в его тело. И, по крайней мере, небольшая часть вины или заслуги за то, что его ждало, была связана с моей любящей, изменяющей, почти бывшей женой.

Когда двери лифта закрылись за мной, я шагнул в свою новую жизнь.