Близнецы со мной делились всяким. Особенно интересным было слушать их воспоминания о детстве и юности. Видя их и зная сейчас, порой я в первое время удивлялся, на сколько они, такие серьёзные, могут быть простыми и разными.
«Наше детство и начало юности прошли в Рязани, под крылом у бабушки Пелагеи. У нас была квартирка, и сад-огород, куда мы частенько летом ездили сажать картошку, полоть грядки и обрабатывать эти 4 сотки земли, которую бабушка смогла получить ещё в советское время, а в девяностые быстро приватизировать, пока не ушёл момент.
Тепло порой вспоминать Рязань. Но Казань тоже родной город. В нём мы стали людьми и встретили тебя, Афанасий. Но Рязань со своим тихим нравом, уютом детства, школьными годами и бабушкой навсегда врезалась в нашу память.
Весело было порой после школы зимой возвращаться домой и кидать друг в друга снег, осенью вдыхать аромат тлеющих листьев и наслаждаться тёплыми лучами осеннего солнца. Начиналась школа, новые знания, любимые учителя. Что-то в этом было особенное, сакральное в этом осеннем школьном утре и дне, но без условно греющее душу и сердце нам обеим.
Зимы бывали различные. Бывали зимы бедные на снег, но с ужасно-лютыми морозами. Но бывали и зимы с богатыми снегами, и морозами.
Помниться один год был уравновешен и снегом, и морозами. Весёлый был год. Недалеко от школы было озеро. Во круг озера росли деревья. Мы с Алисой вдвоём одевали наши небольшие лыжи и шли туда через лесопосадку. Через лесок лежала натоптанная рыбаками тропа. По ней мы обычно и шли. Было очень красиво в посадке. Тропинка то расширялась, то обратно сужалась, деревья становились гуще, то снова опушка пролеска и редкие широко ствольные берёзы и ивы. Бывало встречались дятлы, некоторые из них долбили стволы деревьев дробью, резко, бешено. Другие лишь скромно постукивали, ковыряли уже гниющие старые деревья.
Зимнее солнце в морозные дни сквозь деревья казалось необычным. Лучи отбрасывали на снежные покровы снега золотой отблеск, а тени деревьев были по особенному голубые.
На озере была своя интересная картинка. Озеро было достаточной площади и на ней сидели рыбаки, кто-то сидел в многослойных бушлатах и телогрейках, кто хитрее и изобретательнее сидели в палатках. Особенно это красиво выглядело ночью. Рыбаки, кто оставался на ночь включали лампы и свечи. Вся замёрзшая гладь озера была усеяна огоньками, и так как рядом не было городского света, это придавало особенный уют этому явлению.
Дома после наших таких «экспедиций» с сестрой порой попадало от бабушки, что мы так долго ходим по лесопосадке и уже темно. Но нам было хорошо. Мы заряжались от этой тропы и озера новыми силами.
Очень хорошо было приходить домой после холода и пить травяной чай с оладушками или пирогами бабушки, или просто чай без ничего.
Но особенная красота была в улочках и переулках, когда мы были ещё меньше и переулочки заметало снегом по самые заборы. Это обычно случалось в феврале и марте. Мы с соседскими детьми шли в проулки и рыли туннели и катакомбы в этих огромных как горы сугробах. Катались с них на ледянках и лыжах.
Вдоволь наигравших в снегу, извалявшись мы приходили домой в таком состоянии, что из юбок можно было стряхнуть снега и выжить воды на целое оцинкованное ведро. Бабушка нас бранила, но не со зла. Она понимала, что мы ещё растём и потому так играем от всей души.
К апрелю картина менялась. Наступала весна. В душе всё больше было радости — скоро лето и каникулы. Под конец апреля мы в воскресенье уже ездили в сад-огород. Там ещё в это время бывало грязно и сыро, но мы ехали, только проведать на часок. Как там пережила зиму наша избушка, заборы и две железные ёмкости для воды.
В это время в частных домах, во круг нашей пятиэтажки, просыпалась жизнь. Чаще пели куры с петухами, радуясь очередной снесённой яичке курочки, в редких скворечниках селились скворцы наполняя улицы разноголосым пением. Весна шла уже смело, прогоняя прочь зиму. Каждый день снег исчезал на глазах. Солнца становилось всё больше, теплее. Мы с Алисой уже меняли плотные колготки на тогда ещё редкие капроновые. Юбки становились шелковыми, не такими плотными зимними.
Но самое красивое начиналось в мае. Деревья распускались. Мы ездили в сад-огород сажать картошку и зелень. В этом была своя романтика. Поход — словно целая история.
В сад-огород нужно было ехать от нас минут пятнадцать, иногда меньше, иногда больше. Доезжали мы до ворот в сады-огороды, после чего оставались несколько человек от автобуса, в основном бабушки и дедушки и шли в эти ворота. За воротами пути наши расходились. Дальше мы шли по узкой тропинке сквозь заборы, кусты. После мы резко выходили на переулок где был крутой спуск и дальше подъем, здесь были даже следы от автомобилей. На подъемы величаво и гордо возвышалась железная опора линий электропередач. Она была очень высокая и в сыроватую погоду было слышно как провода потрескивали над нами.
Однажды упорно работая под солнцем, пропалывая картофельные грядки мы не заметили как надвинулись черные, густые, грозовые тучи. Идти на остановку даже бегом уже не было смысла — это было бы большой глупостью. Мы спешно закончили свои дела и втроём зашли в нашу маленькую избушку, в которой стояло лишь радио, висела одна лампочка и стояли четыре стула, во круг круглого небольшого стола.
Через две минуты яркий солнечный, жаркий день превратился в непогожий хмурый. Поднялся сильный ветер, молнии безжалостно и безудержно били и сверкали во круг от души раскатываясь в громе. Я посмотрела в маленькое окошко. За окном была буря. Деревья приклонялись перед матерью природой почти до земли, шёл проливной дождь и без остановки гремел гром и сверкали молнии не понятно, где на миг озаряя всё кругом.
Мы под раскаты грома, при тусклом свете лампочки над столом развернули обеды и принялись за скромную трапезу. Было очень приятно и по особому вкусно поедать бутерброды и запивать самым обычным чаем. В этом была своя романтика и что-то интересное, как сейчас говорит Вера, «ламповое».
Буря через минут сорок уже стихла, дождь закончился. Снова выглянуло солнце. Но работать дальше в огороде было не возможно. Везде были лужи, слякоть, хоть и солнце припекало так же, как и до дождя. Стало даже душно — эффект бани.
Нам в этот день ничего не оставалось, кроме как вернуться домой.
Во круг у соседей по огороду стояли на шестах скворечники. Было очень интересно наблюдать во время передышек за ними. Особенно в мае, когда они только привели в порядок свои скворечники и снесли яйца. Самка обычно высиживала, а самец, красивый, пестрый сидел на крыше и развлекал её своим звонким пением. Скворцы вообще поют очень эмоционально на наш взгляд, даже разводя в стороны крылья.
Так же у одного стояли три флюгера, которые плавно вращались на ветру. Они, видно было, что сделаны из подручных средств и являлись так же маяками для хозяев, что бы не заблудиться в многочисленных сад-огородах. Мы тоже часто ориентировались на них. Один из флюгеров был кривоват, и при вращении скрипел по-особому.
Всё это при рассказе тебе вызывает сильные чувства ностальгии и грусти, что это ничего уже не вернуть. Избушку кто-то поджог, после вовсе забросили мы туда ездить.
Живя тут в Казани на Шоссейной улице мы всё мечтали о своём доме. Уж очень сильный опечаток оставил в нас тот огород в пригороде Рязани. И вот наконец нашими стараниями был построен этот дом. Он нам принёс только хорошее. Мы утвердились и крепко укоренились на своих работах, постах. Встретили тебя.
До тебя в нас не было настоящей любви. Мы не знали этого чувства по-настоящему. Это для нас было, что-то там, не в нашей вселенной. Хотя были чувства жалости, ностальгии, ненависти, любви к Вере, но она материнская. С тобой было совсем по другому. Правда сначала мы не понимали этого. Понятие и осознание влюблённости приходить стало само собой, пока мы ухаживали за тобой в твоей квартире на Ибрагимова. Сначала это было желанием видеть тебя. Что-то в тебе, Афоня, перевернуло нас обеих. Хотелось перед тобой выглядеть красиво, красиво одеваться. Очаровывать тебя.
Когда ты начал уже ходить по квартире с костылём, стараться что-то делать самостоятельно — мы увидели в тебе довольно сильного человека, который без нытья справляется уверенно, пусть даже и не сразу, с такими трудностями. Это нам в тебе больше всего и понравилось. Этим ты нас и очаровал в первую очередь. Если ты заметил, мы начали к тебе садиться ближе, вплотную. Мы искали повода лишний раз тебя приобнять. Но не смотря на то, что пережили больше, чем ты жизни на тот момент, мы всё же боялись тебе признаться в симпатии. Мы обе делали бы это в первый раз в жизни, ранее никому не признавались в таких чувствах. Тут мы обратились к твоей маме.
В начале она была против, что бы мы были с тобой. Разница в возрасте, обе сразу твои, ну и то, что всё-таки на машине совершили наезд на тебя мы. И она была права, но после нескольких застолий с ней и бесед, она нам разрешила и рассказала всё о тебе нам. Ну и узнали твои предпочтения, тайны, даже о фетише к колготкам и юбкам, нам стало легче тебя привлечь к себе.
Мы начали обе носить перед тобой самые наши красивые юбки. Юбки — это наша тема. Любимая одежда. Одевая колготки, красивую юбка, мы начинаем себя ощущать полноценными женщинами, с красотой и своей точкой зрения. Для нас юбка — это утверждение нашей женской сущности, что-то сакральное для нас… Ну ты понимаешь, любимый. И ты вдруг начал к нам проявлять интерес. Нас это так окрыляло тогда. Мы всегда были в отличном настроении, светились от радости. Мы поняли, какого это быть счастливыми, что это за чувство.
Тогда мир казался просто великолепным, даже со всеми своими недочётами и несправедливостью. Каждый день был праздником. Мы летели на работу, а после к тебе. Выходные дни стали самыми желанными, так как можно было смотреть на тебя целый день. Прикасаться к тебе…
Понимаю, это звучит как из уст юной школьницы, но именно такие чувства и желания тогда нас посещали. Мы радовались каждому твоему прогрессу в лечении и реабилитации. И всё же долго не могли осмелиться и признаться в своих чувствах.
Тут нам снова помогла твоя мама. Она уже жила тут. Она сказала, что нам лучше действовать сразу, а не ходить во круг да около. Алиса, конечно, поняла всё буквально и взяла тебя силой. Я немного была в ярости от этого, не так я себе этого представляла. Меня тоже порой одолевают мысли мести за тот раз, когда меня оглушили и воспользовались, но не в отношении тебя. Только не тебя! Я ругала Алису, но уже было поздно.
Я всегда наш секс видела нежным, очень страстным при этом. При этом втроём, я не прочь тебя делить, но только с Алисой, потому что у нас с раннего детства всё было общим и одинаковым. Конечно, при сексе мы бываем резкими, доминирующими и имитируем, словно, всё происходит против твоей воли. Это очень сильно возбуждает и приводит к горячему оргазму. Но это всё лишь игра, пристрастие…
Основное, конечно, то что мы тебя любим по-настоящему. Это не сумасшествие, когда думаешь только о человеке ежесекундно — а нормальные чувства, которые имеют грани и не мешают жить и работать. Но не привязанность и привычка, однозначно. Это что-то другое, часто необъяснимое словами, но абсолютно ясное при этом. Если однажды прочувствовать это, становиться сразу ясно о чём я.
Лариса может рассказывать и рассказывать. Редко к разговорам подключается Алиса. Тогда мы уже чаще обсуждаем какие-либо дела по дому, или текущие вопросы.
P.S. На этом я закончу этот цикл. Он получился слабее на мой взгляд, чем другие…