Антон в свои двадцать три года считал себя по природе настоящим распутником. Испробовав впервые женщину в нежном возрасте, когда нормальная половая жизнь пока что далека, как цветение вишни в марте, он нашёл в этом занятии огромное наслаждение и величайшую телесную радость. Первые годы половой жизни не могли в полной мере раскрыть всю прелесть и безграничные возможности общения с противоположным полом.
Возраст и неразборчивость в партнёршах удерживали его в узких рамках юношеского эгоизма, когда он стремился удовлетворить только свою потребность в сексе и не думал о той, в которую трахал по нескольку раз за ночь. Отдрыгав задницей по кроличьи четыре-пять раз, гордясь своими способностями, не задумываясь, получила ли та, в которую он сливал свою магму, удовлетворение, было ли хорошо подруге, испытала ли оргазм хоть разок.
Однажды судьба свела нашего молодого героя с Полиной, тридцатишестилетней, пышногрудой стройной шатенкой. Только в общении с этой опытной и прекраснейшей из всех женщин, которые он имел, понял и оценил бездонность и неохватность счастья, которое дарит сексуальное общение. За полгода жизни с ней для Антона открылся новый мир — мир истинного секса и наслаждения.
Он стал любить не только и не столько женщин и даже сам процесс совокупление, сколько их сладенькие, жаркие пещерки… От малограмотных в сексе мужичков, коротающих свободное время у пивнушки, он зачастую слышал, что, мол, все бабы одинаковые. Но Антон категорически возражал: нет! Как женщины все абсолютно разные, так и их пиздёнки… Большая разница и в том, как та или иная обладательница пещерки… подает её.
За годы распутства и блуда (нет, не то, назовём это активной сексуальной жизни) Антон навидался их несчитано: у одной писечка ближе к животу, у другой к анусу, у третьей разрез половых губок длинный, у четвёртой — наоборот, у пятой срамные губы сжаты и все упрятано, у шестой —как раскрытый зёв, и все наружу, у седьмой шейка далеко в глубине, а у восьмой входишь аж в матку, у девятой, десятой… и т.д.
Как-то он запал и даже вроде не на шутку влюбился в двадцатилетнюю длинноволосую чернявую смугляночку Эльвиру, с которой познакомился в кинотеатре. Подолгу гуляли по вечерним улицам, сидели допоздна в парках и скверах, целовались до скулосведения и тискались так, что болели суставы.
Она была ещё девственницей и никак не могла решиться с ней расстаться, поэтому в лучшем случае разрешала пальчиками прикасаться к преддверию, покрытому порослью темных волос, и даже немного погружать их немного вглубь влажноватой и вязкой слизистости, а сама осторожно и несмело трогала его член, гладила, ласково трепала, чуток подрачивала, изучая невиданный ранее инструмент, но ввести его во влагалище не позволяла.
После таких ласк у Антона, естественно, оставалось чувство глубочайшей неудовлетворённости, хотелось выпустить пар наружу. Однажды из-за её игр Антон кончил девушке прямо в руки. Та рассматривала белесо-прозрачные сгустки липкой спермы и удивлённо восторгалась:
— Ты кончил, да? Это у тебя щас оргазм был, да? Вау! Офигеть! Как здорово!
Её наивность и неискушённость в сексе обескураживали. Но это была именно та изюминка, которую импонировала Антону.
—Это всё не то, моя маленькая шалунья. Настоящий оргазм там, — и пальцами оттягивал одну из срамных губ её девственной и манящей пещерки.
— Антоша, ну я не могу. Нельзя. Я дала себе и маме слово, что выйду замуж девственницей. Прости…
Но парнише так сильно хотелось побывать в ней, войти и исследовать своим красноголовым щупом притягивающую глупенькую незнайку, что он однажды в пылу нестерпимой хотячки выпалил:
— Слушай, а давай мы поженимся.
— Н…не… знаю. — оторопела девушка. — Нужно спросить маму.
— Лады, — нисколько не смутился Антон. — Какие проблемы? Ты меня любишь, я тебя — тоже. Я думаю, твоя мама будет не против, если её дочка выйдет замуж по любви.
— Ну конечно же, милый, она не будет против.
И вот в один из дней, когда Антон, как обычно, после работы забежал за своей пассией, чтобы погулять с ней в парке или сходить в кино, его ждал приятный сюрприз — долгожданное ДА! Эля сияющая от радости повисла у Антона на шее, а её маманя, проронив слезинку, напутственно сказала:
— Раз хочется, женитесь, уже не маленькие. Дай вам Бог.
Сидевшая за столом во время сватовских переговоров младшая сестрица Эли, восемнадцатилетняя Верочка, елозила по стулу оттопыренной попкой и завистливо-мечтательно пропела, закатив глазки:
— М-м-м, свадьба!.. Вот здорово!
— Тебе ещё рано думать об этом. Школу закончи для начала, — одернула её строгая мaмaша.
Летели дни, отведенные ЗАГСом для окончательного решения. В один из них Антон с невестой оказались в его холостяцкой хатке с обтрепанными и заворосёнными краями простыней, с облезлой наволочкой и его стоячим членом.
Возбужденный парень одарил Элю испепеляющим жаром страстных поцелуев и потянулся к застежке своих черных джинсов. Ширинка разошлась с еле слышным сквозь сгустившийся воздух в комнате скрежетом, который послал волну мурашек по девичьему телу.
В полумраке член Антона выглядел огромным и толстым. Девушка взяла его в руку, приласкала напряжённый ствол, её пальцы прошлись по паутине венок, идущих вверх и вниз по всей длине бархатистой стали. Она чувствовала мощь, пульсирующую в руке, когда проводила пальцами вверх по члену и снова опускалась.
Одна только мысль о том, что сейчас её возьмут, заставляла сжиматься в спазмах. Дыхание? Оно давалось всё труднее с каждой секундой. В две секунды Антон снял с неё блузку и бюстгальтер, небрежно кинув их на пол. Как только он управился с этим, его рука молниеносно передвинулась на Элину грудь, безжалостно сжимая пальцами сосок.
Антон был умелым доминантом, держащим всё под контролем. Он совершал именно то, что делал много раз до этого: ласкал пальцами чувствительное местечко девушки, знал, куда именно нажать, чтобы заставить партнершу затаить дыхание и потерять разум. Ощущения возрастали всё сильнее и сильнее, угрожая поглотить её полностью. Дрожь предвкушения пробежалась по спине, опускаясь ниже между ног, сворачиваясь в плотный клубок возбуждения, доводя Элю до грани чувственности. Кровь бурлила, вознося её все выше и выше.
Эта сладкая пытка продолжались минут пятнадцать, после чего Антон спросил у шалуньи, обдав жаром своего дыхания:
— Ты до сих пор не веришь мне?
— Верю, но боюсь. — Он услышала дрожь в её голосе. — Как подумаю, что из-за твоей прозрачной сметанки, которая вольётся в меня, может наступить беременность, то меня оторопь берёт. Я не хочу рожать сразу.
— Сразу ничего и не будет. Я не спущу в тебя свой нектар.
Прежде чем Эля ответила, Антон просунул руку ей под юбку, взялся за резинку трусиков, медленно снял их и бросил ткань на пол…. Потом скользнул пальцами по влажному лону, поглаживая прямо по клитору и мягко лаская пальцами. Миллионы нервных окончаний, скрытых у этого самого потаенного входа в девичье тело, сладостно содрогались от умелых мужских ласк. Эля прикусила губу, чтобы не закричать.
— Ай, бля, Антош, я, кажется, щас кончу.
Он остановился в ту же секунду. Его пальцы прекратили свою настойчивую, неспешную стимуляцию. Но остались на её возбужденном клиторе, который пульсировал под его прикосновениями, молчаливо умоляя о продолжении. Возбуждение между ног Эли скрутилось в клубок удовольствия-боли при резком прекращении его движений. Ничто в мире не могло остановить хныканье, вырывающееся из её горла.
— Я знаю, — хрипло пробормотал парень. — Я чувствую, как ты пульсируешь, точно так же мой член пульсирует для тебя. Хочешь, чтобы я помог тебе, сладенькая?
— Да, — выдохнула Эля.
Щеки её горели, между ног было так мокро, что влага начала уже стекать вниз, делая её бедра тоже влажными. Это не было простым и обычным увлажнением. Писечка девушки являла собой бесконечно истекающее страстью неудержимое желание. Эля так сильно прижала Антона к торчащим набухшим соскам, что он даже не мог вправить стоявшего петушка куда нужно.
Пришлось отстраниться и встать на колени, осторожно развести в сторону «слезящиеся» припухлые створки. Безо всяких предисловий он прижался лицом к её пещерке и начал тщательно и расторопно лямзать. Из горла Эли вырвался сдавленный вздох, полный шока и несказанного удовольствия. Это было потрясающее ощущение, которое заглушило все разумные мысли и довело девушку до грани безумия.
Продолжая осыпать тело Эли страстными поцелуями, Антон выпрямился. Потом взял Элю на руки и опустил её на кровать. Медленно и бережно, боясь причинить боль и вспугнуть страстное желание к соитию, он начал ввод в заветную и притягательную глубину…
Почувствовав головкой мягкое сопротивление плевы, тихо прошептал на ушко:
— Расслабься, будет чуть-чуть больно, — и вошел в тесный простор влагалища, гордясь собой, что оказался первопроходцем…
* * *
Менталитет или традиции брака у нас какие-то дурацкие, не раз отмечал про себя Антон, но он, как и все русские мужики, ликовал в душе: его будущая жена — целка! И он сам её сломал.
После того, первого раза, он ещё не раз трахал Элю, незаметно преподавая технологию любви, как когда-то учила его незабвенная Полина. В результате чего невеста научилась кончать, ловя оргазм по 2-3 раза за одну лёжку. Не забыл Антоша преподать своей пассии и уроки по технике минета. Ведь каждая приличная девушка должна долбиться в дёсны, считал он, иначе какой смысл с такой встречаться.
…ЗАГС. Кольца. Цветы. Поздравления. Застолье… Обычный затасканный и банальный ритуал торжественного пуска пещерки в эксплуатацию.
Кто плясал, кто пел, некоторые из гостей догонялись тёщиной домашней настойкой, иные уже спали в отведённых местах, а более-менее «живые» разъехались или разошлись по домам.
Дом у тёщи был огромный, в шесть просторных с высокими потолками комнат, пристройкой, большущей верандой и летней кухней. Им — молодожёнам — отвели боковую комнату, застелив широкую кровать накрахмаленными простынями, которые Антон ненавидел за бумажную жёсткость и твёрдую прохладу.
Все уже храпели, а они сидели на кухне со своими начальником, который завалился под завязку, и говорили «за жизнь». Вошла его уставшая новобрачная и, обняв за шею, шепнула на ухо:
— Я тебя жду, мой сладкий.
Хоть они и сношались с молодой женой до этого момента неоднократно, но Антон с полупьяна решил:
— Грех не потрахаться в такой важный и этапный день своей жизни.
В комнате царил полумрак. Деревянная кровать белела взбитыми подушками, на одной из которых темнели длинные волосы молодой жены. Сложив одежду на кресло, Антон осторожненько влез под душистое тёпло одеяло, ощущая волнующий запах молодого тела, и положил ладонь за глубокий вырез просторной тоненькой ночнушки. Тёплые, бархатисто-нежные груди и остренькие окончания сосков будто бы ждали трепетного прикосновения руки, как вершины заилийского Алатау первого снега.
Антон поелозил по ним пальцами, немного пососал, прикусывая, полизывая, и, почувствовав их твёрдость, медленно перевел руку на курчавый лобок, задрав ночную рубашку выше пупка. Накручивая пух волосиков на указательный палец, мизинцем затрагивая верх щелочки, из-за стремления в которую пришлось жениться, и вдруг в ухо тихо прошептали:
— Может не надо этого, милый?
— С чего это не надо? — подумал про себя, но манипуляции не прекратил и ввёл два пальца за малые губки.
Ему показалось, что с его новоиспеченной женой, вернее сказать, с её пещеркой, произошли какие-то изменения. Он уже знал строение её вагины, губ, реакцию и степень эрегирования клитора, но в данный момент чувствовалась едва уловимая перемена.
«Выпил что ль лишку?» — подумал он и раздвинул девичьи ножки, которые поддались почему-то не сразу, и всунул головку члена, погрузив до глубины, когда губки сжались за ней.
— Может, правда, не надо, а?
— Надо, дорогая, надо. Свадьба все же, положено, — и двинул задом, и вогнал бур в коридор любви, изумившись тому, что член споткнулся о невидимую преграду, а любимая дернулась, пискнула и вогнала ноготки в его плечи.
«Не понял, — встрепенулся Антон, — у нее, чё, новая целка появилась? Ага, — вдруг осенило его, — она, по видимому решила мне сюрприз устроить. Зашилась! Это хорошо, я снова буду ебать девственницу». И вогнал во весь опор, не умеряя прыти и всаживая по самые помидоры. Вчерашняя невеста почему-то поойкивала, постанывала, а плечом он ощущал слезы на её щеке. Быстренько излив магму из чресл на самое донышко пещерки (хотя и обещал этого не делать), вынул своего торопыгу, поцеловал жену:
— Спасибо, дорогая, спи и не сердись, что так быстро.
Обтерев обмякший член и у неё между ножек подолом ночнушки, закрыл глаза, умиротворенно погрузившись в царство Морфея.
Он не знал, сколько проспал, но, открыв глаза, понял, что в дому не спят: слышалась ходьба, гомон и едва уловимое беспокойство.
«Наверное, поднялись опохмелиться», — не успел подумать Антон и вдруг услышал за дверью голос жены:
— Не знаю, где он, как сквозь землю провалился.
— А ты везде смотрела? — донесся голос тёщи.
— Разве что в Веркиной комнате ещё не была.
— А ты глянь туда.
— Да ты чё, мам?! Как ты могла подумать такое — Антон у Верки!
— Епс-тудей! Охренеть!! — Антон встрепенулся и, повернув голову, с ужасом увидел, что на подушке рядом с ним лежит маленькая темноволосая головка младшей сестры его женушки.
Оттраханная, со сломанной целкой, она блаженно улыбалась во сне, раскинув ножки, меж которых на внутренних сторонах бедер запеклась кровь, а задранный подол рубашки слипся в красных сгустках. Антон соскочил с постели, схватил плавки, но в это время открылась дверь, и в спаленку вошла тёща, его молодка, Витя — дружок лежащей нараспашку распломбированной Верочки, его полупьяный начальник и кое-кто из родственников его половинки. Его жена, брызнув слезами, сразу же выскочила из комнаты, а шеф, пьяно хохотнув, буркнул с подначкой:
— Ты, дружок, с такими темпами скоро и тёще отшоркаешь, — и все удалились.
Тёща перевела горящий гневом взгляд с Антона на младшую дочь, на её слипшуюся от крови, слизи и спермы пещерку, и не замедлила «расчехлить» сигнализацию:
— Ах ты рыбий глаз! Сволочь! Подлая тварь! Кобель бесхвостый! Обеих дочурок испортил! Опозорил на всю родню! А ну вон отсюда!!! И чтобы ноги твоей здесь больше не было, паскудина!
Дружок Веруньки проявил себя, как настоящий мужик. Он не набросился с кулаками или с чем ещё, а догнал Антона на улице и прямо спросил:
— Братан, скажи честно, на фига ты так поступил? Накосячил по полной!
— Да не поступал я никак, Витёк, и ничего подобного у меня даже в мыслях не было. Я был поддатый. Просто комнату перепутал. А Элька с Верой одного роста почти, очень похожи. Там темно было, а у меня стояк был… Ну в общем, понимаешь… Но ты… это самое… можешь гордиться подругой — целочкой была. Да ты и сам видел — всё в крови. У моей было меньше. Ладно, прости, брат, порожняк вышел, — Антон хлопнул его по плечу и запрыгнул в отходящий автобус.
Через месяц произошёл обратный процесс в ЗАГСе. Эльвира не смогла смириться со случившимся, хотя поняла и поверила, что всё произошло случайно, нечаянно. Она и сама была чуток виновата, будто не могла подождать, пока они не наговорятся с шефом, или увести сразу же.
Как-то после развода Антон встретил Верочку с Витей. Они шли в обнимку, о чем-то болтали и улыбались.
— Слава Богу, хоть они не разбежались, — подумал вслух наш герой, радуясь за них.
— Привет, молодёжь! Вера, ты до сих пор сердишься на меня за тот прокол на моей свадьбе?
— Забудь и не думай об этом. Я сама виновата, что позволила тебе… Не стоило мне за столом на свадьбе налегать на шампусик… А Витя давно простил и меня, и тебя, когда понял, что в ту ночь я думала, что отдаюсь ему.
— Все путём, — добавил Витек, — только на кондомы много уходит от стипухи. Ты же пробил дорожку, как теперь по ней не ходить. Ну, ладно, пока, Антон.
Они пожали друг другу руки, а Антону почему-то подумалось:
«А ведь он и вправду теперь мой брат. Брат по пещерке».
Витя и Вера удалялись, взявшись за руки, а в Антоне шевельнулась завистливая мысль:
«Всё же счастливы они в свои восемнадцать и двадцать».
Ему же предстояла длинная распутная жизнь, наполненная страстью и похотью, стремлением к разнообразию. И главным по-прежнему была неповторимость притягивающего магнетизма женской пещерки.